Еременко А. И. - В начале войны - Сталинград - Годы возмездия

Глава первая.

Перед войной

В середине сентября 1935 г. начались большие маневры Киевского и Харьковского военных округов. Я в это время был на последнем курсе Военной академии им. М. В. Фрунзе. Попасть на эти маневры, которые проводились на основе новых оперативно-стратегических идей, было желанием большинства старшекурсников. Но командированы были далеко не все.

Мне посчастливилось. Я был назначен посредником в свою родную 14-ю кавалерийскую дивизию, в которой служил с перерывами на учебу с 1919 г. Когда я приехал в Новоград-Волынск, где стояла дивизия, оказалось, однако, что она по ряду причин не будет принимать участия в маневрах, ее командиры в большинстве своем также были назначены посредниками в другие части. Мне предстояло работать с соседней 5-й кавалерийской дивизией, действовавшей в составе «красной» стороны.

Маневры эти во многих отношениях были замечательными. В годы войны советские офицеры, которым довелось принять в них участие или даже изучать по отчетам и документам, с благодарностью вспоминали их организаторов. Маневры 1935 г. явились итогом длительной и кропотливой работы, научных военно-теоретических исследований, связанных с технической реконструкцией, как тогда говорили, наших вооруженных сил. Оперативно-стратегические принципы, положенные в основу замысла маневров, разрабатывались с учетом взглядов на современную войну наших военных теоретиков — M. H. Тухачевского, А. И. Егорова, И. Э. Якира, В. К. Триандафиллова и др. Эти [8] принципы отчетливо выкристаллизовались уже в ходе разработки под руководством начальника Генерального штаба А. И. Егорова «Временной инструкции по организации глубокого боя», еще в 1933 г. полученной в войсках.

Конкретная разработка плана маневров также началась заблаговременно, в апреле 1935 г. 17 мая 1935 г. начальник Генерального штаба доложил наркому обороны К. Е. Ворошилову соображения по маневрам на территории Киевского военного округа.

Целью маневров являлось: проверка взаимодействия механизированных и кавалерийских корпусов при действиях против крупных подвижных войск, поддержанных пехотой, в маневренных условиях войны; выявление боевых возможностей механизированных корпусов и механизированных бригад при действиях их на флангах армии и в глубине обороны противника во взаимодействии с конницей; проверка организации выброски крупного авиадесанта (3 — 4 тыс. человек) и его боевых действий против тылов и подходящих резервов противника; организация массированных действий авиации против крупных подвижных частей и крупного центра в условиях полевого базирования и ограниченного количества аэродромов, а также проверка действующей системы ПВО войск и крупного пункта (Киева), расположенного в оперативной зоне, и проработка вопросов выхода из окружения подвижных частей и соединений.

Маневры развертывались в районе Бердичева, Сквиры, Киева.

По силам «красная» и «синяя» стороны были почти равны. Всего привлекалось на маневры 75 тыс. человек, 25 тыс. лошадей, 800 танков, 500 самолетов.

И сейчас поражает, насколько дальновидно были сформулированы цели. Начальный период войны показал, что если бы мы могли действовать в строгом соответствии с теми принципами, которые отрабатывались на этих маневрах, дело приняло бы совершенно иной оборот.

После того, как эта наметка плана маневров была утверждена, Генеральный штаб со штабами Киевского и Харьковского военных округов, проведя большую рекогносцировку, разработали и окончательный вариант плана, и 29 июня 1935 г. начальник Генштаба А. И. Егоров представил его наркому обороны на утверждение. В этом окончательном варианте особо подчеркивалось, что главным вопросом маневров должна быть отработка боевых действий механизированных и кавалерийских соединений при тесном взаимодействии и поддержке их авиацией на участке прорыва (ввода в прорыв и развития успеха).

Руководил маневрами командующий войсками Киевского военного округа И. Э. Якир, «синей» — командующий войсками [9] Харьковского военного округа И. Н. Дубовой, «красной» — С. А. Туровский.

Маневры проводились в два этапа. На первом этапе 5-я армия «синих» прорывала фронт в районе Житомира и наносила удар в направлении Киева, для развития своего успеха вводила в прорыв конно-механизированную группу в составе трех кавалерийских дивизий, танковой бригады, трех механизированных полков. «Красные», ощутив удар «синих» и узнав их намерение, начали быстро сосредоточивать сильную группировку подвижных войск на левый фланг 3-й армии с целью флангового удара по группировке противника, наносящей удар, и приняли все меры, чтобы задержать продвижение «синих» на Киев.

На втором этапе «синие» продолжали удар на Киев и одновременно выбросили в тыл противника восточнее Киева воздушный десант. «Красные» организовали борьбу с авиадесантом противника, для чего выдвинули из района Киева 135-й стрелково-пулеметный батальон, 2-й механизированный полк, 49-й кавалерийский полк. 45-й механизированный корпус «красных», усиленный стрелковыми войсками, с утра 14 сентября перешел в контрнаступление и вышел главными силами в тыл «синих».

Календарь маневров, строго выдержанный в соответствии с планом, был таким: 12 сентября в 12.00 — начало маневров и подготовка наступления «синих». В ночь на 13 сентября — начало разведывательной деятельности войск сторон.

13 сентября — наступательные бои для «красных» на левом крыле, для «синих» — в центре, оборона для «красных» — в районе Житомира, для «синих» — южнее Бердичева. Прорабатывались артиллерийская подготовка, наступление пехоты — атака с танками непосредственной поддержки пехоты, ввод в бой группы танков дальнего действия и их обеспечение, ввод в прорыв конно-механизированной группы (2-го кавалерийского корпуса, усиленного танками), массированный удар авиации «красных» по подвижной группе «синих», прорыв конно-механизированной группой «синих» поспешно занятой обороны «красных» в глубине, подготовка контрнаступления «красных» на 14 сентября.

14 сентября — бой авиадесантной дивизии с истребительной авиацией, высадка этой дивизии и наступление ее на Киев, выдвижение по тревоге подвижного отряда для ликвидации авиадесанта, бой авиадесантной дивизии с подвижным отрядом, показ на авиаполигоне реального бомбового удара и штурмовых действий авиации по боевым порядкам, обозначенным мишенями.

15 сентября — наступление 17-го стрелкового корпуса «синих» на Киев через р. Ирпень. Наступление «красных», форсирование 45-м механизированным корпусом р. Ирпень и удар во [11] фланг и тыл основной группировке «синих». Мероприятия «синих», в частности, 17-го стрелкового корпуса, против охвата и окружения их 45-м механизированным корпусом. Бой 45-го механизированного корпуса в глубине боевых порядков армии противника.

К исходу 15 сентября был дан отбой, а уже 16 сентября состоялся разбор маневров.

Разбор маневров проводил И. Э. Якир, который дал подробный анализ действий войск и набросал перспективы их дальнейшего развития. Выступил и начальник Генерального штаба А. И. Егоров, который сделал по маневрам ряд существенных и дальновидных выводов. Он говорил, в частности, что маневры подтвердили правильность основных положений временной инструкции по глубокому бою, поскольку прорыв укрепленной полосы — сложная задача, стоявшая перед всеми родами войск, — разрешен вполне удовлетворительно.

Говоря о боевой работе авиации, начальник Генерального штаба отметил, что на протяжении всех маневров и во всех видах боевых столкновений она показала надежную боеготовность. Высоко была оценена и трудная работа штурмовиков.

Действия авиадесантников как с организационной, так и с технической стороны были признаны блестящими. Отличными были темп движения, маневренность и огонь.

А. И. Егоров в заключение отметил, что маневры носили характер действительно современной операции, строились на принципе большой маневренности благодаря участию в них авиации, мотомеханизированных войск и конницы. Обстановка, в условиях которой проходили столкновения соединений и частей, ставила все роды войск в самые сложные положения, требовавшие от них не только стойкости и дисциплины, но и наличия твердого организованного и беспрерывного управления, поэтому, по его мнению, итоги маневров могли дать весьма ценный и богатый материал не только войскам, непосредственно участвовавшим в них, но и всей Красной Армии.

На маневрах наши боевые гусеничные и колесные транспортные машины показали исключительную выносливость. Из четырех с лишним тысяч машин, участвовавших в маневрах, имели незначительные поломки не более 10 машин.

Крупные механизированные соединения и танковые части, участвовавшие в маневрах, впервые практически в полевых условиях показали, что они являются фактором, коренным образом изменяющим природу боя.

Маневры Киевского военного округа со всей убедительностью доказали огромную сокрушительную силу и исключительные маневренные возможности механизированных и танковых соединений. Такой вывод в то время был общепризнанным. [12]

По результатам маневров был издан большой приказ наркома обороны, в котором были освещены все вопросы, отработанные на маневрах, и в соответствии с их итогами поставлены дальнейшие задачи по оперативно-тактической подготовке. За хорошую организацию и руководство маневрами командующему войсками КВО И. Э. Якиру, другим руководящим военачальникам округа и всему личному составу войск, участвовавших в маневрах, была объявлена благодарность.

Маневры 1935 г. заняли особое место среди других мероприятий такого характера не только у нас в стране, но и за рубежом. Впервые в истории военного искусства отрабатывались и проверялись в ходе больших маневров проблемы глубоких оперативных ударов и вопросы тактики глубокого боя. Приоритет в разработке и применении принципов и методов глубокого боя принадлежит, таким образом, советской военной науке. Также впервые на этих маневрах при глубоком ударе было применено крупное массирование подвижных войск, взаимодействующих между собой. Речь идет об авиации, механизированных войсках и коннице (конница тоже была механизирована, в каждой кавалерийской дивизии имелся танковый полк, зенитные средства, мехтяга и т. д.).

То же самое можно сказать и о выброске десанта с целью задержать подход резервов «противника» и обеспечить нашим войскам разгром «противника» по частям в операции по овладению крупным административным центром.

В ходе киевских маневров был разработан ряд важных вопросов по тактике глубокого боя, в частности, оборона стрелковой дивизии, прорыв современной оборонительной полосы, ввод в прорыв группы развития успеха, маневр войск с целью окружения противника, действия штурмовой авиации по боевым порядкам, противовоздушная оборона войск и крупного административного центра, действия подвижного отряда против воздушного десанта.

Эти маневры сыграли большую роль в подготовке и воспитании наших командных кадров.

Опытом этих маневров, к сожалению, воспользовались не только наши командные кадры и войска, но иностранные армии, и прежде всего германский вермахт. Они переняли опыт воздушно-десантных операций и глубоких оперативных ударов подвижных войск с целью окружения важных группировок противника и их уничтожения, тесного взаимодействия подвижных войск и авиации. Дело в том, что группа генералов и офицеров из иностранных армий (французы, чехи и итальянцы — около 20 человек) присутствовала на маневрах и их разборе{1}. Гитлеровские генералы в своих мемуарах не в состоянии отрицать того, что при создании парашютных войск они использовали наш опыт{2}.

Вскоре в связи с грубыми ошибками Сталина в вопросах обороны и истреблением командных кадров многие положительные стороны нашей военной доктрины, нашедшие блестящее подтверждение в ходе киевских маневров, были преданы забвению. Лишь накануне нападения гитлеровцев, когда бушевавшая на западе уже многие месяцы Вторая мировая война воочию показала правильность основных принципов маневров 1935 г., к ним вернулись вновь, конечно, не ссылаясь на опальные имена тех, кто их разработал и пал жертвой необоснованных репрессий. Об этом говорит, в частности, широкое военное совещание, проведенное в Москве в декабре 1940 г., о котором я расскажу далее подробно.

После окончания Военной академии им. Фрунзе, учеба в которой дала мне очень многое, я стал командиром своей родной 14-й кавалерийской дивизии, а в июне 1938 г. был назначен командиром 6-го казачьего кавалерийского корпуса. В корпус входили старые дивизии 1-й Конной армии, хранившие замечательные боевые традиции гражданской войны.

Я с головой ушел в работу по боевой подготовке корпуса. А между тем над миром сгущались тучи, надвигалась война.

После захвата Австрии и Чехословакии Гитлер и стоявшие за ним германские монополии сочли, что обстановка благоприятствует развязыванию большой войны за мировое господство. После довольно грубых «дипломатических» шагов и прямых инцидентов на польской границе фашистская Германия 1 сентября 1939 г. начала военные действия против Польши.

В условиях возрастающей военной опасности Советский Союз сделал все возможное для создания единого фронта свободолюбивых народов с целью обуздания агрессоров. Но поддерживаемые империалистами США правящие круги Англии и Франции, ослепленные ненавистью к коммунизму, не вняли нашим призывам и преступно попустительствовали агрессорам.

Советское правительство вынуждено было пойти на заключение с Германией договора о ненападении и принять ряд мер в целях усиления обороноспособности нашего государства и укрепления западных границ.

Важным шагом в этом направлении было воссоединение Западной Белоруссии и Западной Украины, захваченных белополяками в 1920 г., с Советской Белоруссией и Советской Украиной и выдвижение туда советских войск. Когда под ударами вермахта распалась панская Польша, этим областям угрожала опасность порабощения и превращения в плацдарм для нападения на СССР. В «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза» указывается: «Это был поистине Освободительный поход с целью вызволения жителей Западной Украины и Западной Белоруссии и приостановки распространения [15] гитлеровской агрессии на восток. Для выполнения поставленных задач от войск требовались другие методы, отличные от тех, которые обычно рекомендуются военными уставами. Сохраняя дисциплину и организованность, готовность достойным образом встретить врага, Красная Армия несла трудящимся западных земель Белоруссии и Украины освобождение от ига польских помещиков и немецких захватчиков, несла мир и спасение от нищеты и полного физического истребления»{3}.

В освободительном походе в Западную Белоруссию принимал участие и 6-й казачий кавалерийский корпус.

С 10 по 16 сентября 1939 г. части корпуса сосредоточивались в районе м. Узда и ст. Негорелое и находились в полной боевой готовности.

За двое суток до перехода границы командующий Белорусским особым военным округом командарм 2-го ранга М. П. Ковалев созвал совещание высшего начсостава и сообщил, что в связи с продвижением немецких войск в глубь Польши Советское правительство решило взять под защиту жизнь и имущество граждан Западной Белоруссии и Западной Украины, ввести свои войска на их территорию и тем самым исправить историческую несправедливость.

Переход границы был назначен на 17 сентября.

К моменту перехода границы была создана конно-механизированная группа, в которую входили: 6-й казачий кавалерийский корпус, механизированный корпус, мотострелковая дивизия и тяжелая танковая бригада. Командующим этой группой был назначен И. В. Болдин, начальником штаба И. С. Никитин и членом Военного совета дивизионный комиссар Т. Л. Николаев.

