Наш советский союзник
Вторжение Гитлера в Россию вызвало переоценку ценностей и изменило отношение военного времени. Советские руководители были настолько ослеплены своими предрассудками, что не предприняли многих из тех шагов, которые диктовались соображениями их же собственной безопасности. С другой стороны, благодаря тому, что они проявили равнодушие к судьбе других, они выиграли время, и, когда 22 июня 1941 года пробил час их испытаний, они оказались гораздо сильнее, чем воображал Гитлер. Возможно, что не только он, но и его генералы были введены в заблуждение неудачными действиями русских против финнов. Тем не менее именно русские были застигнуты врасплох, и на них с самого начала обрушились огромные несчастья.
До того момента, пока Россия не подверглась нападению Германии, ее правительство, по-видимому, ни о ком не заботилось, кроме как о себе. Впоследствии это настроение, естественно, стало проявляться еще ярче. До сих пор советские руководители с каменным спокойствием наблюдали крушение фронта во Франции в 1940 году и наши безуспешные попытки создать в 1941 году фронт на Балканах. Они оказывали нацистской Германии значительную экономическую, а также и другую, менее существенную помощь. Теперь, когда они были обмануты и застигнуты врасплох, они сами оказались под пламенеющим немецким мечом. Их первым порывом было — затем это стало их постоянной политикой — потребовать всевозможной помощи от Великобритании и ее империи, той самой империи, планы возможного раздела которой между Сталиным и Гитлером в течение последних восьми месяцев отвлекали внимание советских руководителей от сосредоточения немецких сил на Востоке{30}.
Не колеблясь, они стали в настоятельных и резких выражениях требовать от измученной и сражающейся Англии отправки им военных материалов, которых так не хватало ее собственной армии. Они настаивали, чтобы Соединенные Штаты переадресовали им максимальное количество различных материалов, на которые рассчитывали мы, [173] и, более того, уже летом 1941 года они требовали высадки англичан в Европе, любой ценой и невзирая на риск, с целью создания второго фронта.
Мы не позволяли этим довольно печальным и постыдным фактам влиять на наш образ мыслей и старались видеть только героические жертвы русского народа, которые ему приходилось нести в результате бедствий, навлеченных на него его правительством, и его самоотверженную борьбу за родную землю. Это, пока война продолжалась, компенсировало все.
Русские никогда ни в малейшей степени не понимали характера десантной операции, необходимой для того, чтобы высадить и удержать огромную армию на хорошо защищенном вражеском побережье. Даже американцы в это время в значительной мере не сознавали этих трудностей. В месте высадки необходимо было обеспечить не только господство на море, но и господство в воздухе. Надо было также учитывать еще и третий жизненно важный фактор. Основой успешной высадки любого десанта при наличии сильного сопротивления неприятеля должно быть наличие огромной армады специально сконструированных десантных судов, прежде всего различных самоходных танковых барж. Для создания этой армады, как-то было и будет показано, я давно прилагал все свои усилия. Даже небольшая армада не могла быть готова ранее лета 1943 года, а достаточно мощная армада, как это теперь уже общепризнано, не могла быть создана ранее 1944 года.
В описываемый период, осенью 1941 года, мы не обладали господством в воздухе над оккупированной противником территорией Европы, за исключением Па-де-Кале, где находились самые сильные немецкие укрепления. Десантные суда еще только строились. У нас в Англии еще даже не было армии столь же крупной, столь же хорошо обученной и столь же хорошо оснащенной, как та, с которой мы должны были столкнуться во Франции. И все же до сих пор по вопросу о втором фронте извергаются целые потоки глупостей и лжи. Убедить Советское правительство не было, разумеется, ни малейшей надежды ни тогда, ни в любое другое время. Впоследствии Сталин даже как-то заявил мне, что, если англичане боятся, он готов послать три-четыре русских армейских корпуса, которые справятся с этим делом. Из-за недостатка судов и других материальных факторов я был лишен возможности поймать его на слове{31}. [174]
Советское правительство никак не откликнулось на мое обращение по радио к России и ко всему миру в день нападения Германии, если не считать того, что выдержки из него были напечатаны в «Правде» и в других русских правительственных органах и что нас попросили принять русскую военную миссию. Молчание в высших сферах было тягостным, и я счел своей обязанностью сломать лед.
Я вполне понимал, что они, возможно, испытывают неловкость, учитывая все, что произошло между Советским Союзом и западными союзниками после начала войны, и помня о том, что было 20 лет назад между мной и большевистским революционным правительством. Поэтому я обратился лично к Сталину и сообщил о нашем намерении помочь русскому народу всем, чем только мы можем.
Премьер-министр — премьеру Сталину
8 июля 1941 года
«Мы все здесь очень рады тому, что русские армии оказывают такое сильное, смелое и мужественное сопротивление совершенно неспровоцированному и безжалостному вторжению нацистов. Храбрость и упорство советских солдат и народа вызывают всеобщее восхищение. Мы сделаем все, чтобы помочь Вам, поскольку это позволят время, географические условия и наши растущие ресурсы. Чем дольше будет продолжаться война, тем большую помощь мы сможем предоставить. Английские воздушные силы производят как днем, так и ночью большие налеты на все оккупированные Германией территории и на саму Германию в пределах досягаемости.Около 400 самолетов совершали вчера дневные налеты по ту сторону моря. В субботу вечером более 200 тяжелых бомбардировщиков совершили налет на германские города. Некоторые из них несли бомбы по три тонны весом, а прошлой ночью в операциях участвовало около 250 тяжелых бомбардировщиков. Так будет и впредь. Мы надеемся таким путем заставить Гитлера вернуть часть своих военно-воздушных сил на запад и постепенно ослабить бремя, лежащее на Вашей стране. Кроме того, по моему желанию Адмиралтейство подготовило серьезную операцию, которую оно предпримет в ближайшем будущем в Арктике, после чего, я надеюсь, будет установлен контакт между британскими и русскими военно-морскими силами. Тем временем в операциях у норвежских берегов мы перехватили различные транспортные пароходы, направлявшиеся на север против Вашей страны. Мы приветствуем прибытие русской военной миссии с целью согласования будущих планов. [175]
Нам нужно лишь продолжать прилагать все усилия, чтобы вышибить дух из злодеев».
Первым шагом, который следовало сделать, очевидно, было установление допускаемого советскими властями контакта с русским военным командованием. В соответствии с этим тотчас же после получения необходимого согласия наших новых союзников в Москву была послана авторитетная военная миссия. Настоятельно необходимо было также установить контакт между двумя флотами. 10 июля я отправил следующее отношение морскому министерству:
Премьер-министр — военно-морскому министру и начальнику военно-морского штаба
10 июля 1941 года
«Представляется совершенно необходимым отправить небольшую смешанную английскую эскадру в Арктику для установления контакта и для совместных действий с русскими военно-морскими силами. Это должно быть сделано до проведения подготавливаемой нами операции. Впечатление, которое произведет на русский военно-морской флот и вообще на сражающуюся русскую армию прибытие в Арктику этих кораблей, которые будут именоваться английским флотом, может иметь огромное значение. Прибытие кораблей в Арктику позволит нам также сэкономить большое количество крови англичан.Если бы русские смогли продержаться и продолжать военные действия хотя бы до наступления зимы, это дало бы нам неоценимые преимущества. Преждевременный мир, заключенный Россией, явился бы ужасным разочарованием для огромного множества людей в нашей стране. Пока русские продолжают сражаться, не так уж важно, где проходит линия фронта. Эти люди показали, что они заслуживают того, чтобы им оказали поддержку, и мы должны идти на жертвы и на риск, даже если это причиняет нам неудобства, — что я вполне сознаю, — ради того, чтобы поддержать их дух... Эскадра, несомненно, должна будет отправиться в Архангельск. Сообщите мне, пожалуйста, об этом, как только сможете».