Корпус получил ответственную задачу, в соответствии с которой был составлен план действий, носивший общий характер, так как данных об обстановке было очень мало. Двигаться предстояло по незнакомой труднопроходимой местности. Полоса предстоящих действий корпуса делилась на два разных участка: южный, более благоприятный, и северный, представлявший собой лесисто-болотистую местность, изрезанную каналами. Это была так называемая Налибокская Пуща, считавшаяся непроходимой для крупных войсковых соединений с тяжелым вооружением.

Продвижение в обход Налибокской Пущи, только на южном участке, могло бы поставить корпус в невыгодное положение, а все действия наших войск не отвечали бы замыслу операции и связанной с ним группировке сил. Когда на сей счет у меня был разговор с командующим подвижной конно-механизированной фронтовой группой И. В. Болдиным, то и он высказал сомнение насчет возможности передвижения через Налибокскую [16] Пущу и посоветовал направить через нее не более одного кавалерийского полка.

Однако было решено двигаться во всей полосе, отведенной для корпуса. Через Налибокскую Пущу направлялась 6-я Чонгарская Кубано-Терская кавалерийская дивизия, имевшая опыт преодоления лесисто-болотистой местности.

В 17.00 16 сентября был отдан оперативный приказ и поставлены конкретные задачи дивизиям, при этом подчеркивалась необходимость разъяснить личному составу, что мы вступаем на захваченную польскими панами землю как освободители, что воин Красной Армии должен показать образец братского отношения к трудящимся, которые много лет находились под чужеземным гнетом, с тем, чтобы во время похода в частях сохранилась высокая дисциплина и организованность и каждый боец ясно представлял себе свою миссию воина-освободителя. Речь шла о защите местного населения от жандармов и осадников, об охране имущества всех польских и белорусских граждан, о доброжелательном отношении к польским военнослужащим и государственным служащим, если они не оказывали вооруженного сопротивления нашим войскам. Совершенно исключались авиабомбардировка городов и других населенных пунктов, так же как и артиллерийский обстрел военных позиций.

Мы стремились предусмотреть все, чтобы исключить какие-либо недоразумения. Всех волновало, как и где произойдет встреча с немецкими войсками. Дело в том, что освободительные действия Красной Армии начались в условиях, когда немецкие войска не только вышли на рубеж рек Западный Буг и Сан, к границам Западной Украины и Западной Белоруссии, но и в ряде мест переправились на восточные берега этих рек, вступив на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии с намерением продолжать свое продвижение на восток{4}. Каждый из нас знал, что, несмотря на пакт о ненападении, который был заключен за три недели до этого (23 августа 1939 г.), германский фашизм остался нашим врагом.

Всем командирам были даны указания при встрече с немецкими войсками не давать им без нужды повода для военных провокаций, не допускать захвата ими районов, заселенных украинцами и белорусами. Нужно было действовать решительно и продвигаться быстро. При попытке же отдельных фашистских частей, несмотря ни на что, завязать бои надлежало давать им достойный отпор. Так оно потом в отдельных случаях и было.

Вечером 16 сентября к нам приезжал И. В. Болдин, ознакомившийся с планом наших действий и одобривший его.

В 3 часа пополуночи мне доложили, что все части вышли на исходное положение и ждут сигнала. Переход границы был назначен на 5 часов утра 17 сентября. [17]

За час до начала действий на командный пункт корпуса прибыл командующий войсками округа командарм 2-го ранга М. П. Ковалев. Я доложил ему о готовности корпуса.

В назначенное время был дан сигнал и, изготовившись к бою, мы быстро двинулись через границу. Продвижение происходило беспрепятственно. Мы с М. П. Ковалевым тоже двинулись вперед и остановились у самой границы в районе Рубежевичей. На небольшом холмике, от которого начинался лес, стоял пограничный столб № 777, обращенный к нам советским государственным гербом. Он невольно привлек наше внимание. Почти два десятка лет этот столб разделял две части Белоруссии. Никто не имел права перешагнуть за узкую полоску земли, тянувшуюся за этим столбом. А по ту сторону под властью польских панов томились паши братья и сестры. Теперь же им угрожала еще более тяжелая, фашистская, неволя, если бы мы не протянули им руку братской помощи.

Заметив, что я сосредоточенно смотрю на запад и о чем-то думаю, Ковалев положил руку мне на плечо и спросил:

— О чем задумался, казаче? Дела-то, кажется, идут неплохо?!

Обернувшись к командующему, я ответил:

— Думаю вот этот пограничный столб № 777 забрать с собой, перевезти его на новую границу и поставить там, где прикажет наше правительство.

— Правильно! Пусть этот столб обозначает нашу новую справедливую государственную границу.

Я тут же приказал выкопать столб и погрузить его на одну из грузовых машин 6-й кавалерийской дивизии, двигавшихся в этом направлении. Так символ границы — столб № 777 — двинулся с нами на запад.

Несмотря на трудные условия местности и бесцельное сопротивление отдельных польских частей, продвижение наших войск шло успешно. Севернее ст. Столбцы польский батальон занял хорошо подготовленную боевую позицию и пытался задержать продвижение наших частей. Но об этом мы заблаговременно узнали от одного рабочего-железнодорожника, подробно рассказавшего о намерениях пилсудчиков. Не потребовалось большого труда, чтобы сбить польский батальон и очистить путь нашим войскам.

Были попытки задержать нас на р. Неман. В 9.00 при подходе к одной из переправ наш 145-й кавалерийский полк, которым командовал молодой, впервые участвовавший в бою офицер Карпенко, вынужден был вступить в бой с поляками. Вначале Карпенко немного растерялся, но затем, когда появился командир корпуса на его участке и приказал поддержать полк артиллерийским огнем, он выправил положение и выполнил задачу. [18]

Уже спустя час 145-й полк, а за ним и другие части, перейдя Неман, двинулись дальше.

Выполнение задачи шло успешно. Становилось ясно, что можно двигаться быстрее установленного темпа. В связи с этим было принято решение к исходу дня вступить в г. Новогрудок, родину великого польского поэта Адама Мицкевича (по плану выход сюда намечался лишь на следующий день). От корпуса была выделена подвижная группа в составе 31-го танкового полка 11-й кавалерийской дивизии, мотострелкового батальона и зенитно-пулеметного эскадрона. К 20.00 17 сентября, совершив почти 100-километровый марш от границы, подвижная группа вступила в Новогрудок.

Вначале мы наблюдали странную картину — на улицах ни души, город опустел, везде тишина. Польские националисты накануне нашего прихода успели «поработать» и напугали население россказнями о «жестокости» Красной Армии. Но эта ложь жила очень недолго. Когда осторожные жители убедились, что наши танки и пулеметы не стреляют по домам, а наши солдаты приветливо улыбаются, народ повалил на улицу, несмотря на поздний час, возникла импровизированная демонстрация. Появились и цветы, которые женщины и девушки преподносили нашим воинам. Сначала редко, а затем чаще стали раздаваться приветственные возгласы. Мы проходили по городу, а со всех сторон на польском, белорусском и русском языках неслось: «Да здравствует Красная Армия!», «Да здравствует Советский Союз!».

Вступив в город с передовым отрядом, я вынужден был принять на себя функции начальника гарнизона и издать приказ, временно регламентирующий жизнь города в соответствии с порядками военного времени. В приказе было обращение к населению продолжать нормальную жизнь с тем, чтобы работали предприятия, магазины и т. д.

После занятия Новогрудка 31-й танковый полк и пехота из подвижной группы были выдвинуты вперед на 3 — 4 км западнее и юго-западнее для обеспечения выдвижения главных сил корпуса, которые уже были на подходе к городу.

В сопровождении начальника новогрудской полиции и его адъютантов, которые встретили меня еще на подступах к городу, вместе с комиссаром корпуса Щукиным и адъютантом Егоровым мы выехали проверить, как расположился танковый полк. В качестве охраны нас сопровождали две бронемашины — одна впереди, другая позади нас. Не успели мы выехать за город на шоссе, ведущее на юго-запад, как нас осветили огни автомашины. За ней двигалась целая колонна. Я приказал командиру бронемашины, шедшей впереди, изготовить пушку и пулемет и остановить неизвестные машины. [19]

Из передней машины вышел франтоватый полицейский офицер и на мой вопрос: «Кто вы такой? Куда следует колонна?», отрапортовал: «Я начальник барановичской полиции. Следую по приказанию начальства в г. Лида».

После небольших препирательств со стороны начальника барановичской полиции его люди были обезоружены и задержаны.

Утром 18 сентября я вновь был в г. Новогрудке. К этому времени все боевые части корпуса уже прошли этот рубеж и лишь тылы подтягивались к городу. Вскоре сюда прибыл секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П. К. Пономарепко и с ним член Военного совета Белорусского фронта{5} дивизионный комиссар И. 3. Сусайков. Я доложил им обстановку и о том, что было уже сделано по организации временного гражданского управления в городе, а также о принятых мерах по вылавливанию оставшихся вражеских элементов. Всю ночь 17-го, затем 18 и 19 сентября в городе то и дело возникала стрельба. При вылавливании бандитов мы потеряли несколько человек красноармейцев и командиров.

После стокилометрового марш-броска, который осуществили части корпуса в течение 17 сентября, нужен был не столько отдых для бойцов, сколько приведение частей в порядок, проверка боевой техники, заправка горючим, пополнение боеприпасами, подтягивание тылов и т. д. На это было решено потратить часть дня 18 сентября.

В соответствии с общей задачей, поставленной корпусу, были объединены все наши танковые полки в одну подвижную группу, с тем чтобы ускорить продвижение на запад и уже на следующий день овладеть городом Волковыском, а затем городами Гродно и Белостоком. Это решение командования корпуса утвердил командующий конно-механизировапной группой И. В. Болдин.

Все шло в основном хорошо, однако не без некоторых шероховатостей и неприятностей. Проверяя подготовку танков к дальнейшему походу, я обнаружил, что горючего остается мало, хватало только до Волковыска, если танки использовались только как средство передвижения. Но ведь они являются боевыми машинами, должны вести бой и в любую минуту быть готовы к движению. Служба тыла фронта медленно развертывала свою деятельность и не успела своевременно подвезти горючее к быстро ушедшим вперед частям.

Решено было из каждых трех машин одну оставить совершенно без горючего и передать двум остальным. Таким образом, две трети танков и бронемашин становились полностью боеспособными. Треть же машин оставалась на месте без горючего и должна была дождаться его подвоза, а затем двигаться вслед [20] за передовыми частями. Само собой разумеется:, что переливание горючего потребовало известного времени.

Кроме этого, обстановка усложнялась еще и тем, что в ночь с 18 на 19 сентября были обнаружены шесть колонн польских войск, двигавшихся из Слонима в направлении на Лиду, перерезая в нескольких местах наши маршруты. Возможны были ночные столкновения.

Когда уже все было готово к выступлению, во втором часу ночи 19 сентября в район нашей вновь созданной танковой группы прибыл член Военного совета конно-механизированной группы Т. Л. Николаев. Неожиданно пришлось выслушать упреки в медлительности продвижения.

— Двигайтесь с танками за мной. Я буду впереди, — приказал в заключение разговора Николаев.

Я предупредил его, что впереди польские войска, с которыми в любой момент возможно столкновение, поэтому ему лучше бы не ехать впереди войск, тем более без надежной охраны. Но это мое замечание Николаев не принял во внимание и приказал своему шоферу двигаться. Закончив с заправкой горючим и отдав распоряжение полкам на марш в направлении Волковыска, до которого оставалось свыше 100 км, я сел в машину, где были уже комиссар Щукин и представитель Генштаба. Колонны следовали за нами.

Впереди нас двигалось боевое охранение: взвод бронемашин, затем четыре счетверенных пулемета на полуторатонках и взвод быстроходных танков. Стояла темная ночь. Накрапывал мелкий дождик, дул не сильный, хотя насквозь пронизывающий ветер, но настроение оставалось хорошим.

Едва мы проехали 6 — 7 км, как на дороге увидели машину Николаева, окруженную польскими офицерами, которые учинили ему форменный допрос. Наше охранение — броневики, а затем и моя машина — подошли к голове колонны польских войск. Заметив нас, несколько офицеров подняли руки, подавая знак остановиться, и быстро направились к нам.

Я спокойно вышел из машины, посмотрел, не видно ли наших танков, которые следовали за нами. Шум был слышен, но поворот дороги пока скрывал их, затем быстрым шагом, решительно направился к группе офицеров, окруживших Николаева. Один из них наполовину по-русски, наполовину по-польски резко крикнул мне: «Руки вверх, вы пленный!» Я сделал вид, что ничего не понял и попросил повторить по-русски. Мне нужно было выиграть несколько минут.

Поняв мой маневр, командир зенитно-пулеметного эскадрона старший лейтенант Габитов направил счетверенные пулеметы вдоль польской колонны. Броневики в это время тоже стали поворачивать свои башни и готовиться к открытию огня. [21]

— Кто начальник колонны? — спросил я в упор офицера, стоявшего ближе всего ко мне.

— Я начальник колонны. А вам что за дело? — нехотя и не сразу, с каким-то пренебрежением в голосе ответил мне стройный офицер в чине полковника.

— Приказываю вам немедленно освободить задержанного советского командира, — сказал я начальнику колонны и, не обращая внимания на его реакцию, повернулся к Николаеву со словами:

— Прошу вас, товарищ Николаев, пройти в машину, я сам закончу с ними разговор. А вам, господин полковник, приказываю сдать оружие, а затем распорядиться сделать то же самое и подчиненным вам людям.

Пока мы переговаривались, наши бронемашины стали пробираться по обочине дороги вдоль польской колонны, с тем чтобы в случае надобности можно было действовать сразу по всей колонне, тем более что вот-вот должны были подойти наши танки.

Как только бронемашины прошли первые 15 — 20 м, к ним бросились польские солдаты, некоторые изготовились стрелять по нашим машинам и солдатам.

Я вышел вперед и спокойно, но громко сказал по-польски: «Стой! Не стрелять!» Никто не осмелился стрелять. Тогда я приказал польскому офицеру немедленно приступить к сдаче оружия.

В этот момент из-за поворота дороги ударил яркий сноп света, послышался железный лязг и рев моторов. Это подходила наша танковая колонна.

— Слышите? — показал я рукой на дорогу.— В случае невыполнения приказа я буду вынужден пустить в ход танки. Я думаю, вам нет смысла сопротивляться.

Довольно значительные силы поляков сдались без боя и были разоружены.

Т. Л. Николаев, наблюдавший всю эту картину из своей машины, был несколько смущен происшедшим.

Дальнейшее движение наших колонн шло почти без заминок. Утром 19 сентября мы подошли к г. Волковыску. В это время я находился в головном танке.

На окраине города, около низенького домика я заметил человека. Он стоял за изгородью и приветствовал нас энергичными взмахами шляпы. Остановив танк, я подозвал его к себе. Не успел я у него ничего спросить, как он подбежал, весело выкрикнул на чистом русском языке:

— Здравствуйте, товарищ командир!

Мы разговорились. Он оказался русским, железнодорожником по профессии, и заявил, что население городов и сел, [22] в страхе перед немецкой оккупацией, с надеждой ждет Красную Армию.

— Польские войска есть в городе? — спросил я.

— Вчера вечером были, сейчас — не знаю. Уже когда я садился в танк, он крикнул мне:

— А что вы скажете, товарищ командир, насчет организации рабочей милиции?

— Действуйте, — ответил я.

Сопротивления в городе мы не встретили. Население, как поляки, так и белорусы, несмотря на ранний час, празднично одетые, высыпали на улицы, запрудили мостовую. Нас приветствовали люди самых различных профессий, останавливали машины, забрасывали вопросами. Весть о том, что в Западную Белоруссию вступили советские войска и несут освобождение трудовому народу, летела впереди нас.

Сердце наполнялось гордостью за Советскую Родину, за наш народ, за Красную Армию — освободительницу.

Приятно было наблюдать на улицах Волковыска и других городов, как жители обнимали и целовали наших запыленных танкистов, артиллеристов, пехотинцев, как повсюду зазвучала белорусская и русская речь и наши песни.

Я остановил танк на площади против здания, на котором красовалась вывеска «Полицейское управление». Захожу туда. Вижу комнату, битком набитую жандармами в темно-синих мундирах и такого же цвета конфедератках.

— Здравствуйте, господа! — сказал я громко, но они молчали.

Не успел я еще как следует разглядеть полицейских, как входные двери с шумом раскрылись и трое вооруженных в штатском вбежали сюда. Среди них я узнал моего знакомого, которого встретил при въезде в город.

Они набросились на полицейских и не особенно любезно стали их обезоруживать. Я им не мешал. А инициатора этого дела, железнодорожника, назначил командиром рабочей милиции. Не прошло и двух часов, как на улицах города появились патрули с красной повязкой на руках. Рабочий народ, не раздумывая, приступил к установлению своей народной власти.

После освобождения Волковыска мы получили приказ повернуть танковые части и одну кавалерийскую дивизию по направлению к Гродно.

Во время марша я выехал в голову колонны, а затем вырвался несколько вперед, проскочив походное охранение, которое двигалось стороной. Наша разведка действовала впереди на значительном удалении. Здесь со мной произошел случай, который заставил вспомнить историю с Т. Л. Николаевым. Километрах в 20-ти от Гродно шофер Горланов заметил, что впереди нас [23] по обеим сторонам дороги рассредотачивается польская пехота, очевидно, готовясь занять какой-то рубеж. Горланов настороженно сказал: «Товарищ комкор, впереди противник», и инстинктивно начал притормаживать машину.

Я почему-то мгновенно оглянулся назад, скорее всего для того, чтобы убедиться, что позади меня на дороге никого нет (передовое походное охранение порядочно отставало), и тут же мгновенно решил: «Назад нельзя! Пилсудчики поймут в чем дело, откроют огонь и нам не сдобровать. Нужно быстро проскочить вперед по дороге через их цепь». Поляки могли принять нас за своих, так как мы ехали на трофейной польской машине. Так оно и получилось. Когда мы с бешеной скоростью приблизились к ним, какой-то офицер подал знак остановиться, но потом, не успев ничего предпринять, махнул рукой, очевидно, принял нас за спешно удирающих от Красной Армии. Комиссар корпуса Щукин и представитель Генштаба, сидевшие со мной в машине, когда мы проскочили цепь противника, одобрили такое решение.

Проехав километров пять за линию польского фронта, если этот заслон можно так назвать, мы свернули с дороги и остановились у густого кустарника, так, чтобы быть незамеченными со стороны дороги.

Минут через пятнадцать на дороге показались наши бронемашины и послышался гул танков. Это двигалось наше походное охранение. Как только оно прошло нас, мы вышли на дорогу и последовали за ним. Польские части свернули свой боевой порядок и полями отошли к Гродно. Во второй половине дня наши части подошли к городу с южной стороны. Здесь поляки оказали нам сильное, но совершенно бессмысленное сопротивление.

Мне довелось впервые принять личное участие в танковых атаках и познакомиться с боевыми качествами наших танков, понять сущность некоторых тактических приемов при действиях танков в наступлении на пересеченной местности и в населенном пункте. Это был в общем не очень веселый опыт: в бою на подступах к Гродно я и все танкисты из экипажа танка, служившего мне подвижным КП, были ранены, а все три танка, на которых я последовательно руководил боем, выведены из строя противотанковым огнем пилсудчиков.

После взятия Гродно мы продолжали двигаться на запад.

4-я кавалерийская дивизия получила задачу действовать в направлении на Августов и Сувалки. Остальные дивизии выходили в район Белостока и Беловежской Пущи.

Дело шло к тому, что вскоре должны были где-то встретиться две армии: освободительная Красная Армия и разбойничий немецко-фашистский вермахт. Это произошло в Белостоке. [24]

К этому времени гитлеровцы уже вошли в город. Мы же предложили им оставить его. Они согласились, но поставили условие, чтобы в Белосток первоначально прибыла команда советских войск в составе не более 120 человек, остальные наши части вступили бы туда лишь после ухода немецких войск.

Мы сначала терялись в догадках, зачем немцы поставили такое условие? А потом поняли, что они опасались того, что гитлеровские солдаты увидят теплую и дружественную встречу нашей армии, в то время как к ним жители Белостока относились с нескрываемым презрением.

Вопрос был в конце концов непринципиальным, и я согласился с этими условиями. Из числа казаков 6-й кавалерийской дивизии было отобрано 120 человек, все они были одеты в новую форму. Перед отправкой я лично проверил состояние команды и проинструктировал ее командира полковника И. А. Плиева, которому поручалось «принять» от немцев г. Белосток.

Когда наши казаки прибыли в город, получилось то, чего гитлеровцы больше всего боялись и чего пытались избежать. Колонна остановилась на площади против здания воеводства, где размещался немецкий штаб. Слух о вступлении советских войск быстро облетел город. Только что казавшиеся безлюдными и мертвыми улицы сразу наполнились народом, его потоки направлялись к центру. Наших товарищей окружили тысячи горожан. Они горячо приветствовали их, обнимали как родных и дарили цветы.

Немецкое командование наблюдало всю эту картину с нескрываемым раздражением. Контраст встречи вермахта и нашей армии с населением не только Белостока, но и других городов и сел свидетельствовал о бездонной пропасти, которая разделяла две армии, представлявшие два различных государства, два мира.

По плану немецкие части должны были покинуть Белосток вечером. Но они вечера не дождались и поспешили убраться раньше. Я прибыл в Белосток в 16.00 и уже не имел возможности встретиться с кем-либо из германского командования хотя бы с целью «поблагодарить» немцев за то, что за несколько дней они успели изрядно ограбить город.

Остаток дня и весь день 23 сентября я потратил на осмотр города и его окрестностей. В Белостоке было праздничное настроение. Люди, одетые в лучшее платье, высыпали на улицы. Всюду были цветы, звучали песни, на площадях танцевала молодежь. Из нашей машины трижды пришлось убирать цветы, так как ее буквально засыпали ими. Можно было понять белостокцев: они ведь уже считали, что город будет в руках у немцев, и частично испытали прелести «нового порядка», а также наслышались о нем от беженцев из западных районов.

В Белостоке я ознакомился с военными объектами. Особенно меня интересовал аэродром, который нужно было привести в порядок, чтобы на нем можно было принимать тяжелые самолеты. Забота моя об этом была вызвана следующими обстоятельствами.

За неделю похода по Западной Белоруссии по существу без сколько-нибудь серьезных боев мы почувствовали существенные недостатки в работе наших тыловых органов, которые с перебоями снабжали войска, особенно горючим. Я тогда не знал, как обстояло дело в других соединениях, но наш корпус испытал острую нехватку горючего. Так было после занятия Новогрудка, когда пришлось переливать бензин из одних танков в другие, так было и в районе Волковыска, а затем повторилось в Белостоке. В связи с этим я поставил вопрос перед фронтовым командованием о принятии немедленных мер по снабжению войск горючим по воздуху. Очевидно, это беспокоило не только меня. Во всяком случае, на следующий же день начали прибывать эскадрильи тяжелых самолетов с горючим.

Наши войска переправились через р. Буг и продолжали наступать на запад. Я уже был в г. Соколув, когда последовал приказ: остановиться по всему фронту и ждать особых указаний. Так простояли мы два дня, пока на совещании у командующего фронтом я не узнал, что нам предстоит отойти за р. Буг.

Когда я вернулся с совещания, начальник штаба мне доложил, что в мое отсутствие уже приезжал представитель немецкого командования для переговоров. В связи с тем, что меня не было, он назначил ему время встречи на завтра в 9.00.

На следующий день точно в назначенный час прибыл немецкий генерал в сопровождении двух офицеров. Пришлось вести дипломатические переговоры с представителем немецко-фашистского командования. Я еще не знал тогда, что менее чем через два года мне придется вести с ними разговор совсем на другом языке, но уже тогда мне стало ясно, сколько в них спеси и наглости.

Считая, что уход за Буг мы должны начать немедленно и что разговаривать о сроках нашего отхода нечего, генерал заносчиво потребовал, чтобы немецкому командованию было прежде всего разрешено открыть свою базу снабжения на ст. Соколув.

Сохраняя спокойствие, я сказал ему:

— Вы забываете, господин генерал, что говорите не с представителем панской Польши, а с советским генералом. Наши армии между собой не воюют, и вы выступаете не в роли победителей. Я думаю, что нам лучше договариваться, а не ставить условия и выдвигать требования.

Видимо, не ожидая такого ответа, генерал стушевался, бросил что-то резкое своим офицерам и тут же добавил: [26]

— Хорошо. Будем договариваться.

— Так будет лучше, — спокойно ответил я.— Сразу же должен заявить, что раньше чем через 5 суток отвести свои войска за р. Буг я не смогу, так как сами немцы разрушили на реке переправы и их нужно наводить вновь. В связи с этим не могу разрешить и организацию базы снабжения в районе расположения своих войск.

— Позвольте, господин генерал, — петухом посмотрел на меня немецкий представитель и неприятно крикливым голосом продолжал: — Ведь сюда, через Буг, насколько мне известно, вы переправились менее чем за сутки и продвинулись на 30 километров?

— Да, но мы с вами не первый день на военной службе и понимаем, что одно дело наступление или отступление в боевой обстановке, другое дело — планомерный отход по взаимной договоренности между сторонами.

Пока переводили генералу эту фразу, я добавил:

— Может быть, некстати спрашивать, но я не совсем понимаю, господин генерал, куда вы спешите?

На это я ответа не получил.

Немецкие представители стали сговорчивее, и мы договорились, что за Буг наши войска отойдут в течение четырех суток, базу снабжения немцы пока создавать не будут, им только разрешается в присутствии нашего представителя осмотреть станцию Соколув. На этом переговоры закончились.

Через несколько дней наши части отошли за р. Буг и направились в район постоянной дислокации: штаб корпуса — в Белосток, 6-я кавалерийская дивизия — в Белосток и Ломжу, 4-я кавалерийская дивизия — в район Сувалки — Августов, 11-я кавалерийская дивизия — в район Пружаны.

На границу для ее охраны выдвигались пограничные войска. Пограничный столб № 777 мы установили в районе Остроленки, там, где в р. Нарев упиралась дорога, выходившая на шоссейную магистраль Белосток — Варшава.

Так для нашего корпуса закончился исторический поход по освобождению западных областей Белоруссии. К этому времени так же успешно закончилось освобождение Западной Украины.

За 12 — 15 дней советские войска в общей сложности освободили территорию в 196 тыс. кв. км с населением в несколько миллионов человек, подавляющее большинство которого составляли украинцы и белорусы.

Освободительный поход Красной Армии в Западную Белоруссию и Западную Украину имел огромное военно-политическое значение. Западная Белоруссия и Западная Украина воссоединились с Белорусской и Украинской Советскими республиками. [27] Это была большая победа Советского Союза, победа внешней политики нашего государства.

Воссоединение украинских и белорусских земель имело и огромное стратегическое значение. Мы получили возможность развернуть строительство оборонительных сооружений вдоль западной линии украинских и белорусских земель.

Нападением на Польшу 1 сентября 1939 г. Германия развязала вторую мировую войну, которая впоследствии разгорелась в огромный военный пожар. Уже 3 сентября Франция и Англия объявили войну Германии. В тот же день Австралия и Новая Зеландия присоединились к Англии. В ряде других стран было объявлено военное положение и всеобщая мобилизация.

Народы Англии и Франции, правительства которых все время поощряли агрессора и толкали его на войну с Советским Союзом, вынуждены были дорогой ценой расплачиваться за эту неумную политику своих правительств.

Продвижение немецких войск на восток и развертывание второй мировой войны потребовали от Советского Союза принятия срочных мер по обеспечению безопасности своих западных и северо-западных границ и подступов к ним. Необходимость этих мер вызывалась тем, что правители Германии стремились использовать территорию прибалтийских республик и Финляндию в качестве плацдарма для нападения на СССР.

Чтобы упредить и пресечь действия немецких фашистов в этой части Европы, Советское правительство вступило в переговоры с Литвой, Латвией, Эстонией, предложив им на основе взаимного уважения суверенитета, государственной целостности и независимости, невмешательства во внутренние дела, заключить пакты о взаимопомощи, которые могли бы эффективно обеспечить взаимные интересы этих государств и СССР, и прежде всего в деле предотвращения угрозы немецко-фашистской агрессии.

Буржуазные правители Литвы, Латвии и Эстонии под давлением народных масс, хотя и с неохотой, вынуждены были пойти на договор с нами.

В конце сентября и начале октября 1939 г. такие пакты с тремя прибалтийскими республиками были подписаны. На основе этих пактов Советский Союз получал право размещения на территории Литвы, Латвии и Эстонии своих военных гарнизонов и организации советских аэродромов и военно-морских баз. За короткий срок эти базы были созданы и необходимое количество войск введено на территорию прибалтийских республик.

Не так, однако, получилось с заключением пакта с Финляндией. Финское правительство, тщательно скрывавшее свои связи с фашистской Германией и получавшее одновременно помощь от Англии, Франции и США, отказалось вести какие-либо [28] переговоры и в конце концов спровоцировало войну с СССР. Результатом возникшей войны было серьезное поражение финских войск на Карельском перешейке, а затем последовавший за ним советско-финский мирный договор от 12 марта 1940 г. Теперь было серьезно улучшено дело обороны СССР против гитлеровской агрессии и на севере. Линия обороны в районе Ленинграда была отодвинута на северо-запад на 150 км.

Советское правительство продолжало принимать все меры к тому, чтобы упрочить добрососедские отношения с прибалтийскими республиками на основе заключенных договоров о взаимной помощи. Однако реакционные правительства Литвы, Латвии и Эстонии скрытно от народа вступили в переговоры с гитлеровцами. Выполняя волю германских фашистов, эти правительства заключили между собой тайный военный союз, направленный против СССР, и встали на путь враждебных, антисоветских провокаций.