На этой ранней стадии мы также надеялись, что нам удастся заложить основы военного союза между двумя странами. [176]
Премьер-министр — премьеру Сталину
10 июля 1941 года
«Тотчас же по получении от сэра Стаффорда Криппса донесения о его беседе с Вами и о сделанном при этом предложении об англо-советской согласованной декларации, включающей два пункта, а именно:а) взаимопомощь без точного обозначения ее размеров или характера и
б) обязательство каждой стороны не заключать сепаратного
мира,
мною было созвано заседание британского Военного кабинета с участием Премьера доминиона Новая Зеландия г-на Фрезера, находящегося в настоящее время в Лондоне. Как Вы поймете, нам будет необходимо запросить мнение доминионов — Канады, Австралии и Южной Африки. Мне хотелось бы, однако, тем временем заверить Вас, что мы всецело одобряем предложение, сделанное Вами о согласованной англо-советской декларации. Мы считаем, что подписание декларации должно было бы состояться тотчас же по получении ответов от правительств доминионов и что немедленно вслед за этим следовало бы предать ее гласности».
Премьер Сталин — премьер-министру
18 июля 1941 года
«Разрешите поблагодарить Вас за оба личных послания.Ваши послания положили начало соглашению между нашими правительствами. Теперь, как Вы выразились с полным основанием, Советский Союз и Великобритания стали боевыми союзниками в борьбе с гитлеровской Германией. Не сомневаюсь, что у наших государств найдется достаточно сил, чтобы, несмотря на все трудности, разбить нашего общего врага.
Может быть, не лишне будет сообщить Вам, что положение советских войск на фронте продолжает оставаться напряженным. Результаты неожиданного разрыва Гитлером пакта о ненападении и внезапного нападения на Советский Союз, создавшие для немецких войск выгодное положение, все еще сказываются на положении советских войск. Можно представить, что положение немецких войск было бы во много раз выгоднее, если бы советским войскам пришлось принять удар немецких войск не в районе Кишинева, Львова, Бреста, Белостока, Каунаса и Выборга, а в районе Одессы, Каменец-Подольска, Минска и окрестностей Ленинграда.
Мне кажется, далее, что военное положение Советского Союза, равно как и Великобритании, было бы значительно улучшено, если бы был создан фронт против Гитлера на Западе (Северная Франция) и на Севере (Арктика).
Фронт на севере Франции не только мог бы оттянуть силы Гитлера с Востока, но и сделал бы невозможным вторжение Гитлера в Англию. Создание такого фронта было бы популярным как в армии Великобритании, так и среди всего населения Южной Англии. Я представляю трудность создания такого фронта, но мне кажется, [177] что, несмотря на трудности, его следовало бы создать не только ради нашего общего дела, но и ради интересов самой Англии. Легче всего создать такой фронт именно теперь, когда силы Гитлера отвлечены на Восток и когда Гитлер еще не успел закрепить за собой занятые на Востоке позиции.
Еще легче создать фронт на Севере. Здесь потребуются только действия английских морских и воздушных сил без высадки войскового десанта, без высадки артиллерии. В этой операции примут участие советские сухопутные, морские и авиационные силы. Мы бы приветствовали, если бы Великобритания могла перебросить сюда около одной легкой дивизии или больше норвежских добровольцев, которых можно было бы перебросить в Северную Норвегию для повстанческих действий против немцев».
Премьер-министр — премьеру Сталину
21 июля 1941 года
«Я был весьма рад получить Ваше послание и узнать из многих источников о доблестной борьбе и многочисленных сильных контратаках, при помощи которых русские военные силы защищают свою родную землю. Я вполне понимаю военные преимущества, которые Вам удалось приобрести тем, что Вы вынудили врага развернуть силы и вступить в боевые действия на выдвинутых вперед западных границах, чем была частично ослаблена сила его первоначального удара.Все разумное и эффективное, что мы можем сделать для помощи Вам, будет сделано. Я прошу Вас, однако, иметь в виду ограничения, налагаемые на нас нашими ресурсами и нашим географическим положением. С первого дня германского нападения на Россию мы рассматривали возможность наступления на оккупированную Францию и на Нидерланды.
Начальники штабов не видят возможности сделать что-либо в таких размерах, чтобы это могло принести Вам хотя бы самую малую пользу. Только в одной Франции немцы располагают сорока дивизиями, и все побережье более года укреплялось с чисто германским усердием и ощетинилось орудиями, колючей проволокой, укрепленными огневыми точками и береговыми минами. Единственный участок, где мы могли бы иметь хотя бы временное превосходство в воздухе и обеспечить прикрытие самолетами-истребителями, — это участок от Дюнкерка до Булони. Здесь имеется сплошная цепь укреплений, причем десятки тяжелых орудий господствуют над подходами с моря, многие из них могут вести огонь через пролив. Ночное время длится менее пяти часов, причем даже в этот период вся местность освещается прожекторами. Предпринять десант большими силами означало бы потерпеть кровопролитное поражение, а небольшие набеги повели бы лишь к неудачам и причинили бы гораздо больше вреда, чем пользы, нам обоим. Все кончилось бы так, что им не пришлось бы перебрасывать ни одной из частей с Ваших фронтов, или это кончилось бы раньше, чем они могли бы это сделать.
Вы должны иметь в виду, что более года мы вели борьбу совершенно одни и что, хотя наши ресурсы растут и отныне будут расти быстро, наши силы напряжены до крайности как в метрополии, так и на Среднем Востоке, на суше и в воздухе, а также что в связи с битвой за Атлантику, от исхода которой зависит наша жизнь, и в связи с проводкой всех наших конвоев, за которыми охотятся подводные лодки и самолеты «Фокке-Вульф», наши военно-морские силы, хотя они и велики, напряжены до крайнего предела.