Советский Союз в интересах своей обороны не мог дольше мириться с таким положением в Прибалтике. 14 июня 1940 г. правительству Литвы, а также правительствам Латвии и Эстонии были вручены ноты протеста.

Когда назрели события лета 1940 г., 6-й кавалерийский корпус несколько изменил места своей дислокации и оказался вблизи границ Литвы.

Утром 15 июня 1940 г. было получено сообщение, что литовское правительство согласилось на советские предложения, изложенные в ноте от 14 июня. Президент Литвы Сметона и несколько других крупных чиновников из его клики бежали в Германию, показав тем самым, кто стоял за их спиной.

6-й кавалерийский корпус получил новую задачу — двигаться на Каунас. 6-я дивизия шла в первом эшелоне корпуса и очень быстро и без каких-либо задержек в пути за сутки совершила марш в 135 км, показав исключительную выносливость и маршевую способность. Утром 17 июня ее части вступили в Каунас.

Население очень тепло встречало наших бойцов. Несмотря на злобную пропаганду, которую вела клика Сметоны против Советского Союза и Красной Армии, повсюду, начиная от границы, мы видели радостные лица, слышали приветствия. Это означало, что трудовой народ понимал происходящие события. Наши бойцы, чувствуя это, держали себя достойно и тепло отвечали на приветствия трудящихся. Через г. Каунас (тогда это была столица Литвы) корпус прошел в парадной кубано-терской и донской казачьей форме. Хороший внешний вид и отличная подготовка воинов 6-го кавалерийского корпуса вызывали восхищение жителей Каунаса. Даже некоторые военные атташе зарубежных государств, которые были тогда в Каунасе, [29] не могли не высказаться похвально о советской кавалерии и танковых частях. Их поразила высокая организованность и дисциплина советской конницы и танковых частей.

На следующий день в 20.00 я был уже в Шауляе, где предполагалось расположить штаб корпуса и штаб одной из дивизий. С начальником гарнизона литовских войск мы даже успели определить помещение под штаб корпуса — здание окружного суда. Однако в 11.00 на следующий день был получен приказ о переходе 6-го кавалерийского корпуса в Телыпяй, и мы опять двинулись дальше.

Частям корпуса предстояло дислоцироваться в районе Кретинга, Паланга, Горджей, Ретавас. Я выехал туда, чтобы осмотреть эти пункты, которые были расположены в долине р. Миния, соединяющей центральные районы Литвы с морем.

В Паланге — небольшом курортном городке — размещалась авиация Литвы. Я поинтересовался, почему именно здесь находилась авиация, а не какие-либо другие войска. Оказалось, что в Литве не было ни одного авиационного полигона, где авиация могла бы заниматься боевой подготовкой; в качестве «полигонов» использовалось море: и для бомбометания, и для пулеметной и артиллерийской стрельбы.

Я осмотрел аэродром, самолеты на стоянках и размещение личного состава. Никаких указаний, конечно, я давать не мог, однако старшему офицеру гарнизона предложил прекратить занятия, связанные с полетами, до особого распоряжения нового правительства. Такая предосторожность в то время не была излишней, тем более, что на следующий день поступило такое же распоряжение от нового литовского правительства.

Везде, где мы располагали свои части, нам приходилось сталкиваться с литовскими войсками. И я должен прямо сказать, что отношение к нам было хорошим. Командование охотно шло на то, чтобы потесниться и уступить нам место, помогало в размещении частей. Были, конечно, и враждебно настроенные офицеры.

Создание нового правительства в Литве, в состав которого вошли в основном люди, известные своей революционной деятельностью и борьбой против старых порядков, коренным образом изменило обстановку в стране. Революционная инициатива народных масс росла с каждым днем.

По всей стране проходили собрания, митинги и демонстрации с требованиями объявления Советской власти и вступления в состав Советского Союза. Под этими же лозунгами проходили и выборы в новый сейм.

В июле 1940 г. сейм Литвы, избранный народом на основе свободных демократических выборов, постановил ввести в стране советский строй. [30]

В этом же направлении развивались события в Эстонии и Латвии. Вновь избранные сейм в Латвии и государственная дума в Эстонии также постановили ввести у себя советский строй. В истории прибалтийских республик открывалась новая страница. 1 августа 1940 г. VII сессия Верховного Совета СССР удовлетворила просьбу народов Прибалтики и приняла в состав СССР Литовскую, Латвийскую и Эстонскую Советские Социалистические Республики.

В июне — августе в Литве, так же как и в других прибалтийских республиках, происходили очень бурные события. Рождались новая власть, новый строй, новые отношения между людьми. В этой обстановке нужно было найти правильные формы взаимоотношений нашей армии с местным населением, властями и литовской армией, в то же время всегда быть на страже, так как враги не прекратили своей деятельности и приспосабливались к новой обстановке, шли на всяческие провокации. В этих условиях наша армия оказалась на высоте положения и проявила себя как передовая армия.

В те дни, когда штаб 6-го корпуса стоял в Телыпяе, мне при довольно интересных обстоятельствах довелось познакомиться с главой нового литовского правительства М. А. Гедвиласом.

Наши квартирьеры подобрали мне жилье в каком-то учреждении, находившемся вблизи штаба корпуса. При этом учреждении были две жилые комнаты с кухней, занимала их молодая женщина с двумя детьми. Когда ее спросили о муже, она ответила, что не знает о его местонахождении. Квартирьеры подумали, что он сбежал со Сметоной, и доложили мне об этом. Я пожурил коменданта за недоверие к людям, но так как других квартир вблизи штаба не было, попросил женщину немножко потесниться, на что она охотно согласилась, любезно предложив мне одну комнату.

Вскоре приехал ее муж, он сразу же зашел ко мне и, поздоровавшись, представился:

— Гедвилас — председатель Совета Министров временного правительства Литвы. Вот, наконец, смог оторваться от дел на денек и приехал за семьей. Такие времена у нас наступили, что только успевай работать. Одним словом, революционные дни, — добавил он.

Я слышал о Гедвиласе, но видел его впервые. Он оказался обаятельным человеком. В тот день мы о многом с ним переговорили, и, как мне кажется, остались довольны друг другом. На следующий день он уехал с семьей в Каунас. Мне потом приходилось несколько раз встречаться с ним до войны и во время войны. Он вместе с Палецкисом и Снечкусом посетил меня в госпитале, где я лежал после ранения на Брянском фронте. С чувством глубокого уважения я вспоминаю Гедвиласа, Палецкиса, [31] Снечкуса и других товарищей, которые проявили себя в то сложное время преданными коммунистической партии и своей Родине людьми.

Тот факт, что прибалтийские республики, Западная Белоруссия, Западная Украина, а затем Бессарабия и Северная Буковина вошли в состав Советского Союза, имел для нашей страны и для народов этих стран огромное значение.

Во-первых, освобождение этих стран предотвратило нависшую над ними угрозу порабощения немецким фашизмом, вырвало народы этих районов (более 23 млн. человек) из тисков капиталистической эксплуатации и национального гнета.

Во-вторых, воссоединение этих территорий с Советским Союзом дало возможность отодвинуть наши границы на запад, подальше от важнейших центров страны, и начать строительство новых оборонительных рубежей против надвигавшейся немецко-фашистской агрессии. Советские войска выдвинулись вперед к побережью Балтийского моря, на запад к рекам Западный Буг и Сан, на юго-запад до рек Прут и Дунай. Немецко-фашистские войска лишались выгодных плацдармов для нападения на нашу страну.

Создание Советским Союзом «фронта», преграждавшего немецко-фашистским войскам путь на восток и сковавшего на известное время их инициативу в этой части Европы, явилось важнейшим фактором в дальнейшем развитии событий, связанных с войной против немецкого фашизма.

Иногда высказывается мнение, что воссоединение западных областей в военном отношении имело не только положительное, но и отрицательное значение. При этом указывается на печальное развитие событий начального периода Великой Отечественной войны. Мне представляется, что были допущены ошибки и медлительность в подготовке нового приграничного района к войне, в то время как оборонительные сооружения на прежней границе были преждевременно заброшены. При верном стратегическом предвидении надвигавшихся событий вновь присоединенные территории сыграли бы исключительно положительную роль.

Прошло немногим более полумесяца, как мы обосновались на новом месте в Литве и приступили к планомерной боевой учебе, когда был получен приказ сдать командование корпусом генералу И. С. Никитину и явиться в Минск в штаб округа.

Я не знал, что меня ожидает в Минске. Не скрою, не хотелось расставаться с корпусом, в котором я пробыл два года. Он стал для меня родным. Вместе со всем личным составом нам удалось добиться определенных успехов. 6-й корпус считался одним из наиболее подготовленных соединений в Красной [32] Армии. С уходом из корпуса кончалась моя служба в кавалерии, в которой я прослужил более 20 лет.

В штабе округа я узнал о постановлении Центрального Комитета партии и Советского правительства о формировании новых механизированных соединений. Мне поручалось формирование 3-го механизированного корпуса.

Чем дальше развивались вооруженные силы, тем большее значение приобретали моторизация и механизация армии, но размах этого важного дела, конечно, целиком зависел от материальных возможностей, уровня развития социалистической индустрии.

Работа по моторизации и механизации армии начала развертываться в годы первой пятилетки. В 1929 г. было создано специальное Управление механизации и моторизации РККА, которое уже тогда занималось не только формированием и обучением специальных механизированных частей, но и вопросами моторизации и механизации всех Советских Вооруженных Сил. Первая механизированная бригада в нашей армии была создана в 1931 г. На ее базе через год в Москве был сформирован первый механизированный корпус в составе двух механизированных и одной стрелковой бригад. В 1932 г. были сформированы еще два механизированных корпуса: один в Ленинграде, другой в Киеве.

Следует отметить, что в этом отношении мы шли впереди западных буржуазных армий. В Англии и Франции, например, первые механизированные части как опытные начали создаваться только в 1934 г.

В последующем некоторые товарищи, которые были в Испании во время боев с франкистскими войсками, обобщили боевые действия и сделали выводы, основанные на ограниченном и своеобразном опыте этой войны. Они утверждали, что в современной войне нужны не крупные танковые и механизированные соединения, а танковые батальоны, которые органически входили бы в состав стрелковых дивизий и корпусов, а также отдельные бригады, которые придавались бы дивизиям и корпусам в зависимости от обстановки.

Эта неправильная точка зрения, идущая вразрез с опытом маневров 1935 г., к сожалению, на некоторое время победила, и в 1938 г. механизированные корпуса были расформированы. Это задержало не меньше чем на два года развитие танковых и механизированных войск нашей армии. В дальнейшем ошибка была понята и вновь пошли, правда, сначала робко, по правильному пути — по пути создания механизированных корпусов. Идеи наших крупных теоретиков и полководцев, таких, как Тухачевский, Егоров и др., подтвердились практикой начавшейся войны и к ним пришлось вернуться. Механизированные корпуса [33] — наиболее подвижные войска, достаточно оснащенные современной боовой техникой, — могли выполнять крупные самостоятельные боевые задачи во взаимодействии с общевойсковыми соединениями. Еще во время киевских маневров вырисовывалось их большое преимущество перед стрелковыми соединениями в ходе наступления в оперативной глубине или при действиях на открытых флангах противника.

Сообщение о том, что мне поручается формирование одного из механизированных корпусов, я воспринял с удовлетворением. Сразу же выехал на место и принялся за работу. 15 июля я уже был в Вильнюсе. Для дислокации корпуса предназначались районы Вильнюса, Алитуса, Укмерге и Кейдан. Штаб корпуса и 84-я мотострелковая дивизия располагались в Вильнюсе, 5-я танковая дивизия — в Алитусе, 2-я танковая дивизия — в Укмерге. Почти одновременно со мной были назначены комиссар корпуса бригадный комиссар Руденко, командир 5-й танковой дивизии комбриг Куркин, командир 84-й мотострелковой дивизии полковник Фоменко, командир 2-й танковой дивизии полковник Кривошеий и его заместитель подполковник Черняховский.

Любое новое формирование или переформирование связано с известными трудностями как организационного, так и материального характера. Формирование же 3-го механизированного корпуса было связано с особыми трудностями.

Во-первых, формирование происходило на территории Литвы, которая сама переживала своеобразный «реорганизационный период»; для нее это был период становления Советской власти. Большого труда стоило подыскать помещения для расположения частей и техники. Особенно остро ощущался недостаток казарм и жилых помещений для командного состава в Вильнюсе. Здесь располагалась основная масса литовских войск. Эти войска сами были размещены не очень хорошо.

Я был начальником гарнизона г. Вильнюса, и мне пришлось особенно осторожно подходить к вопросам размещения войск. Литовские войска оставались национальными войсками, поэтому нужно было поступать так, чтобы не ущемить национальных чувств народа и интересов Литвы и ее армии и вместе с тем обеспечить наиболее выгодное размещение своих войск. Я думаю, это в общем удалось, так как некоторые перемещения, которые были произведены в связи с этим, не вызвали никаких трений ни с местными властями, ни с военным литовским командованием.

Во-вторых, и это, пожалуй, главное, формирование 3-го механизированного корпуса проводилось не из подготовленных в техническом отношении и оснащенных частей и подразделений, а из самых разнообразных по специализации и степени [34] подготовленности подразделений. Саперные, пехотные, кавалерийские, артиллерийские, отдельные танковые батальоны и многие другие подразделения сводились в одно целое, постепенно вооружались новой техникой и становились механизированными или танковыми частями. Машины и танки мы получили также не все сразу, так что переучивание людей шло постепенно.

Как бы там ни было, но трудности преодолевались. Перед нами была поставлена задача сократить до предела организационный период и быстрее приступить к планомерной боевой подготовке, к сколачиванию подразделений и частей. Время не ждало. Обстановка была тревожной. На западе шла война. Мы должны были в самый короткий срок обеспечить высокую боеспособность и боеготовность корпуса.

Нужно сказать, что эти задачи командный состав понимал очень хорошо и много работал.

С первых же дней параллельно с решением других вопросов я делал упор на боевую подготовку. Мне самому хотелось быстрее постичь танковое дело, изучить тактику танковых войск и организацию управления ими в бою. Мы занимались днем и ночью, при любой погоде, и чем труднее были условия учебы, тем больше я был этим доволен.

Учебный год не пропал даром. 3-й механизированный корпус, несмотря на свою молодость, при подведении итогов по всей армии за 1940-й учебный год был отмечен в числе лучших корпусов Красной Армии. Он занял первое место среди механизированных корпусов. Об этом сказал нарком обороны на декабрьском совещании высшего командного состава.

В корпусе я оставался недолго — с июня по декабрь 1940 г., однако этот короткий период был заполнен очень напряженным трудом, и я получил огромное удовлетворение от работы, проведенной совместно с командным и всем личным составом корпуса по созданию еще одной мощной боевой единицы Красной Армии.

Большую часть декабря и начало января 1941 г. я провел в Москве, где состоялось нечто подобное высшему военному совету. Это совещание и сборы высшего командного состава проводились за полгода до начала Великой Отечественной войны и сыграли весьма важную роль в поднятии уровня подготовки высшего командного состава Красной Армии в области тактики, оперативного искусства, военной стратегии, наступательных и оборонительных действий всех родов войск, поэтому я хочу несколько подробнее рассказать о них.

Вся работа на совещании и сборах была спланирована по пяти разделам, которые рассматривались последовательно.

Первый раздел включал подведение итогов боевой и политической [35] подготовки за 1940 г. и постановку задач на следующий, 1941 г. С докладом по этому разделу выступил начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии К. А. Мерецков. Его доклад охватывал большой круг разнообразных вопросов практики боевой учебы. Нет смысла излагать их здесь полностью. Докладчик отметил, в частности, что в тактической подготовке наблюдался определенный перелом, поднялась маневренная способность пехоты.

Говоря об обороне, начальник Генерального штаба уделил большое внимание организации предполья с целью направить наступление противника в выгодный для нас район и нанести ему поражение еще до выхода к переднему краю нашей обороны при широком использовании артиллерии и авиации. Кирилл Афанасьевич подчеркнул, что войска научились создавать предполье, но пока недостаточно подготовлены для преодоления вражеского предполья, и, кроме того, командный состав не научился еще в достаточной степени оценивать обстановку, организовывать разведку.

Касаясь положения дел в артиллерии, начальник Генерального штаба сказал, что она в текущем году в основном справилась со своими задачами. Достойными похвалы, по его мнению, были артиллеристы Киевского особого военного округа, где артиллерией командовал генерал Н. Д. Яковлев.

Авиация, как отмечалось в докладе, в последнее время получила широкую практику в области взаимодействия с наземными войсками. Это дало возможность осмыслить и уяснить те особенности, которые вносят ее действия в наступательный бой, изменяя его характер. В частности, практика показала, что авиация способна вести огонь по переднему краю и сопровождать атакующую пехоту. В связи с этим, сказал Кирилл Афанасьевич, многие авиационные начальники пересмотрели свое излишнее увлечение самостоятельными рейдовыми операциями авиации по тылам противника, которые были оторваны от действий других родов войск. Это явление он отмечал как положительное.

Не останавливаясь на других вопросах, затронутых в докладе, хочется подчеркнуть, что он был содержательным, насыщенным фактами и цифрами, и нацеливал войска на решение новых задач в 1941 г. Начальник Генерального штаба указал, в частности, на необходимость разработки инструкций и наставлений как по тактике глубокого боя, так и по другим видам боевой деятельности всех родов войск с целью достижения единства взглядов и методов в обучении и подготовке войск. В докладе, особенно в развернувшихся прениях, чувствовался дух маневров 1935 г., хотя не было тех, кто в свое время спланировал и провел их. [36]

Выступавшие в прениях высказали много ценных предложений по методике обучения и содержанию учебных задач. В прениях выступили 28 генералов, в том числе инспектор пехоты, начальник Управления боевой подготовки, командующие родами войск, начальники служб, командующие некоторых военных округов и командиры ряда корпусов.

Второй раздел работы совещания был посвящен рассмотрению актуальных теоретических вопросов военного искусства (тактики оперативного искусства, военной стратегии). Участники совещания заслушали и обсудили пять докладов: генерала армии Г. К. Жукова «Характер современной наступательной операции», генерала армии И. В. Тюленева «Характер современной оборонительной операции», генерал-полковника Д. Г. Павлова «Использование механизированных корпусов в наступлении», генерал-лейтенанта авиации П. В. Рычагова «Военно-воздушные силы в наступательной операции и в борьбе за господство в воздухе», инспектора пехоты генерал-лейтенанта А. К. Смирнова «Бой стрелковой дивизии в наступлении и в обороне».

На рассмотрение этих вопросов было затрачено четыре дня — с 25 по 29 декабря.

По первому докладу развернулись весьма острые прения, выступило семь человек. В докладе и выступлениях затрагивались серьезные проблемы оперативного искусства, военной стратегии, советской военной доктрины. Было высказано много ценных и правильных соображений, некоторые положения доклада подверглись критике. Так, генерал-полковник Г. М. Штерн (командующий Дальневосточным фронтом) критиковал соображения Жукова о сроках ввода в прорыв танковых корпусов и некоторые другие мысли докладчика. Генерал-майор М. А. Кузнецов (начальник штаба Дальневосточного фронта) не соглашался с положениями доклада о вводе эшелонов развития прорыва армейского и фронтового звена на разных направлениях.

Особенно интересным было выступление генерал-лейтенанта Порфирия Логвиновича Романенко, командира 1-го механизированного корпуса. В его выступлении содержались обоснованные критические замечания в адрес докладчика. Стоит поэтому остановиться на нем подробнее. Он сказал следующее: «Я позволю себе высказать сомнения относительно трактовки тов. Жуковым характера и движущих сил современной наступательной операции. Я считаю, что эта трактовка была бы правильной для периода 1932 — 1934 гг., ибо она отражает тогдашний уровень военной мысли, основанный на сравительно слабом насыщении войск техникой. Но с того времени многое изменилось. Опыт, имеющийся на Западе, подвергся анализу в докладе, но выводы из этого, на мой взгляд, сделаны неверные. Докладчик правильно [37] констатировал, что германская армия осуществляла наступательные операции в основном механизированными и авиационными соединениями, но не показал, как конкретно это осуществлялось. Прежде всего, я считаю необходимым обратить внимание командного состава на то, что решающим фактором в успехе германских операций на Западе явилась механизированная армейская группа Рейхенау. Это подвижное объединение было нацелено в направлении Намюр, севернее Седана, и разрезало фронт французской и бельгийской армий и в дальнейшем завершало окружение группы армий союзников, действовавших в Бельгии. Оно в конечном итоге и сыграло решающую роль в окончательном разгроме Франции.

Из этого, по-моему, необходимо сделать тот вывод, что немцы, располагая значительно меньшим количеством танков, нежели мы, поняли, что ударная сила в современной войне слагается из механизированных, танковых и авиационных соединений, и собрали все свои танки и мотовойска в оперативные объединения, массировали их и возложили на них осуществление самостоятельных решающих операций. Они добились таким образом серьезных успехов.

Я считаю, что необходимо в связи с этим поставить и разрешить вопрос о создании ударной армии в составе трех — четырех механизированных корпусов, двух — трех авиакорпусов, одной — двух авиадесантных дивизий, девяти — двенадцати артполков. Полагаю, что если на внутренних и внешних флангах двух фронтов будут действовать две такие армии, то они сумеют сломить фронт противника, не дадут ему опомниться до завершения нашей операции и перерастания оперативного успеха в стратегический».

Делая вывод по этой части своего выступления, Порфирий Логвинович сказал: «…Против моего предложения будут возражать, но прошу учесть, что над данной проблемой я работаю уже несколько лет и, как мне кажется, основательно изучил ее. Если мы откажемся от применения ударных армий, состоящих из механизированных соединений и поддержанных сильной авиацией, то мы окажемся в тяжелом положении и поставим под угрозу Родину»{6}.

П. Л. Романенко критиковал Жукова и по ряду других вопросов. Он, в частности, отметил, что двух-трехдневный срок на подготовку операций — это заведомо недостаточное время. На практике такая спешка может привести к срыву всей операции, как это и было в 1939 г. на Карельском перешейке с операцией 7-й армии. По мнению Романенко, период подготовки операции следует установить в пределах 10 — 15 дней. Остановившись на вопросе о вводе в прорыв механизированных корпусов, он указал, что глубина их ударов может достигать 200 — 250 км. [38]

Как и предполагал Порфирий Логвинович, оппонентов у него нашлось немало. Против смелого массирования механизированных войск выступил Ф. И. Голиков и др. В действительности предложения генерала Романенко были очень дельны и своевременны, хотя и не во всем бесспорны. Вопрос о том, какие именно соединения и части должны включаться в механизированную армию, и другие детали его проекта требовали уточнения, но основная мысль была верной. Это подтвердилось в ходе Великой Отечественной войны и вынудило нас в трудных условиях создавать подвижные танковые армии. Характерно, что ни Жуков, отказавшийся от заключительного слова, ни нарком обороны маршал С. К. Тимошенко ни слова не сказали о предложении Романенко. Это значило, что те, кто стоял во главе вооруженных сил, не поняли до конца коренных изменений в методах вооруженной борьбы, происходивших в это время.

По первому докладу были сделаны выводы. Суть их сводилась к следующему: современные условия, которые характеризуются насыщенностью армий мощными техническими средствами борьбы (танки, авиация, общая моторизация армии), позволяют наступающему в тесном взаимодействии авиации, танков, артиллерии и стрелковых войск не только сломить волю врага, уничтожить его войска в полевой обороне, но и преодолеть укрепленную многополосную оборону; рассекая тактическую зону обороны и вводя в прорыв мощную подвижную группу, наступающий имеет возможность нанести решающее поражение оперативным резервам и развить оперативный успех в стратегический; мощным и внезапным ударом наземных, воздушнодесантных войск и авиации разгромить авиацию противника на всю глубину оперативно-стратегического удара и завоевать господство в воздухе. Это было признанием идей M. H. Тухачевского и А. И. Егорова о глубокой операции.

Со вторым докладом выступил генерал армии И. В. Тюленев. Докладчик и выступавшие дали вполне обоснованную характеристику современной обороны и сделали вывод о том, что современная оборона должна быть устойчивой, эшелонированной в глубину, многополосной, с широким применением средств заграждения. Особенно важны заграждения против танков. Оборона должна быть противотанковой, «противосамолетной».

Докладчик и выступающие совершенно правильно подчеркивали, что сила нашей обороны состоит в упорстве войск, в хорошей организации позиций вообще и отсечных позиций в частности, в продуманной системе огня, в особенности флангового. Обращалось внимание на организацию предполья, полосы главного сопротивления и второй полосы.

По третьему вопросу выступил с докладом генерал-полковник Д. Г. Павлов — командующий Белорусским особым военным округом. По его докладу выступило 10 человек. Ввод танкового корпуса в прорыв — вопрос, в то время поднятый заново, естественно, вызвал очень бурные прения. Выступая по этому вопросу, я сказал:

«Точку зрения генерала Павлова вполне разделяю и считаю, что такая постановка вопроса глубоко содержательна и принципиально нова{7}. Современные наступательные и оборонительные операции совершенно не похожи на операции войны 1914 — 1918 годов. Танки, авиация, превратившиеся в могучие рода войск, изменили формы ведения операций и стали решающими факторами в сражении.

Мы говорим, что танки стали самым «модным» оружием современности. Почему? Потому что танк обладает мощным огнем, ударной силой, броневой защитой, высокой подвижностью и маневренностью. Все это делает танковые войска самым наступательным родом войск. Танки приспособлены в первую очередь для атаки и контратаки.

Необходимо по характеру выполняемых задач подразделить танки на войсковые и оперативно-стратегические. Войсковые танки будут прокладывать дорогу пехоте на всю глубину оборонительной полосы противника, уничтожая его огневые средства: пулеметы, минометы и артиллерию. Эти танки при поддержке артиллерии и авиации поражают противника, а пехота, атакуя за танками, добивает его, захватывает территорию и закрепляет успех. Такова функция танков непосредственной поддержки пехоты. Они и здесь будут решающим фактором успеха.

Не вдаваясь в подробности действий танков непосредственной поддержки пехоты, я хочу рассмотреть функции танков оперативно-стратегического назначения.

В оперативном искусстве на современном этапе развития вооруженных сил продолжает сохраняться значение принципа использования главных сил и средств на главном и решающем направлении…

Для того, чтобы бить противника по частям, его нужно разорвать на эти части, нужно нарушить стройность и цельность организации его боевых порядков как по фронту, так и в глубину. Эту задачу призваны решать танки совместно с механизированной пехотой, конницей и авиацией».

Касаясь ввода в прорыв танкового корпуса, я остановился на вопросе, каким должен быть по ширине фронт прорыва при вводе в него механизированных корпусов:

«Давайте проведем такие несложные расчеты: для того чтобы ввести корпус в прорыв, нужно представить себе боевой порядок корпуса в момент его выхода за «ворота» прорыва, когда он должен быть готовым немедленно вступить в бой. Если мы возьмем полк, то он должен идти двумя маршрутами, на [40] каждом маршруте будет два батальона. Чтобы полку развернуться двумя головными батальонами, нужно построить батальоны в два эшелона — первый эшелон 30 танков, между танками интервал 50 м. На батальон, таким образом, потребуется 1,5 км. Соседний батальон займет тоже 1,5 км. Всего же на полк потребуется фронт в 3 км, на два полка 6 — 7 км. Это расстояние и составит фронт прорыва дивизии. В механизированный корпус входят две дивизии, значит, в первом эшелоне они займут фронт 14 км без интервалов, если же установить интервалы, то фронт составит 16 — 20 км. Такова, на мой взгляд, и будет протяженность фронта, на котором возможен ввод в прорыв механизированных корпусов.

Что касается глубины боевого порядка механизированного корпуса при вводе его в прорыв, то и здесь следует прибегнуть к простому расчету. Дивизия имеет глубину колонны 100 км. При движении по четырем маршрутам глубина сократится до 25 км. Второй эшелон механизированного корпуса — мотодивизия, двигаясь по нескольким маршрутам, будет иметь глубину примерно 16 км. Таким образом, общая глубина боевого порядка корпуса, вводимого в прорыв, составит около 40 км, а ширина фронта прорыва, как отмечалось выше, примерно 20 км.

Следующий вопрос о том, когда вводить мехкорпус в прорыв. Некоторые выступавшие до меня товарищи указывали, что это надо делать после прорыва второй полосы обороны. Я считаю, что если мы будем выжидать этот момент, то рискуем вообще не войти в прорыв. Необходимо вводить эшелон развития успеха, т. е. механизированный корпус, немедленно после прорыва шестикилометровой зоны обороны противника, чтобы с ходу овладеть второй оборонительной полосой. В противном случае неприятель успевает укрепиться на ней и тогда для преодоления второй оборонительной полосы потребуется вновь организовывать прорыв. Но это нельзя будет сделать в тот же день, т. е. в день прорыва первой тактической зоны обороны, а на другой день или даже позже. Конечно, может создаться такое положение, когда придется прорывать вторую полосу не с ходу, а после паузы, т. е. при организации новой артиллерийской подготовки и атаки пехоты со всеми вытекающими из этой обстановки боевыми действиями. Но такие случаи должны быть сведены к минимуму.