Однако если говорить о какой-либо помощи, которую мы могли бы оказать быстро, то нам следует обратить наши взоры на Север. Военно-морской штаб в течение прошедших трех недель подготавливал операцию, которую должны провести самолеты, базирующиеся на авианосцы, против германских судов в Северной Норвегии и Финляндии, надеясь таким образом лишить врага возможности перевозить войска морем для нападения на Ваш фланг в Арктике. Мы обратились к Вашему Генеральному Штабу с просьбой удержать русские суда от плавания в известном районе между 28 июля и 2 августа, когда мы надеемся нанести удар. Во-вторых, мы направляем теперь же некоторое число крейсеров и эсминцев к Шпицбергену, откуда они будут иметь возможность совершать нападения на неприятельские пароходы сообща с Вашими военно-морскими силами. В-третьих, мы посылаем подводные лодки для перехвата германских транспортов вдоль арктического побережья, хотя при постоянном дневном свете такие операции особенно опасны. В-четвертых, мы посылаем минный заградитель с различными грузами в Архангельск. Это самое большое, что мы в силах сделать в настоящее время. Я хотел бы, чтобы можно было сделать больше. Умоляю Вас сохранить это в строжайшей тайне до того момента, когда мы сообщим Вам, что огласка не принесет вреда.
Норвежской легкой дивизии не существует, и было бы невозможно при постоянном дневном свете, не обеспечив заранее достаточного прикрытия со стороны самолетов-истребителей, высадить войска, будь то британские или русские, на занятую немцами территорию. Мы познали горечь неудач в Намсосе в прошлом году и на Крите в этом году, пытаясь осуществить подобные операции.
Мы также изучаем в качестве дальнейшего шага возможность базирования на Мурманск нескольких эскадрилий британских самолетов-истребителей. Для этого понадобилось бы на первых порах партия зенитных орудий, кроме наземного личного состава и оборудования, а вслед за тем прибыли бы самолеты, причем некоторые из них могли бы подняться с авианосцев, а другие доставлялись бы в ящиках. Когда они обоснуются, наша эскадра из Шпицбергена могла бы, возможно, прибыть в Мурманск. Мы уверены, что, как только станет известно о присутствии наших военно-морских сил на Севере, немцы немедленно прибегнут к своему неизменному методу противопоставления нашим вооруженным силам крупных сил пикирующих бомбардировщиков, и поэтому необходимо действовать постепенно. На все это, однако, потребуется несколько недель.
Прошу предложить не колеблясь что-либо другое, о чем Вам придет мысль. Мы же в свою очередь будем тщательно искать другие способы нанести удар по нашему общему врагу». [179]
С первого же момента я делал все, что мог, для оказания помощи вооружением и различными материалами, соглашаясь на отправку в Россию из Соединенных Штатов значительной части того, что предназначалось нам, а также идя на прямые жертвы за счет Англии. В начале сентября на корабле «Аргус» было отправлено в Мурманск примерно две эскадрильи «харрикейнов» для оказания помощи в обороне военно-морской базы и для взаимодействия с русскими силами в этом районе. К 11 сентября эти эскадрильи уже начали боевые действия. Они доблестно сражались на протяжении трех месяцев. Я прекрасно понимал, что в эти первые дни нашего союза мы могли сделать очень мало.
Премьер-министр — Сталину
26 июля 1941 года
«Я очень рад сообщить Вам, что Военный кабинет, несмотря на то, что это серьезно уменьшит наши ресурсы истребителей, единодушно решил послать в возможно короткий срок в Россию двести истребителей «Томагавк». 140 из этих самолетов будут отправлены в Архангельск отсюда, а 60 — из числа заказанных нами в Соединенных Штатах. Подробности, связанные со снабжением и запасными частями и с американским обслуживающим персоналом, необходимым для сборки машин, еще должны быть согласованы с Правительством Соединенных Штатов.От двух до трех миллионов пар ботинок скоро будут готовы здесь к отправке. Мы также принимаем меры к поставке в течение этого года большого количества каучука, олова, шерсти и шерстяной одежды, джута, свинца и шеллака. Все другие Ваши запросы на сырье подвергаются тщательному рассмотрению. В случаях, когда мы не располагаем запасами, или в случаях, когда здешние запасы оказываются ограниченными, мы обсуждаем вопрос с США. Детали, конечно, будут сообщены через обычные официальные органы.
Мы наблюдаем с восхищением и волнением за всей замечательной борьбой Ваших армий. Все сведения, имеющиеся в нашем распоряжении, указывают на тяжелые потери и тревогу противника. Наши воздушные налеты на Германию будут продолжаться с возрастающей мощью».
Каучук был дефицитным и драгоценным, а русские требовали его в самых больших количествах. Мне даже пришлось позаимствовать его из наших скромных запасов.
Премьер-министр — Сталину
28 июля 1941 года
«Что касается Вашей просьбы о поставке каучука, то мы отправим грузы отсюда или из США наилучшим и наиболее быстрым путем. Просим точно сообщить, какого сорта должен быть каучук и каким [180] путем Вы желаете его получить. Уже отданы предварительные распоряжения.Великолепное сопротивление русских армий в защите родной земли объединяет всех нас. Предстоящей зимой Германии придется испытать ужасную бомбардировку. Еще никто не испытал того, что им предстоит.
Военно-морские операции, упомянутые в моей прошлой телеграмме на Ваше имя, ныне осуществляются.
Искренне благодарю Вас за понимание, с которым Вы, будучи всецело занятым Вашей великой борьбой, относитесь к нашим трудностям, которые мешают нам сделать больше. Мы сделаем все, что в наших силах».
Премьер-министр — Сталину
1 августа 1941 года
«После моего личного вмешательства сделаны все необходимые приготовления для отправки отсюда десяти тысяч тонн каучука в один из Ваших северных портов. Ввиду крайней срочности Ваших требований мы принимаем на себя риск уменьшения на это количество наших запасов в метрополии, которые далеко не велики и на пополнение которых потребуется время.Британские пароходы, которые повезут этот каучук и некоторые другие материалы, закончат погрузку в течение одной недели или максимум через десять дней и отправятся в один из Ваших северных портов, как только Адмиралтейство сможет сформировать конвой.
Это новое количество в 10 000 тонн является дополнительным к 10 000 тонн каучука, уже выделенным Вам из Малайи...»
Я всячески старался путем частого обмена личными телеграммами создать такие же дружественные отношения, какие сложились у меня с президентом Рузвельтом. За время этой длительной переписки с Москвой меня не раз осаживали и только изредка удостаивали добрым словом. Во многих случаях на мои телеграммы вовсе не отвечали или же ответ задерживался на много дней.
Советское правительство полагало, что русские оказывают нам огромную услугу, сражаясь в своей собственной стране за свою собственную жизнь. И чем дольше они сражались, тем в большем долгу они нас считали. Это была не беспристрастная точка зрения. Два или три раза за время этой длительной переписки мне приходилось протестовать в резких выражениях, в особенности против скверного обращения с нашими моряками, которые подвергались стольким опасностям, доставляя предметы снабжения войск в Мурманск и в Архангельск.
Однако почти неизменно в ответ на запугивание и упреки я «пожимал плечами терпеливо: терпение — девиз»{32} всех, кому приходится [181] иметь дело с Кремлем. Кроме того, я всегда делал скидку на те тяжелые условия, в которых находились Сталин и его неустрашимый русский народ.