Особо важным, по-моему, является вопрос об управлении танковыми и механизированными войсками при их действиях в глубине. Приведу пример. Когда на Западе немцы бросили свои подвижные группы в направлении на Седан и далее на Камбре, предварительно прорвав франко-бельгийскую оборонительную полосу, они встретились и вступили в бой с англо-французами, располагавшими более 1000 танков. Завязалось танковое сражение. [41] Бои длились восемь часов. Сражение выиграли немцы, потому что у них лучше было организовано управление подвижными войсками в глубине. У немцев были созданы не только корпуса, но и группы (армии) подвижных войск, чего не было у французов и англичан. Подвижные силы союзников не были объединены, не имели единого управления, не имели конкретной доктрины действий механизированных войск.

Я хочу подчеркнуть, что сейчас нужно готовить такое управление, чтобы во время войны не повторилось неполадок, подобных тем, которые имели место в районе Новогрудка и Волко-выска при освободительном походе в Западную Белоруссию, когда конно-механизированная группа перемешалась с другими подвижными соединениями, и нам пришлось немало повозиться, чтобы навести порядок в управлении».

Говоря об этом, я стремился поддержать П. Л. Романенко и понудить наши высшие командные инстанции заняться вопросом массирования подвижных войск. Я коснулся также вопроса снабжения механизированных войск горючим и смазочными материалами, указав, что снабжение ГСМ — важнейшая проблема боевой деятельности механизированных и танковых войск.

Далее я сказал буквально следующее:

«Здесь говорили о снабжении механизированных войск горючим по воздуху. Немцы тоже применяли такой способ. Были попытки применить его и у нас. Я помню, когда мы вышли в район Белостока, у нас оказались пустые баки и нас снабжали горючим по воздуху. Такое же положение создалось в корпусе тов. Петрова в районе Гродно. Ему сбрасывали горючее на парашютах. Из этого практического опыта я сделал вывод, что это не решение проблемы. Такой способ может применяться как исключение. Нам нужны «повозки» емкостью примерно 20 т бензина, следует подумать и о бензопроводах, которые можно было бы тянуть за частями на 180 — 200 км. Вот таким способом и следует планировать организацию снабжения горючим.

Я считаю, что над вопросами, которые затронуты мною, следует крепко подумать и решить их».

В заключение я сказал:

«Это совещание, сделанные здесь доклады и выступления замечательны как по своей глубине и принципиальности, так и по оперативному размаху. Присутствуя здесь, мы прошли школу оперативного искусства, она послужит общим направлением, за которое нам предстоит драться, чтобы сделать наши части и соединения действительно боеспособными»{8}.

Такими были мои мысли и взгляды, высказанные перед войной, 24 года назад. Не все, конечно, было безупречным, но многое из них подтвердила разразившаяся вскоре война.

По докладу Д. Г. Павлова и выступлениям по этому вопросу [42] были сделаны общие выводы, сводившиеся к тому, что танковые и механизированные корпуса, имеющие громадную пробивную силу, способны во взаимодействии с другими родами войск в условиях маневренной войны решить многие задачи, в том числе: нарушать сосредоточение и развертывание главных сил противника, окружать и уничтожать главную группировку противника, выходить на фланги и тылы и совместно с войсками, действующими с фронта, уничтожать противостоящего противника; своими активными действиями обеспечить нашим войскам создание новых группировок для последующих ударов.

Танковый и механизированный корпуса — это наиболее активные объединения (современный механизированный корпус сильнее танкового корпуса). Они в наибольшей мере способны развернуть прорыв по фронту и наращивать удар в глубину, превратить тактический прорыв в оперативный.

С четвертым докладом выступил командующий ВВС генерал-лейтенант авиации П. В. Рычагов. Он остановился на следующих вопросах: а) завоевание господства в воздухе; б) взаимодействие авиации с наземными войсками на поле боя; в) прикрытие войск и районов от ударов авиации противника; г) действия авиации по оперативным и стратегическим резервам, по войсковому и оперативному тылу врага; д) воздушная разведка; е) обеспечение высадки воздушных десантов; ж) питание по воздуху войск, далеко оторвавшихся от своих тылов, или по иным причинам.

По всем этим вопросам П. В. Рычагов дал обоснованные расчетами и подтвержденные опытом рекомендации, заслуживающие большого внимания.

Генералы, выступившие в прениях, в основном были согласны с докладчиком, но был высказан и ряд критических замечаний. Я не могу, конечно, остановиться на всех вопросах, затронутых в докладе и в прениях. Это особая тема. Но некоторых моментов стоит коснуться.

Так, генерал-майор авиации Козлов подчеркнул, что завоевание господства в воздухе — функция фронтового, а не армейского объединения, как думают некоторые.

Генерал-лейтенант M. M. Попов, также затронувший вопрос завоевания господства в воздухе, не согласился с Рычаговым, заявив: «Борьба за стратегическое господство включается в компетенцию Главного командования и командования фронта и выходит за рамки деятельности командующих армиями»{9}.

Генерал-майор авиации Г. П. Кравченко выступил против децентрализации воздушных сил, против раздачи авиации корпусам и дивизиям. Он подчеркнул, что эта тенденция неправильная и заслуживает резкого осуждения.

Всего по докладу П. В. Рычагова выступило 10 человек.

По следующему вопросу выступил с докладом инспектор пехоты генерал-лейтенант А. К. Смирнов.

В начале своего доклада он рассмотрел вопросы оборонительных действий стрелковой дивизии: подробно остановился на расчете потребных сил и средств для обороны дивизии, коснулся организации действий на оборонительных полосах — в предполье, на главной полосе обороны и в глубине обороны. «Основа обороны, — сказал он, — это батальонный район обороны». В связи с этим докладчик указал на возросшую роль командиров взводов и рот, особенно в ходе боев в глубине обороны.

Характеризуя наступление стрелковой дивизии, А. К. Смирнов сосредоточил внимание на вопросах прорыва основной полосы обороны противника как наиболее трудной задаче в наступательном бою. Он привел расчеты необходимых плотностей артиллерийского огня, насыщения пехоты и танков. Он сказал, в частности, что при усилении дивизии двумя артиллерийскими полками она может успешно прорвать фронт шириною до 4 км.

Выступивший в прениях М. А. Антонюк и другие генералы (всего выступило 10 генералов) дополнили докладчика и высказали много дельных соображений.

Имели место и довольно резкие критические замечания по некоторым положениям доклада.

В итоге, однако, были сделаны общие выводы, в которых указывалось, что сила современной обороны состоит в стойкости войск, в организованной системе огня, в решительности контратак, в искусном использовании местности, в надежном оборудовании оборонительных полос заграждениями и инженерными сооружениями. В выводах подчеркивалось также, что оборона должна быть противотанковой и противосамолетной, т. е. обеспечивающей отпор ударам с воздуха.

По наступлению стрелковой дивизии в выводах отмечалось, что его надлежит проводить в тесном взаимодействии всех родов войск с решительными целями, стремительным ударом на всю глубину боевых порядков обороняющегося противника, с расчленением, окружением и уничтожением его сил.

Наряду с обсуждением упомянутых вопросов по оперативному искусству и стратегии проводились так называемые «летучки» примерно на эти же темы. Таких «летучек» было проведено пять. Их цель заключалась в проверке того, как осознаны и усвоены нашим генералитетом основные принципы современного военного искусства, и особенно наступательных и оборонительных операций армий и фронтов. Предполагалось также в какой-то мере оценить деловые качества и уровень оперативной подготовки высшего командного состава. С этой же целью была проведена военная игра на картах по теме «Наступательная операция фронта» с целью дать практику высшему командованию [43] в вопросах организации и планирования фронтовой и армейской наступательной операции, ее боевого и материального обеспечения, а также проработать и усвоить основы современной наступательной операции. В этой игре на «восточной» стороне я командовал 14-й армией. Речь шла о прорыве глубоко эшелонированной обороны и вводе в прорыв для развития успеха подвижных конно-механизированных групп.

Игра показала, что многие молодые генералы, только что выдвинутые на большие должности, пока не обладали достаточным опытом в командовании крупными оперативными объединениями, но все же командующие фронтами и армиями в основном справились с поставленными перед ними задачами.

Следующим этапом сборов был показ новой техники на полигонах и танкодромах. Это мероприятие было весьма поучительным.

Народный комиссар обороны подвел итоги совещания и сборов, проводившихся Главным военным советом (с 23 декабря 1940 г. по 7 января 1941 г.). С. К. Тимошенко подчеркнул, что итоги совещания настолько велики, чго нет возможности сразу по окончании мероприятия оценить полностью его значение.

Он сказал:

«Совещание показало, что мы начинаем создавать новые условия, новые предпосылки для дальнейшего роста Красной Армии. Данное мероприятие поможет нам наметить дальнейшие пути этой перестройки и одновременно взять правильную ориентировку в вопросах боевого обучения и воспитания армии с учетом опыта последних военных событий. На данном совещании обсуждались новые проблемные вопросы военного искусства. В развернувшихся здесь дискуссиях мы заложили основы объективного и здорового взгляда с учетом опыта военной истории.

Вместе с тем мы стали новаторски подходить к военному искусству на современном этапе его развития

Совещание, наконец, заложило основы настоящей военной психологии как науки о воспитании военных кадров. Это обеспечит дальнейший подъем морального состояния наших войск, без чего не может победоносно вестись современная война»{10}.

В заключение нарком дал характеристику современной наступательной операции. Он подчеркнул, что высокий темп является решающим условием успеха современных наступательных операций. Такой темп обеспечивается массированным применением мотомеханизированных и авиационных соединений, используемых для нанесения первого удара и для непрерывного удара в глубину. Коснувшись использования авиации, маршал Тимошенко указал, что решающий эффект достигается не в рейдах авиации по далекому тылу, а в совместных действиях с наземными войсками на поле боя в районе действий [45].

После совещания, с 8 по 11 января 1941 г., проводилась еще одна двухсторонняя стратегическая игра, которой руководил нарком обороны.

Основная цель ее заключалась в том, чтобы изучить и усвоить основы крупных стратегических операций; отработать и усвоить основы ведения крупных оборонительных операций; изучить вероятные театры военных действий; дать практику высшему командному составу в оценке обстановки и принятии решений в сложных условиях боевой обстановки; добиться понимания и единства взглядов на ведение современных наступательных операций при массовом использовании артиллерии, танковых соединений и авиации.

Проигрывались и другие важные вопросы. Мне довелось на «восточной» стороне командовать 25-й армией.

Разбор игры происходил в Кремле 13 января 1941 г. На нем присутствовали члены Политбюро ЦК и правительства. Со стороны военных присутствовали нарком обороны, начальник Генерального штаба, заместители наркома обороны, командующие родами войск и командующие военными округами.

С докладом-разбором выступил начальник Генерального штаба генерал армии К. А. Мерецков. Доклад получился неудачным, разбросанным. Мы все — командующие войсками военных округов — тяжело переживали эту неудачу, было обидно, что на членов Политбюро доклад начальника Генерального штаба произвел неблагоприятное впечатление. В связи с этим, как тогда говорили, К. А. Мерецков в тот же день был освобожден от должности и на его место назначен Г. К. Жуков.

К. А. Мерецков вполне справлялся с обязанностями начальника Генерального штаба и его освобождение, по-видимому, было ошибкой.

Причиной неудачи доклада явилось то, что разбор первоначально планировался провести не в Кремле, а в Генеральном штабе и на один день позднее. Неожиданно Сталин позвонил наркому и изменил срок и место сбора.

Материалы по только что закончившейся игре не были полностью отработаны, поэтому и доклад, основывавшийся на них, не был еще готов. Любой другой генерал не смог бы при таких обстоятельствах делать исчерпывающий разбор сложной игры. Этот случай является еще одним примером поспешных и произвольных решений Сталина.

Сам факт, что разбор решено было провести на высшем уровне, свидетельствовал, что проводившимся мероприятиям придавалось особое значение. Мне лично до этого никогда еще не приходилось присутствовать на подобном совещании.

После доклада Мерецкова выступил Жуков, доложивший о действиях войск как командующий стороной, затем Павлов и др. [46]

Мне хотелось бы остановиться на выступлении генерала Я. Н. Федоренко, который говорил об использовании бронетанковых войск в наступательных операциях. Он высказал правильную мысль о том, что танкам следует уделить особое внимание. Я. Н. Федоренко сказал, что у нас еще мало современных танков и что ряд танков, состоящих на вооружении Красной Армии, уже устарел. Из этого он делал правильный вывод о необходимости, не теряя времени, расширить производство танков новых образцов — Т-34 и КВ.

При этом он оговорил, что если нет возможности выделить для этой цели средства сверх уже установленных на оборону бюджетных сумм, то следует пойти на перераспределение средств между родами войск. В частности, по его мнению, можно было бы уменьшить без ущерба для общего дела фонды, выделенные для производства артиллерийского вооружения. В этом месте Федоренко был прерван резкой репликой маршала Г. И. Кулика: «Артиллерия расстреляет все ваши танки. Зачем их производить?».

На это Федоренко ответил, что в данном случае горячиться не следует. «Танки, — сказал он, — тоже вооружены пушками и могут посостязаться с артиллерией и в огневом отношении. Вместе с тем у них есть преимущество перед артиллерией: танк подвижен, снабжен броневой защитой, вооружен не только орудиями, но и пулеметами. В маневренной войне это сильнейшее оружие».

Сразу же после Федоренко слово взял Г. И. Кулик. Его выступление носило ярко выраженный ведомственный характер. Не случайно кто-то в зале сострил: «Каждый Кулик свое болото хвалит». Кулик требовал добавить средства артиллерии и с негодованием отвергал предложение Я. Н. Федоренко о перераспределении средств в пользу танковых войск.

П. В. Рычагов в своем выступлении остановился на использовании авиации в современных наступательных операциях фронта и армии в проведенной игре и, пользуясь присутствием членов правительства, отметил, что промышленность плохо осваивает новые образцы самолетов, чем задерживает развитие ВВС.

Вопросы развития военной техники и выделения средств на вооружение армии не были официально поставлены на повестку дня совещания в Кремле, а возникли, по-видимому, потому, что они решались неудовлетворительно. Между тем близость войны чувствовалась уже весьма отчетливо. Командующие родов войск понимали свою ответственность за оснащение и вооружение армии. Недоделок и нерешенных проблем по вопросам вооружения было очень много, поэтому военачальники и использовали трибуну совещания в Кремле, чтобы доложить правительству о нуждах руководимых ими войск, и поступили, конечно, правильно.

После этих выступлений слово взял Сталин для того, по-видимому, чтобы помирить спорящих.

Он сказал, что наши вооруженные силы развиваются гармонически, между родами войск соблюдаются определенные пропорции, к данному времени эти пропорции достигли желаемого уровня и что споры о средствах — пустой разговор, ассигнования, которые разверстаны по родам войск для заказов на вооружение, отвечают этим пропорциям и гармоническому развитию вооруженных сил.