Позиция России в отношении Польши определяла на первой стадии наши взаимоотношения с Советами. Нападение немцев на Россию не явилось неожиданностью для польских кругов за границей. Начиная с марта 1941 года польское правительство в Лондоне получало сведения от польского подполья о сосредоточении германских войск на западных границах России. В случае войны неизбежно должны были произойти коренные перемены в отношениях между Советской Россией и польским правительством в эмиграции. Прежде всего встал бы вопрос о том, в какой мере могли бы быть пересмотрены относящиеся к Польше статьи нацистско-советского пакта, заключенного в августе 1939 года, так, чтобы при этом не было нарушено единство англо-русского военного союза. Когда миру стало известно о нападении немцев на Россию, восстановление польско-русских отношений, прерванных в 1939 году, приобрело большое значение. 5 июля в Лондоне при посредничестве Англии начались переговоры между двумя правительствами.
Польшу представлял премьер-министр ее правительства в эмиграции генерал Сикорский, Россию — советский посол Майский. У поляков было две цели — добиться признания Советским правительством, что раздел Польши, учиненный Германией и Россией в 1939 году, является теперь недействительным, а также освобождения Россией всех польских военнопленных и гражданских лиц, вывезенных в Советский Союз после оккупации Россией восточных районов Польши.
Эти переговоры продолжались весь июль и происходили в атмосфере холодности. Русские упорно отказывались взять на себя какое-либо определенное обязательство, которое отвечало бы пожеланиям поляков. Россия считала, что вопрос о ее западных границах не подлежит обсуждению. Можно ли было положиться на то, что она честно поступит в этом вопросе, когда закончатся военные действия в Европе, — что произойдет, быть может, в отдаленном будущем? Английское правительство с самого начала было поставлено перед дилеммой. Наше вступление в войну с Германией явилось прямым результатом наших гарантий Польше. Мы были обязаны поддерживать интересы нашего первого союзника. На этой стадии борьбы мы не могли признать законной оккупацию русскими польской территории в 1939 году. В это лето 1941 года, менее чем через две недели после того, как Россия оказалась на нашей стороне в борьбе против Германии, мы не могли заставить нашего нового союзника, очутившегося в большой опасности, отказаться хотя бы на бумаге от пограничных областей, которые он на протяжении ряда поколений считал жизненно важными для своей безопасности.
Положение было безвыходным. Вопрос о будущей судьбе польских [182] территорий необходимо было отложить до лучших времен. На нас лежала неприятная обязанность рекомендовать генералу Сикорскому положиться на добросовестность Советского Союза при будущем урегулировании русско-польских отношений и не настаивать в данный момент на каких-либо письменных гарантиях относительно будущего. Я, со своей стороны, искренне надеялся, что, став в борьбе против Гитлера товарищами по оружию, союзные державы в конце концов окажутся в состоянии разрешить территориальные вопросы путем дружеского обсуждения за столом конференции. А в разгар битвы, в этот важный момент войны, все должно быть посвящено задаче увеличения общих военных усилий. В этой борьбе воскресшая польская армия, сформированная из многих тысяч поляков, находящихся сейчас в плену в России, должна была сыграть благородную роль. По этому вопросу русские, хотя и с осторожностью, выражали готовность пойти на соглашение.
30 июля, после многих ожесточенных споров, между польским и русским правительствами было достигнуто соглашение. Дипломатические отношения были восстановлены, и на русской территории должна была быть создана польская армия, подчиненная советскому Верховному Командованию. О границах не было упомянуто, если не считать общего заявления о том, что советско-германские договоры от 1939 года относительно территориальных изменений в Польше «утратили свою силу». В официальной ноте польскому правительству от 30 июля министр иностранных дел изложил нашу точку зрения:
«В связи с подписанием сегодня советско-польского соглашения я хочу воспользоваться случаем, чтобы поставить вас в известность, что в соответствии с условиями соглашения о взаимопомощи между Соединенным Королевством и Польшей от 25 августа 1939 года правительство его величества в Соединенном Королевстве не брало на себя никаких обязательств в отношении Союза Советских Социалистических Республик, которые затрагивали бы отношения между СССР и Польшей. Я хочу также заверить вас, что правительство его величества не признает никаких территориальных изменений, произведенных в Польше после августа 1939 года».
Иден процитировал эту ноту в тот же день в палате общин
и добавил:
«В параграфе 1 советско-польского соглашения говорится, что Советское правительство признает утратившими силу советско-германские договоры 1939 года о территориальных изменениях в Польше. Позиция правительства его величества в этом вопросе была уже в общих чертах изложена премьер-министром в палате общин 5 сентября 1940 года, когда он заявил, что правительство его величества не намерено признавать какие-либо территориальные изменения, происшедшие без добровольного согласия заинтересованных сторон. Это относится и к тем территориальным изменениям, которые были произведены в Польше после августа 1939 года, о чемя соответственно уведомил польское правительство в своей официальной ноте».
Отвечая на вопрос, Иден в заключение сказал:
«Обмен нотами, которые я только что огласил для сведения палаты, не влечет за собой каких-либо гарантий границ со стороны правительства его величества».
Этим дело и кончилось. В течение осени поляки были заняты тяжелой задачей — собрать тех своих соплеменников, которым удалось выжить в концентрационных лагерях Советского Союза.
Мы приветствовали вступление России в войну, но немедленной пользы нам оно не принесло. Немецкие армии были столь сильны, что казалось, они могут в течение многих месяцев по-прежнему угрожать вторжением в Англию, ведя одновременно наступление в глубь России. Почти все авторитетные военные специалисты полагали, что русские армии вскоре потерпят поражение и будут в основном уничтожены. То обстоятельство, что Советское правительство допустило, чтобы его авиация была застигнута врасплох на своих аэродромах, и что подготовка русских к войне была далеко не совершенной, с самого начала поставило их в невыгодное положение. Сила Советского правительства, стойкость русского народа, неистощимые людские резервы, огромные размеры страны, суровая русская зима были теми факторами, которые в конечном счете сокрушили гитлеровские армии. Но ни один из этих факторов еще не сказался в 1941 году. Президента Рузвельта сочли очень смелым человеком, когда он в сентябре 1941 года заявил, что русские удержат фронт и что Москва не будет взята. Замечательное мужество и патриотизм русского народа подтвердили правильность этого мнения.
Действительно, вступление русских в войну отвлекло немецкую авиацию от налетов на Великобританию и уменьшило угрозу вторжения. Оно значительно облегчило наше положение на Средиземном море. Однако, с другой стороны, мы были вынуждены пойти на тяжелые жертвы и лишения. Мы только-только начали как следует вооружаться. Наши военные заводы наконец-то стали в больших количествах производить всевозможные виды вооружения. Наши армии в Египте и Ливии вели тяжелые бои и требовали вооружения самых последних образцов, прежде всего танков и самолетов. Английские армии, находившиеся в метрополии, с нетерпением ожидали давно обещанного современного, непрерывно усложнявшегося вооружения, и оно наконец-то стало поступать к ним в большом количестве. И вот в этот самый момент мы были вынуждены поступиться очень значительным количеством нашего вооружения и жизненно важных материалов всевозможного рода, включая каучук и нефть. На нас пало бремя организации конвоев судов для перевозки английских и в еще большей степени американских поставок и доставки этих [184] конвоев в Мурманск и Архангельск, несмотря на все опасности и тяготы плавания в этих арктических водах.