После такого заявления Сталина никто больше не выступал по этому вопросу. Авторитет Сталина был непререкаем, все верили в его непогрешимость.

Теперь при ретроспективном анализе ясно, что тогда Сталиным была допущена ошибка. Гармоническое развитие вооруженных сил он понимал в смысле поддержания всех родов войск на примерно одинаковом уровне. Но в действительности к делу следовало подходить по-иному. В тот период существовали относительно старые роды войск, такие, как пехота, артиллерия и кавалерия, и новые — механизированные войска и авиация. Победа в войне могла быть достигнута, конечно, при умелом взаимодействии всех родов войск, но роль каждого из них была различной, различным было и их состояние в то время.

Роль бронетанковых войск и авиации значительно возросла, без них или при их слабом развитии добиться победы в маневренной войне было почти невозможно. Ясно, что их развитие надо было всемерно форсировать, ибо они и были тем звеном, ухватившись за которое можно было вытащить всю цепь. Нужно иметь в виду также, что артиллерия как сравнительно старый род войск, имевшая славную историю и традиции, разработанную теорию боевого использования и управления, находилась уже на довольно высоком уровне. Она, конечно, нуждалась в дальнейшем развитии и совершенствовании. В то же время бронетанковые войска и авиация переживали период становления и требовали самого пристального и неослабного внимания как с точки зрения накопления новых, наиболее совершенных образцов самолетов, танков, самоходных установок, так и с точки зрения разработки теории их боевого применения и управления ими на поле боя. Танкам надо было дать зеленую улицу. Необходимо было также преодолеть рутину и внедрить в сознание военных кадров, что танки — это самостоятельный род войск, а не придаток пехоты. Мне могут возразить, что-де к описываемому моменту неправильное отношение к механизированным войскам было изжито. К сожалению, факты говорят о другом. Когда я вскоре после совещания приехал на [48] Дальний Восток и принял 1-ю Особую Краснознаменную армию, то в ее составе числилось 10 танковых бригад, не было ни одной дивизии, а тем более корпуса.

Это говорит совершенно недвусмысленно о том, что принцип массирования танков как серьезный фактор успеха в войне был усвоен далеко не всеми нашими командными кадрами.

Вообще, у многих, кто серьезно анализировал проблему использования танков в современной войне, возникло сомнение в целесообразности «бригадной» системы формирования танковых сил. Дело в том, что бригада, являясь чем-то промежуточным между тактическим и оперативным звеном, фактически не отвечала ни тактическим, ни оперативным задачам, какие должны были возникнуть перед танками в ходе боевых действий. Для тактических целей необходим отдельный танковый батальон, который включался бы в состав стрелковых дивизий. Для оперативных — танковая дивизия, входящая в механизированный корпус. При необходимости механизированные корпуса могли быть сведены и в армии. Это было бы настоящее массирование танков. Вместе с тем наличие отдельных танковых батальонов давало бы возможность осуществлять непосредственно танковую поддержку пехоты. Тактические танки могли бы действовать в боевых порядках стрелковых войск, поддерживая их огнем и гусеницами, укрепляя их морально.

К сожалению, Сталин не счел нужным вдаваться в подобные «детали», от которых зависело обеспечение успеха в войне, достижение победы малой кровью не на словах, а на деле.

Сталин был далек от войск, он не желал прислушиваться к мнению военачальников. Об этом красноречиво говорит тот факт, что будущий верховный главнокомандующий не присутствовал на военном совете, где рассматривались и обсуждались основные вопросы нашей военной доктрины. Он был лишь на последнем заседании. Но и здесь не пожелал внять советам опытных полководцев.

В своем выступлении Сталин говорил о назревавшей войне, возможности войны на два фронта — на западе с фашистской Германией и на востоке — с империалистической Японией. В связи с этим он и предлагал распределить наши военные кадры. Вероятного срока начала войны он не назвал, а говорил вообще о будущей войне как войне маневренной. Такой характер войны вынуждал заняться вопросами пересмотра штатов стрелковых дивизий с целью облегчения их и увеличения их подвижности, он предложил сократить их по численности и значительно урезать их тылы, чтобы они не обременяли войска и не сковывали их подвижности. Он много говорил о будущей войне как войне массовых армий, о необходимости добиться превосходства над вероятным противником в 2 — 3 раза{11}. Сталин [49] подчеркивал, что современная моторизованная армия, обильно насыщенная автоматическим оружием и другими техническими средствами борьбы, потребует исключительного внимания к организации бесперебойного снабжения всеми видами довольствия. Тыл войсковой и тыл в широком понимании этого термина приобретают тем большее значение, что продовольствие, боеприпасы, вооружение и снаряжение должны непрерывным потоком идти на фронт из всех районов страны. Он сказал, что необходимо создавать запасы продовольствия, и назвал мудрым решение правительства царской России о создании запасов сухарей. О сухарях он говорил как об очень хорошем продукте. Они-де легки по весу, могут долго храниться. «Чаек с сухарем, — всерьез сказал он, — это уже и пища».

Председатель Совнаркома бросил упрек командующим военными округами в том, что они не знают своих задач на случай войны. Это была, однако, попытка свалить вину с больной головы на здоровую. Мы не знали наших задач потому, что Сталин как глава правительства не принял стратегическое решение на случай войны, на основании которого и должен был быть разработан план войны, а в соответствии с этим последним командующие могли получить задачи войск своего округа.

После совещания в Кремле была произведена серьезная перестановка высших командных кадров. Командующий Ленинградским военным округом генерал М. П. Кирпонос был назначен командующим войсками Киевского особого военного округа, командующий 1-й Особой Краснознаменной армией генерал М. М. Попов — командующим Ленинградским военным округом. Я, не успевший принять Северо-Кавказский военный округ, назначался командующим 1-й Особой Краснознаменной армией на Дальний Восток. Командующий Забайкальским военным округом генерал И. С. Конев назначался командующим Северо-Кавказским военным округом. Были осуществлены и другие перемещения. Речь шла о перестановке кадров на случай войны на два фронта.

Какие выводы необходимо было сделать из всего комплекса проведенных мероприятий?

Совещание и сборы явились хорошей школой для командных кадров. Они вынесли из них массу знаний, обогатились отчасти и практическим опытом. Высшие командные кадры армии получили возможность личного общения и делового знакомства друг с другом. Руководители Наркомата обороны и Генерального штаба, в свою очередь, ознакомились с военачальниками, находившимися в их непосредственном подчинении, выявили их качества и способности.

Поднятые на совещании вопросы были остро актуальными для того периода. Их постановка и решение большинства из [50] них на верной основе расширили кругозор советского генералитета, оказали воздействие на их взгляды, а значит, послужили в дальнейшем направляющим началом в деле организации отпора врагу и его разгрома в дни Великой Отечественной войны. Эти сборы, как и маневры 1935 г., дали мне очень много, мой оперативный кругозор расширился. Принципиальные вопросы военной стратегии, оперативного искусства и тактики, которые выкристаллизовались тогда в моем сознании, стали в дальнейшем главными в моей деятельности в период войны, естественно, претерпевая изменения, модернизируясь в связи с конкретной обстановкой на полях сражений. Основные выводы тогда я по горячим следам записал в рабочую тетрадь:

1. Война подкрадывается незаметно, она теперь не объявляется, а начинается внезапным нападением. Поэтому нашу армию нужно держать в штатах, приближенных к военному времени. В приграничных же округах войска должны содержаться полностью по военным штатам и всегда в полной боевой готовности.

2. Стратегическая цель в современной войне достигается не одной, а рядом последовательных фронтовых операций при широкой полосе наступления, большой глубине прорыва и наличии оперативных и стратегических резервов.

Основной вид современной наступательной операции — прорыв, завершающийся окружением и полным разгромом противника. Наиболее целесообразной формой проведения такой операции является организация одновременного нанесения ударов на нескольких направлениях (участках).

3. Современная война требует высокой подвижности войск, их маневренности на поле боя. Этими качествами должны обладать не только части тактического порядка, но и крупные оперативные объединения, в том числе и армии. Поэтому нужно пересмотреть их организационную структуру и состав, значительно сократить тыловые части и учреждения, небоевые подразделения, которыми в значительной степени обросли армии, корпуса и дивизии.

4. Для успеха в операции необходимо двойное или тройное превосходство в силах и средствах над противником и наличие резервов.

Через 5 — 6 дней наступления подвижные соединения, наступающие в первом эшелоне, приходится менять. Значит, нужно во фронтовом масштабе располагать такими силами и пополнениями, чтобы можно было это делать, имея в виду, что современная наступательная операция может вестись беспрерывно 15 — 20 и более суток.

5. В нынешних условиях, когда техника шагнула так далеко вперед и армия с каждым днем насыщается новыми и новыми [51] машинами, мы должны рассчитывать на высокие темпы проведения операции. Теперь вопрос встал так: армия, которая продвигается 10 км в сутки, не может рассчитывать на серьезный успех. Кто не хочет строить армию на моторе, тот отстал, тот не выдержит военных испытаний и погибнет.

6. Частную операцию проводить можно и нужно, но только в том случае, если есть большой перевес в силах и есть полная уверенность в ее успехе. В противном случае такая операция приведет только к распылению сил.

7. В будущей войне большое значение будет иметь тактическая авиация. Успех боя будет во многом зависеть от применения ближних бомбардировщиков и штурмовиков, которые должны взаимодействовать с наземными войсками. Использование же дальней бомбардировочной авиации как авиации диверсионной связано с обеспечением глубоких армейских и фронтовых операций, а также с выполнением отдельных задач в глубоком тылу противника. Все это обусловливает важность правильной организации взаимодействия между авиацией и наземными войсками.

8. В современных условиях материально-техническое оснащение фронта имеет огромное значение. Поток всевозможных грузов на фронт резко увеличивается. Отсюда вытекает необходимость при значительном сокращении тыловых органов обеспечить их исключительно четкую работу, ибо неполадки со снабжением или прекращение его хотя бы на непродолжительное время может стоить войскам больших жертв, а может быть чревато и более тяжелыми последствиями. Необходимо усилить работу по накоплению концентрированных продуктов питания. В войсках должно быть на пять суток концентратов и на двое суток объемных продуктов.

В процессе декабрьского совещания были выявлены многие недостатки и больные места в вопросах строительства наших Вооруженных Сил и их боевой готовности.

Формирование новых соединений и перевооружение Красной Армии новой боевой техникой развертывалось планомерно, но недостаточно быстро. Больше всего это относилось к механизированным войскам и военно-воздушным силам. Фактически не было ни одного механизированного корпуса, формирование которого было бы доведено до конца. 3-й механизированный корпус, которым я командовал, например, был оснащен танками менее чем на 50 % и в основном машинами старого образца — Т-26. Новых танков Т-34 и КВ было еще очень мало.

Так же обстояло дело и с авиацией. У нас были разработаны хорошие новые образцы самолетов, такие, как Як-1, МиГ-3, ЛаГГ-3 и др., однако к массовому выпуску их промышленность только приступала. [52]

Не были учтены многие важные вопросы обороны страны и в определении группировки наших войск в западной приграничной полосе. Оборона границы от Баренцева до Черного моря общей протяженностью свыше 3 тыс. км возлагалась на войска пяти военных округов: Ленинградского, Прибалтийского, Западного особого, Киевского особого и Одесского. Некоторые из них состояли из двух, трех армий. Только Киевский военный округ силами четырех армий прикрывал полосу шириною 800 км.

То, что приграничные округа прикрывали широкий фронт вдоль нашей границы, было вполне закономерно для нашей необъятной страны, в мирное время по-другому не могло и быть. Но на случай войны необходимо было предусмотреть иную группировку сил, вытекающую из плана войны и тех стратегических задач, которые предусматривались им. Однако план войны не был разработан. На первый взгляд может показаться, что разработка плана войны для государства, проводящего мирную политику, дело необязательное и даже противоречащее его мирным устремлениям. Но это поверхностный взгляд. В действительности план войны — это отнюдь не план агрессии, а план обороны, которую нельзя себе представить иначе, как ведение активных наступательных действий в случае военного нападения на границы миролюбивой державы. План войны должен был предусматривать многие факторы, и в их числе политические и стратегические цели войны (хотя бы на ее начальный период), определение группировки войск и сроков их готовности к боевым действиям.

В свое время Сталин объяснял причины наших неудач в начальный период войны тем, что якобы отставание в подготовке к войне миролюбивых наций по сравнению с агрессивными дело закономерное. Такое объяснение не имеет, однако, ничего общего с марксизмом-ленинизмом. Выходит, что миролюбивые нации фатально обречены на тяжелые жертвы и неудачи в начале войны и лишь в ее ходе способны сравняться с агрессором, а затем превзойти его в силах. Подобный тезис давал агрессорам надежду на победу, а миролюбивые народы обрекал на пассивность в деле подготовки к отражению агрессии. Это утверждение находится в явном противоречии с фактами, ибо наша социалистическая держава имела все объективные условия для того, чтобы с самого начала нанести врагу сокрушительное поражение. Дело здесь не в объективной закономерности отставания миролюбивых государств в военном отношении, а в субъективных ошибках Сталина в этой области.

Крупной ошибкой, в частности, было то, что наша армия не получила своевременно решения правительства, на основании которого можно было бы разработать план войны и вести [53] подготовку войск. Нарком обороны и начальник Генерального штаба также повинны в отсутствии подобного плана, они своевременно не внесли предложений в правительство, на основании которых принимается решение, а потом уже и разрабатывается план войны. В приграничных округах по распоряжению начальника Генерального штаба были разработаны планы прикрытия, сосредоточения и развертывания армий, но и это мероприятие запоздало.

Проблема войны и мира — самая ответственная область деятельности высших правительственных инстанций, связанная с коренными интересами всего народа, сохранением или потерей национальной независимости и социальных завоеваний. Запоздание в принятии решений о подготовке страны к обороне и возможных сроках вынужденного вступления в войну совершенно нетерпимо, оно приводит к колоссальным человеческим и материальным жертвам, потере стратегической инициативы. Пока существуют в мире условия для возникновения войн, к ним нужно быть готовым всегда. Всегда следует помнить, что время в деле подготовки к обороне играет очень большую, а иногда и решающую роль.

Если бы Сталин как фактический глава государства за два — три года до войны принял действенное решение о подготовке к активной обороне, указав сроки готовности войск, наметив главные стратегические задачи и определив группировку войск для их решения, тогда совершенно по-другому сложилась бы обстановка в начале войны. Сил у нас было, как я уже отмечал, достаточно для того, чтобы не только остановить наступление противника, но и нанести ему сокрушительное поражение посредством контрударов и контрнаступления.

И еще одно обстоятельство. Наша оборона слабо учитывала боевые действия немецко-фашистских войск на западе. Германия и после заключения с ней договора продолжала представлять опасность для нас как агрессивное государство, руководимое людьми, от которых можно было ждать любого вероломства. Этого Сталин и недооценил.