Все американские поставки фактически выделялись из того, что уже было успешно доставлено или должно было быть доставлено нам самим через Атлантический океан, Для того чтобы выделить такое огромное количество материалов и обойтись без возрастающего потока американской помощи, не поставив тем самым под угрозу наши операции в Западной пустыне, нам пришлось свернуть все диктовавшиеся благоразумием приготовления к обороне Малаккского полуострова и нашей восточной империи и владений от непрерывно возраставшей угрозы со стороны Японии.
Отнюдь не желая хотя бы в малейшей степени оспаривать вывод, который подтвердит история, а именно, что сопротивление русских сломало хребет германских армий и роковым образом подорвало жизненную энергию германской нации, справедливо указать на то, что более года после вступления России в войну она нам казалась обузой, а не подспорьем{33}. Тем не менее мы были рады иметь во время войны эту могущественную нацию на нашей стороне, и все мы считали, что, даже если советским армиям придется отойти к Уральским горам, Россия все еще будет представлять огромную, а если она будет стойко продолжать войну, то в конечном счете и решающую силу.
Африканская пауза. Тобрук
Генерал Окинлек принял командование на Среднем Востоке фактически 2 июля, а официально — 5 июля. Вступая в деловые отношения с новым командующим, я питал радужные надежды. [185]
Премьер-министр — генералу Окинлеку
1 июля 1941 года
«Вы вступаете на свой ответственный командный пост в период кризиса. После того как Вы ознакомитесь со всеми фактами, от Вас будет зависеть решение о том, следует ли возобновить наступление в Западной пустыне, и если следует, то когда. При этом Вам нужно в особенности учитывать положение в Тобруке, переброску противником подкреплений в Ливию, а также тот факт, что немцы временно поглощены своим вторжением в Россию. Вам также следует принять во внимание неприятные и опасные последствия замедления операций в Сирии и необходимость добиться определенных результатов на одном или на обоих этих фронтах. Вы должны решить, можно ли сочетать эти операции, и если да, то каким образом. Вам, разумеется, ясна вся неотложность этих вопросов. Мы будем рады получить от Вас ответ как можно раньше».4 июля генерал Окинлек ответил на мое послание. Он согласился с тем, что, как только будет обеспечена безопасность Сирии, а вместе с этим восстановлено и наше положение в Ираке, можно будет рассмотреть вопрос о наступлении в Западной пустыне. Однако для достижения успеха потребуется соответствующее количество бронетанковых войск. Он полагал, что понадобится две, а возможно и три, бронетанковые дивизии и одна моторизованная. По соображениям, связанным со снабжением и управлением войсками, наступление с целью изгнать противника из Северной Африки придется вести по этапам. Первой задачей должно явиться отвоевание Киренаики, которое также придется осуществлять по этапам. В заключение генерал указывал, что одновременные действия в Западной пустыне и в Сирии «привели бы к неудаче на обоих фронтах».
Я решил, что следует полностью изложить нашу точку зрения.
Премьер-министр — генералу Окинлеку
6 июля 1941 года
«1. Я согласен, что надо раньше покончить с Сирией. Мы, в Лондоне, всегда считали, что для того чтобы удержать или отвоевать Кипр, нам совершенно необходимо удерживать Сирию. Можно надеяться, что завершение операции в Сирии теперь не за горами и что Вас не опередят на Кипре. Мы полностью согласны, что обе эти операции должны быть предприняты до проведения наступательных действий в Западной пустыне. Это совершенно ясно после того, что произошло.2. Тем не менее Западная пустыня остается этой осенью решающим театром военных действий для обороны долины Нила. Только после того как будут отвоеваны потерянные нами аэродромы в Восточной Киренаике, наши авиация и флот смогут возобновить успешные действия против судов, доставляющих снабжение противнику.
3. Генерал Уэйвелл указывал в своем письме от 18 апреля, что у него имеются обученные кадры танкистов для шести бронетанковых полков, ожидающие танков. Это сыграло основную роль в нашем решении о посылке «Тайгера». Кроме того, в настоящее время находится в пути вокруг мыса Доброй Надежды личный состав еще для трех бронетанковых полков. Таким образом, Ваша потребность в бронемашинах полностью нами сознается, хотя и Вы, и Уэйвелл подчеркиваете необходимость дополнительного обучения этих уже подготовленных бронетанковых частей. Мы считаем, что если Ваши мастерские будут функционировать соответствующим образом, к концу июля Вы будете иметь 500 крейсерских, пехотных и американских крейсерских танков, не считая значительного количества различных легких танков и бронемашин».
На это послание генерал ответил 15 июля, что он предполагает, как только будет возможно, отправить в качестве подкреплений на Кипр одну дивизию; что он вполне понимает необходимость отвоевать Киренаику, но что он не может быть уверен в том, удастся ли удержать Тобрук после сентября. Относительно обученного личного состава для шести бронетанковых полков он писал, что особенности и вооружение новых американских танков требуют изменения в их тактическом использовании и что потребуется время для их освоения. Он соглашался с тем, что к концу июля у него будет около 500 крейсерских, пехотных и американских танков.
Однако для любой операции необходим резерв, равный половине общего числа наличных танков: 25 процентов резервных танков необходимы для замены тех, что будут ремонтироваться в мастерских, и 25 процентов — для немедленного возмещения понесенных в бою потерь. Это было совершенно немыслимое условие. Подобный комфорт генералы могут иметь только на небесах. Но те, кто стремится к подобному комфорту, не всегда туда попадают. Окинлек подчеркивал, что потребуется значительное время как для индивидуальной и коллективной подготовки, так и для того, чтобы войска научились слаженно действовать, без чего невозможно достигнуть надлежащих результатов. Он полагал, что Север (имелось в виду немецкое наступление через Турцию, Сирию и Палестину) может скорее стать решающим фронтом, чем Западная пустыня.
Из приведенных выше телеграмм совершенно ясно, что у нас имелись серьезные расхождения во взглядах и в оценках. Это причинило мне жестокое разочарование. Первые принятые генералом решения также вызвали у меня недоумение. Благодаря упорным настояниям мне наконец удалось добиться отправки в Египет английской 50-й дивизии. Я болезненно реагировал на неприятельскую пропаганду, утверждавшую, что английская политика заключается в том, чтобы бросать в бой любые войска, кроме своих собственных, и таким образом избегать пролития крови подданных Соединенного Королевства. В действительности потери, понесенные англичанами на Среднем Востоке, включая Грецию и Крит, превосходили потери всех остальных наших войск, вместе взятых. Но принятая у нас номенклатура представляла факты в ложном свете. Индийские дивизии, в которых треть пехоты и вся артиллерия [177] состояли из англичан, не именовались англо-индийскими дивизиями.