К концу 1940 г. уже можно было сделать вывод, что немецко-фашистское командование, основываясь на доктрине «молниеносной войны», избрало основным способом боевых действий войск вбивание мощных танковых клиньев в сочетании с такими же мощными ударами авиации по войскам и коммуникациям противника. За этими танковыми клиньями следовали эшелоны пехотных соединений.

Если бы все это было своевременно учтено, то следовало бы к началу войны несколько по-иному создавать группировки войск, в соответствующем порядке расположить артиллерию, авиацию и другие средства борьбы с таким расчетом, чтобы они [54] могли сразу же вступить в бой и устоять против ударов противника.

Пробелы в этой области объяснялись в определенной степени тем, что в результате нарушений революционной законности в условиях культа личности были уничтожены опытные кадры, а пришедшие к руководству новые кадры как в центре, так и в округах не обладали достаточным опытом, а поэтому имели место серьезные упущения и просчеты.

Надо сказать, что и общие правильные положения советской военной доктрины в первом периоде войны практически не могли быть в полной мере использованы в связи с изложенными выше недостатками в подготовке армии к обороне.

Следует подчеркнуть, что в результате огромных трудовых усилий советского народа и правильного руководства Коммунистической партии наша страна и ее армия во всех отношениях и в первый период войны были потенциально сильнее гитлеровской Германии, но в связи с рядом ошибок в руководстве страной и вооруженными силами, имевшими место в период культа личности, а также и со стороны Наркомата обороны и Генерального штаба, к началу войны наша армия на направлениях главных ударов гитлеровцев уступала вермахту в вооружении и частично в боевой подготовке. Она далеко превосходила ее, разумеется, в моральном отношении, но для победы этого было, конечно, недостаточно.

Еще накануне совещания я был назначен командующим войсками Северо-Кавказского военного округа. Однако вскоре, через месяц, за два дня до окончания сборов и совещания, мне сообщили о том, что я получил новое назначение на Дальний Восток командующим 1-й Особой Краснознаменной армией. Выезжать туда нужно было немедленно. Командование этой армией было несомненно делом более ответственным, так как она по количеству войск превышала Северо-Кавказский военный округ и, как меня предупредил нарком, должна была быть готовой к развертыванию во фронт.

15 января 1941 г. я был на приеме у наркома С. К. Тимошенко, а через несколько дней, быстро закончив свои дела в Москве, выехал на Дальний Восток. Вместе со мной на Дальний Восток отправлялись генерал-лейтенант И. В. Смородинов, назначенный на должность начальника штаба Дальневосточного фронта (до этого он был заместителем начальника Генштаба), генерал-майор М. А. Кузнецов, ехавший сдавать должность Смородинову, и полковник Н. А. Ломов, назначенный начальником оперативного отдела штаба Дальневосточного фронта. Это были генштабисты. Но мы, генералы — командующие округами и армиями, не знали их, мы далеко стояли от Генерального штаба, и никто не старался приблизить нас к нему. Генеральный [55] штаб обязан был поддерживать тесную связь с командующими войсками военных округов и армий, чтобы оказывать определенное влияние на выработку единых взглядов в оперативно-стратегических вопросах, на изучение театров войны, вероятных направлений для действия в случае войны и т. д.

У меня остался очень неприятный осадок от разговора в Генеральном штабе, состоявшегося в январе 1941 г. Когда я уезжал на Дальний Восток, то зашел в Генеральный штаб, чтобы побеседовать по ряду оперативных вопросов. Я там не встретил той деловой обстановки, которая, как мне кажется, должна быть в общении между командующим армией и Генеральным штабом. На мой вопрос, какая же задача будет стоять в случае войны на Дальнем Востоке перед 1-й ОКА — обороняться или наступать, — вразумительного ответа не последовало. Конечно, оперативные задачи войск в случае войны — это наивысшая секретность, святая святых, но командующие будущих фронтов должны их знать и целеустремленно готовить войска и штабы.

4 февраля 1941 г. в 20 часов курьерский поезд доставил меня к месту назначения.

Первое знакомство с армией по докладам начальника штаба, начальников родов войск и служб, а также по личным наблюдениям показало, что в соединениях и частях армии много недостатков. На второй день после приезда по плану было намечено совещание руководящего командного состава по подведению итогов боевой подготовки за первый этап зимнего периода обучения. Это было весьма кстати. Слушая доклады и выступления, я познакомился с состоянием боевой подготовки и обнаружил, что итоги боевой подготовки неудовлетворительны, а состояние дисциплины оставляет желать лучшего.

Бывший командующий армией генерал M. M. Попов — способный военачальник и замечательный человек. За очень недолгий срок пребывания на должности командарма он, естественно, не смог справиться со всеми недочетами.

Меня беспокоило, что многие части, соединения и их штабы были недостаточно хорошо подготовлены в боевом отношении, а война могла разразиться внезапно, в любой момент.

13, 14 и 15 февраля я проводил учения со штабом 31-го стрелкового корпуса (командир корпуса генерал А. И. Лопатин), стремясь сразу же нацелить личный состав на исправление имевшихся недостатков.

Через несколько дней я был в укрепленном районе и проверял стрельбу начсостава. Тогда же по моему приказу было проверено состояние оружия и техники, в этом деле также были серьезные упущения.

Так мы работали весь февраль и половину марта. Но вот 18 марта был получен приказ: 1-ю Особую Краснознаменную армию разделить на две армии: 1-ю Краснознаменную и 25-ю армию.

Я сам понимал, что 1-я ОКА была очень большим и громоздким организмом. По своим масштабам это был настоящий округ или фронт. Поэтому решение о разделении армии было правильным и вполне своевременным, даже, пожалуй, несколько запоздалым.

Началась организационная работа по разделению армии, но не прекращалась и боевая учеба.

Много было планов по поводу размещения штаба армии, и, наконец, было определено, что штаб 1-й Краснознаменной армии будет находиться в г. Спасске. Я получил приказ до 1 июля полностью передислоцировать и разместить штаб армии на новом месте. Задача была не из легких, так как в Спасске совершенно не было свободного фонда помещений и все нужно было создавать заново.

Так шли дни в заботах о размещении частей, о том, чтобы ни на один день не прекращалась боевая учеба. А между тем надвигались серьезные события.

14 июня в печати появилось сообщение ТАСС, в котором говорилось, что якобы «Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего… слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательств к советско-германским отношениям»{12}. В сообщении говорилось также о том, что СССР строжайше соблюдает условия договора с Германией. Надо сказать, что подобное заявление относительно фашистской Германии сыграло отрицательную роль с точки зрения мобилизации нашего народа и армии на борьбу с гитлеризмом, который через неделю развязал войну против нашей страны.

19 июня я получил телеграмму наркома Тимошенко с приказом немедленно сдать армию начальнику штаба генералу Шелахову и выехать в Москву.

В середиле дня 21 июня я уже подписал приказ о сдаче армии и провел совещание со всем начсоставом управления армии, на котором подвел итоги нашей работы за четыре с половиной месяца.

За это время по оперативной и боевой подготовке был проведен ряд учений с войсками и штабами, показных учений, тактических и тактико-строевых занятий, а также ряд сборов артиллеристов, инженеров, связистов и т. д. Почти весь личный еоютав был охвачен всевозможными спортивными мероприятиями [57] и соревнованиями. Дважды была проверена боевая подготовка всех частей. За это время был приведен в порядок автопарк. Аварийность в армии, по сравнению с предыдущим годом, снизилась на 40%.

Большая работа была проведена в связи с организационными мероприятиями — было вновь сформировано три соединения: 30-й механизированный корпус, 58-я танковая дивизия и 239-я механизированная дивизия (всего 39 частей). Переведено на новые штаты 10 соединений и 342 части, расформировано 6 соединений и 159 частей. Отправлено за пределы армии 4 соединения и 103 части. В связи со всей этой работой управлением армии было сформировано и отправлено 228 железнодорожных эшелонов с людьми, конским составом и техникой.

Итак, мне приходилось вновь расставаться с людьми, с которыми я уже успел сработаться, которых успел оценить по достоинству.

Что меня ожидало через несколько дней, я тогда еще не знал.

Нападение гитлеровской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 г. явилось новым звеном в цепи тягчайших преступлений германского фашизма против человечества. До вероломного нападения на нашу Родину германский монополистический капитал и его верный ставленник Гитлер накопили солидный опыт международного разбоя. По существу, вся континентальная Европа от Апеннинского полуострова на юге до заполярных фиордов Норвегии на севере, от Бискайского залива на западе до истерзанной Польши на востоке была скована «новым порядком».

Событиям первого периода второй мировой войны посвящено немало исследований, нет смысла подробно говорить здесь о всех перипетиях истории фашистского рейха и международных отношений того времени. Это была мрачнейшая страница в летописи европейских народов, ставших жертвой фашистской агрессии. В настоящее время в основном изучены причины того, как Германия, разгромленная в первой мировой войне, смогла превратиться в мощную в военном отношении державу, почему ей удалось расправиться со своими ближними и дальними соседями. Совершенно ясно, что главной причиной этого была преступная политика известных кругов великих капиталистических государств того времени — США, Англии и Франции. Они в своей слепой ненависти к коммунизму взрастили германский фашизм, дали ему в руки меч, не заметив, что это обоюдоострое оружие. Стремление «канализовать» фашистскую агрессию против СССР привело к тому, что вся Европа была растоптана кованым сапогом вермахта. Отвергнув принцип коллективной безопасности и все предложения Советского правительства [58] о совместных действиях против агрессора, правящие крути западных стран позволили Гитлеру поодиночке расправляться со своими противниками.

Не вдаваясь в подробности политических предпосылок успеха разбойничьих устремлений Гитлера, мне хотелось бы коснуться другой стороны вопроса и сказать несколько слов о том, почему порочная доктрина молниеносной войны принесла такие ошеломляющие результаты в войне с Польшей и Францией.

Что касается Польши, то здесь, конечно, на первый план выдвигается фактор численного перевеса сил. Известно, что Гитлер двинул на Польшу по плану «Вейс» 57 своих дивизий, в том числе 10 танковых и моторизованных. Польша же располагала 30 пехотными дивизиями, 11 кавалерийскими бригадами и двумя бронебригадами. Таким образом, Германия имела общее двойное превосходство в силах, а на направлениях главных ударов гитлеровское командование обеспечило четырех-пятикратное превосходство. Следует иметь в виду, что на польский фронт Гитлер бросил, кроме того, два воздушных флота.

Ясно, что без посторонней помощи, брошенная на произвол судьбы своими западными союзниками, польская армия не имела шансов на победу. Но тем не менее и при подобном соотношении сил она все же могла бы сопротивляться более длительный срок, чем это было в действительности, учитывая высокие моральные и боевые качества польского солдата. Причин столь быстрого разгрома было несколько. Одна из них состояла в том, что командование польской армии совершило крупную оперативно-стратегическую ошибку, рассредоточив соединения вдоль всей западной границы, вместо того чтобы создать ударные группировки в глубине страны на важнейших оперативно-стратегических направлениях с задачей парировать глубокие вклинения противника и тем самым не допустить окружения и разгрома армии в столь краткие сроки. Это, так сказать, последняя по времени роковая ошибка польского командования. Ряд просчетов был совершен польским правительством и генеральным штабом в подготовке страны к обороне в предвоенные годы. В Польше, находившейся, как известно, под сильным влиянием Франции, неверно оценивался характер будущей войны как войны позиционной. В связи с этим уделялось слабое внимание новым для того времени средствам вооруженной борьбы, в частности танковым и механизированным войскам, почти совершенно игнорировался вопрос об их массировании.

Сложнее было с Францией, которая по численности войск и техники, принимая во внимание помощь, оказанную ей Англией, не уступала вермахту. Здесь главную роль сыграл уже [59] упомянутый грубый просчет французского военного руководства в оценке характера войны. Этот просчет усугубляется тем, что французы не могли не знать о том внимании, которое уделялось немецко-фашистским командованием танковым войскам и их массированию. После нападения Германии на Польшу этот вопрос стал еще более ясным. Огромной была ошибка французов и в переоценке значения пресловутой линии Мажино, надежда на то, что новая война будет в основном позиционной, как и предыдущая.

Широко известно, что позиционная война несет в себе пассивные формы и методы борьбы, а не активные боевые действия. Ее главное содержание — оборона, что заведомо передает инициативу в руки врага.

Французский генеральный штаб не понимал того, что формы и методы проведения операций, какими пользовались во времена первой империалистической войны, безвозвратно ушли в прошлое и стали историей, и в современных условиях не годны.

Коренная ошибка французов заключается в том, что они приняли оборонительную доктрину. В этом одна из причин быстрого разгрома как польских вооруженных сил, так и французской армии. Правда, французское командование считало свою доктрину гибкой, включавшей как оборонительные, так и наступательные действия. Она сводилась к тому, что в начальный период войны предполагалось нанести противнику большие потери в оборонительных сражениях, на укрепленных рубежах вдоль границы, а затем, перейдя в контрнаступление, и окончательно разгромить его.

Эта схема на первый взгляд не лишена логики, но в ней заключался неисправимый порок, а именно, во-первых, расчет на то, что противник тоже будет действовать соответственно ей, а во-вторых, совершенно игнорировались оперативные возможности нового рода войск — танков — как решающего фактора крупного маневра, массированного удара, глубокого проникновения в боевые порядки и в тылы противника.

Не поняв того, что массированное применение танков коренным образом меняет характер операции, французы оказались в плену изживших себя традиций первой мировой войны. Имея значительное количество танков, они превратили их в придаток пехоты. Из 90 дивизий, которые имели французы к началу военных действий, у них была лишь одна танковая. Слабо было учтено ими и влияние авиации, ставшей мощным родом войск, дальнейшее развитие артиллерии — короче говоря, все, что коренным образом меняло характер войны, превращая ее из преимущественно позиционной в войну маневренную. Характерно, что численность танков во французской армии позволяла [60] создать танковые объединения армейского масштаба, не говоря уже о корпусах и дивизиях.

Таким образом, основной причиной поражения Франции с военной точки зрения была отсталость и принципиальная порочность ее военной доктрины.

Этот печальный опыт учит тому, что в укреплении обороны страны решающее значение имеет не только количество войск и техники, но и их состав, ориентировка на новые средства борьбы, разработка новых методов ведения боевых действий с учетом изменений характера войны.

Победы вермахта на Западе осложнили международную обстановку ко времени нападения Германии на нашу Родину, увеличили силы фашизма, его экономические ресурсы. Вместе с тем легкость этих побед укрепила уверенность фюрера и его сатрапов в непогрешимости доктрины молниеносной войны, в возможности теми же способами расправиться и с Советским Союзом.

Содержание. Назад. Вперёд.