Бронетанковые дивизии, несшие на себе основную тяжесть боев, были целиком английскими, но это не явствовало из их названий. Многочисленные предписания о прибавлении слова «английский» не смогли преодолеть существующую практику, которая стала привычной. Многие батальоны английской 6-й дивизии приняли значительное участие в боях, но сформировать дивизию как единое целое в тогдашних напряженных условиях было невозможно, Это не было пустяком, Тот факт, что «английские» войска редко упоминались в боевых сводках, придавал оттенок правдоподобия вымыслам противника и вызывал неблагоприятные отклики не только в Соединенных Штатах, но и в Австралии. Я с нетерпением ожидал прибытия 50-й дивизии, так как считал это эффективным средством опровергнуть такие клеветнические слухи. Решение генерала Окинлека, который выбрал именно эту дивизию для отправки на Кипр, явно казалось неудачным и давало пищу для упреков, которым мы незаслуженно подвергались.
Начальники штабов в Англии были равным образом удивлены, исходя из военных соображений, что это великолепное соединение было использовано столь странным образом. Действительно, это трудно было согласовать с какими-либо стратегическими концепциями, доступными нашему пониманию.
Еще более серьезным было решение генерала Окинлека отложить все действия против Роммеля в Западной пустыне сначала на три, а в конечном счете более чем на четыре с половиной месяца. Проведенная Уэйвеллом 15 июня операция «Бэттл-экс» была оправдана тем, что, хотя нас несколько потрепали и мы отошли на свои исходные позиции, немцы оказались совершенно не в состоянии наступать в течение всего этого длительного периода. Роммель мог держаться лишь благодаря своей силе воли и престижу. Он не мог сделать что-либо большее, так как немецкие коммуникации, которым угрожал Тобрук, были недостаточны для доставки необходимых танковых подкреплений и даже боеприпасов для артиллерии. Снабжение его войск требовало от него такого напряжения, что численность их могла возрастать лишь постепенно. Учитывая эти обстоятельства, английская армия должна была бы непрерывно вынуждать его вести боевые действия. У нее имелись многочисленные шоссейные, железнодорожные и морские коммуникации, и она систематически и в гораздо больших масштабах, чем противник, получала подкрепления людьми и материалами.
Третьим его заблуждением мне казалась преувеличенная забота о нашем северном фланге. Этот фланг действительно требовал сугубой бдительности, и там необходимо было провести различные оборонительные мероприятия и соорудить сильные укрепленные линии в Палестине и Сирии. Однако положение в этом районе вскоре стало гораздо лучше, чем оно было в июне. Сирия была завоевана. Восстание в Ираке было подавлено. Все ключевые позиции в Западной пустыне удерживались нашими войсками. И самое главное, война между Германией и Россией вселила новую уверенность в Турцию. [188]
Пока исход этой войны был неясен, можно было не опасаться того, что немцы потребуют пропуска своих армий через турецкую территорию. Усилиями англичан и русских Персия вскоре должна была быть привлечена на сторону союзников. Этого было достаточно, чтобы мы смогли продержаться зиму. А пока что вся обстановка говорила в пользу решительных действий в Западной пустыне.
Я не мог в это время не чувствовать некоторой натянутости со стороны генерала Окинлека, не способствовавшей интересам того дела, которому мы все служили. В книгах, написанных после войны, рассказывается о том, как нижестоящие, но влиятельные сотрудники оперативного штаба в Каире сожалели о решении отправить армию в Грецию.
Им не было известно, что генерал Уэйвелл с готовностью дал свое полное согласие на это предприятие, и еще в меньшей степени было им известно, в какой осторожной форме военный кабинет и начальники штабов поставили перед ним этот вопрос, почти вызывая его на отрицательный ответ. Считалось, что Уэйвелл был сбит с толку политиками и что все последовавшие затем несчастья были результатом того, что он их послушался. Теперь же в награду за свою покладистость он после всех своих побед был смещен в момент поражения. Я не сомневаюсь, что в этих кругах штаба придерживались того мнения, что новый командующий не должен допустить, чтобы его вовлекли в рискованные авантюры, что ему следует не торопиться и действовать наверняка. Подобные настроения вполне могли передаться генералу Окинлеку. Стало уже ясно, что посредством переписки многого не добьешься.
Премьер-министр — генералу Окинлеку
23 июля 1941 года
«Все Ваши телеграммы, адресованные нам, и наши, посланные Вам, показывают, что мы должны переговорить лично. Начальники штабов очень этого желают. Если какие-либо неожиданные события на фронте не помешают Вам выехать, то мы надеемся, что Вы прибудете немедленно в сопровождении одного или двух офицеров штаба. Во время Вашего отсутствия, которое должно держаться в секрете, Вас будет заменять Блэми».
Окинлек охотно согласился приехать. Его непродолжительное пребывание в Лондоне оказалось во многом полезным. Он установил хорошие отношения с членами военного кабинета, с начальниками штабов и с военным министерством. Однако нам не удалось убедить его отказаться от решения устроить длительный перерыв, с тем чтобы подготовить образцовое наступление, назначенное на 1 ноября. Эта операция, которой было присвоено название «Крусейдер», должна была явиться самой крупной из всех, предпринимавшихся нами до сих пор. Он прямо-таки потряс моих военных советников представленной им подробной аргументацией. Сам же я не был убежден.
Однако неоспоримые способности генерала Окинлека, его [189] умение убеждать, а также высокие личные качества этого человека, умеющего держаться с достоинством и внушить к себе уважение, создали у меня впечатление, что в конце концов он, возможно, и прав, а если даже и не прав, то все равно лучше него мы никого не найдем. Поэтому я согласился назначить наступление на ноябрь и приложил всю свою энергию, чтобы обеспечить успех этого наступления. Мы все крайне сожалели, что нам не удалось убедить его доверить руководство предстоящим сражением генералу Мэйтленду Вильсону. Он предпочел генерала Алана Кэннингхэма, который пользовался весьма высокой репутацией после недавних побед, одержанных им в Абиссинии. Нам ничего не оставалось, как примириться, а в этих случаях половинчатость не рекомендуется. Таким образом, одобрив принятое им решение, мы разделили с ним ответственность.
В настоящее время мы располагаем очень подробными сведениями о том, как высшее германское командование оценивало положение Роммеля. Оно чрезвычайно восхищалось его смелостью и невероятными успехами, которыми эта смелость была вознаграждена, но в то же время считало, что ему угрожает серьезная опасность. Ему было строжайшим образом запрещено идти на какой-либо дальнейший риск до того, как он получит значительные подкрепления. Его коммуникации растянулись на тысячу миль, до Триполи.
Правда, по крайней мере часть его подкреплений и предметов снабжения могла доставляться более коротким путем, через Бенгази, но на пути к обеим этим базам приходилось нести все возрастающие потери в морском транспорте. Численность английских войск, и без того уже значительно превосходившая численность войск противника, возрастала со дня на день. Превосходство танковых сил немцев сводилось только к качеству и организации. В воздухе они были слабее нас. Они испытывали большой недостаток в артиллерийских боеприпасах и очень боялась расстрелять весь свой запас. Тобрук представлялся им смертельной угрозой для тыла Роммеля: оттуда в любую минуту могла быть предпринята вылазка, в результате которой могли оказаться нарушенными его коммуникации.
В конце августа в ставке Гитлера на русском фронте состоялось совещание, в котором участвовали Кейтель и генерал Каваллеро. На этом совещании Кейтель заявил, что положение в Северной Африке нельзя считать устойчивым до тех пор, пока не будет взят Тобрук. Если транспортная связь с Африкой будет поддерживаться нормально, то германские войска, выделенные для этого наступления, будут готовы в середине сентября. Генерал Каваллеро ответил, что дуче приказал ускорить подготовку к наступлению на Тобрук. Было совершенно ясно, что итальянцы не сумеют подготовить наступление к середине сентября и что они, вероятно, будут готовы не ранее конца месяца.
На самом деле они не были готовы и в конце сентября. Ни немцы, ни итальянцы не были готовы и в октябре; не были они готовы и в ноябре.
Я описал те споры, которые велись по вопросу об отсрочке наступления, и в настоящих мемуарах хочу зафиксировать свое убеждение, что промедление продолжительностью в четыре с половиной месяца, которое допустил генерал Окинлек в своих действиях против неприятеля в Западной пустыне, было не только ошибкой, но и несчастьем.
В течение всей осады Тобрука его поддерживал морской флот, несмотря на постоянные и становившиеся все более мощными атаки авиации. Мы не могли обеспечить прикрытие порта истребителями, так как наши аэродромы находились теперь слишком далеко к востоку. Плавание по морю из Египта вскоре стало невозможным для обычных торговых судов, и все приходилось доставлять в безлунные ночи на эсминцах и на небольших кораблях. Начиная с июля, этот тобрукский «мост» получил большую поддержку в виде двух быстроходных минных заградителей «Эбдиел» и «Лейтона».
Помимо непрерывной доставки боеприпасов и снабжения приходилось производить массовые перевозки войск в осажденную крепость и из нее, а также доставку различного нового вооружения, включая танки. Морской флот доставил гарнизону в общей сложности 34 тысячи человек, 72 танка, 92 орудия и 34 тысячи тонн различных материалов. Кроме того, им было эвакуировано почти такое же количество войск, не считая раненых и военнопленных.
Выполняя эту тяжелую, но необходимую работу, морской флот понес следующие потери: были потоплены минный заградитель и 2 эсминца, а 22 других военных корабля и 18 судов были серьезно повреждены. Были также потоплены или получили повреждения 9 торговых судов и 2 госпитальных. Эти жертвы дали возможность гарнизону Тобрука выдерживать непрерывные атаки в течение 242 дней. В течение всего этого периода крепость играла видную и активную роль в осуществлении стратегического плана всей кампании, и в особенности приближавшегося наступления.
Моя встреча с Рузвельтом
В середине июля в Англию вторично прибыл Гарри Гопкинс с новой миссией от президента. Первое, о чем он со мной заговорил, было новое положение, создавшееся в результате вторжения Гитлера в Россию, и вопрос о том, как оно повлияет на все поставки по ленд-лизу из Соединенных Штатов, на которые мы рассчитывали. Во-вторых, беспокойство президента, вызванное докладом одного американского генерала, которому были даны все возможности для ознакомления с положением и который выразил сомнение в нашей способности отразить вторжение. В-третьих, вследствие этого усилились опасения президента, о которых уже говорилось, относительно разумности наших попыток оборонять Египет и Средний Восток. Не рискуем ли мы потерять все, пытаясь достичь слишком многого? И наконец, он затронул вопрос об организации тем или [191] иным путем встречи между мной и Рузвельтом в том или ином месте в скором времени.
На этот раз Гопкинс был не один. В Лондоне находилось большое число высокопоставленных офицеров армии и флота Соединенных Штатов, якобы занимавшихся вопросами ленд-лиза, и, в частности, адмирал Гормли, который ежедневно вместе с сотрудниками военно-морского министерства трудился над проблемой Атлантики, определяя, какой вклад может внести в ее разрешение Америка. Вечером 24 июля я устроил совещание с группой Гопкинса и с начальниками штабов в моей резиденции на Даунинг-стрит, 10. Кроме адмирала Гормли, Гопкинса сопровождали генерал-майор Чэни, именовавшийся «специальным наблюдателем», и американский военный атташе бригадный генерал Ли. Присутствовал также Аверелл Гарриман, только что вернувшийся из поездки в Египет, где по моему распоряжению ему было показано все.
Гопкинс сказал, что «люди, занимающие руководящие посты в Соединенных Штатах и выносящие решения по вопросам обороны», считают, что Средний Восток является для Британской империи необороняемой позицией и что для удержания его приносятся огромные жертвы. По их мнению, окончательным и решающим сражением войны явится битва за Атлантику, и все внимание должно быть сосредоточено на ней. Президент, сказал он, более склонен оказать поддержку военным действиям на Среднем Востоке, потому что противника необходимо бить везде, где он будет обнаружен. Затем генерал Чэни изложил четыре проблемы, стоящие перед Британской империей, перечислив их в следующем порядке: оборона Соединенного Королевства и атлантических коммуникаций; оборона Сингапура и морских коммуникаций с Австралией и Новой Зеландией; оборона океанских коммуникаций вообще; и наконец, четвертое — оборона Среднего Востока. Все эти проблемы были важны, но он расположил их именно в этой последовательности. Генерал Ли согласился с генералом Чэни. Адмирал Гормли беспокоился о путях подвоза на Средний Восток на случай, если туда будет в большом количестве направляться американское вооружение. Не ослабит ли это битву за Атлантику?
Затем я попросил английских начальников штабов высказать их точку зрения. Начальник военно-морского штаба объяснил, почему в этом году он гораздо больше, чем в прошлом, уверен, что можно будет уничтожить вторгнувшуюся армию противника. Начальник штаба военно-воздушных сил показал, насколько сейчас английская авиация в сравнении с немецкой сильнее, чем в сентябре прошлого года, и рассказал о наших возросших за последнее время возможностях для нанесения ударов по портам вторжения. Начальник имперского генерального штаба также высказался в ободряющем духе, заявив, что армия несравненно сильнее сейчас, чем в сентябре прошлого года. Я взял слово для того, чтобы рассказать о специальных мерах, которые мы приняли для защиты аэродромов, учтя уроки Крита. Затем я попросил Дилла рассказать о Среднем [192] Востоке. Он ярко изложил некоторые из тех причин, по которым нам необходимо было там оставаться.
По окончании заседания я почувствовал, что эти высказывания убедили наших американских друзей и что на них произвело сильное впечатление наше единодушие.
Хотя мы и были спокойны за оборону метрополии, тем не менее нельзя было сказать, что мы испытывали то же чувство в отношении Дальнего Востока, где на нас могла напасть Япония. Сэр Джон Дилл также был этим встревожен. У меня создалось впечатление, что для него Сингапур был важнее Каира. Это поистине трагическое положение, как если бы вам приходилось выбирать, кто должен быть убит — ваш сын или ваша дочь. Что касается меня, то я не мог поверить, чтобы какие-либо потери в Малайе могли составить хотя бы одну пятую того ущерба, который нанесла бы нам утрата Египта, Суэцкого канала и Среднего Востока. Я не мог допустить и мысли об отказе от борьбы за Египет и был готов заплатить за это любой ценой в Малайе. Этот взгляд разделяли и мои коллеги.
Я считал необходимым учредить также и на Дальнем Востоке пост государственного министра, который, находясь в тесном контакте с военным кабинетом, смог бы в какой-то степени облегчить бремя, лежащее на командующих и губернаторах, и помогать им в решении быстро накапливавшихся серьезных политических проблем. Дафф Купер, бывший тогда министром информации, 21 июля был назначен канцлером герцогства Ланкастерского и сменен на посту министра информации Бренданом Брэкеном. В начале августа Дафф Купер в сопровождении своей супруги леди Дианы отправился на Дальний Восток через Соединенные Штаты. Только в конце октября он представил свой доклад из Сингапура, куда наконец он прибыл.
В течение нескольких месяцев английское и американское правительства действовали в отношении Японии в полном согласии. В конце июля японцы завершили военную оккупацию Индокитая. Благодаря этому неприкрытому акту агрессии их войска заняли позиции, которые позволяли им ударить по англичанам в Малайе, по американцам на Филиппинах и по голландцам в Голландской Индии. 24 июля президент Рузвельт предложил японскому правительству в качестве первого шага по пути к общему урегулированию провести нейтрализацию Индокитая и вывести японские войска. Для того чтобы придать вес этим предложениям, президент издал указ заморозить все японские авуары в Соединенных Штатах. Это положило конец всякой торговле. Английское правительство предприняло подобные же меры, а через два дня их примеру последовала Голландия. Присоединение Голландии означало, что Япония одним ударом была лишена жизненно важных для нее поставок нефти. [193]
Как-то днем в конце июля в сад на Даунинг-стрит пришел Гарри Гопкинс, и мы вместе сидели на солнышке. В разговоре он сказал, что президенту очень хотелось бы со мной встретиться в какой-либо уединенной бухте. Я сразу же ответил, что я убежден, что кабинет меня отпустит. Таким образом, вскоре обо всем была достигнута договоренность. В качестве места встречи была выбрана бухта Пласеншия на Ньюфаундленде. Встреча была назначена на 9 августа, и для этой цели был выделен наш новейший линкор «Принс ов Уэлс». Мне очень хотелось встретиться с Рузвельтом, с которым я вел уже в течение двух лет переписку, становившуюся все более и более дружественной. Кроме того, наше личное совещание еще больше подчеркнуло бы крепнущее сотрудничество Англии и Соединенных Штатов, встревожило бы наших врагов, заставило бы призадуматься Японию и ободрило бы наших друзей. Необходимо было также решить много вопросов относительно американского вмешательства в битву за Атлантику, о помощи России, о нашем собственном снабжении и прежде всего о возраставшей угрозе со стороны Японии.
Бывший военный моряк — президенту Рузвельту
25 июля 1941 года
«Кабинет согласился на мой отпуск. Я собираюсь, если это Вам удобно, отплыть 4 августа, чтобы встретиться с Вами 8, 9 или 10-го числа. Нет необходимости сейчас точно устанавливать место встречи, которое должно оставаться в секрете. Военно-морское министерство сообщит о подробностях обычным путем. Со мной прибудут начальник морского штаба адмирал Паунд, начальник имперского генерального штаба Дилл и заместитель начальника штаба военно-воздушных сил Фримэн. С огромным нетерпением ожидаю наших переговоров, которые могут принести пользу будущему».
Я заявил Исмею:
«Вы и Портал должны оставаться здесь и следить за ходом дел».
Со мной также отправились: сэр Александр Кадоган из министерства иностранных дел, лорд Черуэлл, полковники Холлис и Джейкоб из министерства обороны и мой личный штат. Кроме того, нас сопровождал ряд высших офицеров технической и административной службы и планового управления. Президент сказал, что с ним вместе прибудут командующие вооруженными силами Соединенных Штатов и Сэмнер Уэллес из государственного департамента. Необходимо было сохранять строжайшую секретность, так как в то время в северной части Атлантического океана действовало множество немецких подводных лодок. Для обеспечения секретности президент, делавший вид, будто он совершает увеселительную прогулку на яхте, пересел в море на крейсер «Огаста», а его яхта для отвода глаз продолжала свое путешествие. Между тем Гарри Гопкинс, хотя он еще себя плохо чувствовал, получил разрешение Рузвельта полететь в Москву. Он совершил длительное, утомительное и опасное путешествие через Норвегию, Швецию и Финляндию, чтобы получить непосредственно от Сталина самые подробные сведения о положении [194] и нуждах Советского Союза. Гопкинс должен был сесть на «Принс ов Уэлс» в Скапа-Флоу.
Целый специальный поезд потребовался для того, чтобы доставить всю нашу делегацию, в которую входила и большая группа шифровальщиков. Я присоединился к ним на станции близ Чекерса. В Скапа-Флоу мы пересели с эсминца на «Принс ов Уэлс».
4 августа, перед наступлением темноты, «Принс ов Уэлс», сопровождаемый эскортом эсминцев, вышел на широкие просторы Атлантики. Гарри Гопкинс выглядел совершенно измученным после своих длительных путешествий по воздуху и утомительных совещаний в Москве. Все же он был весел, как обычно, понемногу набирался сил во время нашего плавания и рассказывал мне о своей миссии.
Перед тем как отправиться в это путешествие, я решил, что лучше всего поручить лорду Бивербруку быть нашим представителем при разрешении всех вопросов, связанных с американскими поставками России. Я очень опасался потерять то, на что мы рассчитывали.
Мы прибыли к месту встречи в бухте Пласеншия на Ньюфаундленде в субботу 9 августа, в 9 часов утра.
Как только обе стороны обменялись обычным морским салютом, я отправился на борт «Огасты» и приветствовал президента Рузвельта, который принял меня со всеми почестями. Он стоял, опираясь на руку своего сына Эллиота, в то время как оркестр исполнял государственные гимны. Затем он приветствовал меня самым радушным образом. Я передал ему послание короля и представил членов своей группы. Затем начались переговоры между президентом и мной, Сэмнером Уэллесом и сэром Александром Кадоганом, а также между штабными офицерами. Эти переговоры продолжались почти непрерывно до конца нашего визита. Иногда они происходили с глазу на глаз, а иногда в более широком кругу.
В воскресенье утром 10 августа Рузвельт прибыл на линкор «Принс ов Уэлс» в сопровождении своих штабных офицеров и нескольких сот представителей личного состава военно-морского флота и морской пехоты Соединенных Штатов, чтобы присутствовать при богослужении на шканцах. Мы все восприняли это богослужение как чрезвычайно трогательное выражение единства веры двух наших народов, и никто из присутствовавших не забудет того зрелища, которое представляли собой этим солнечным утром переполненные людьми шканцы: кафедра символически задрапирована английским и американским флагами; американский и английский капелланы по очереди читают молитвы; высшие офицеры военно-морского флота, сухопутных войск и авиации Англии и Соединенных Штатов все выстроились позади президента и меня, тесные ряды английских и американских моряков совершенно смешались, те и другие пользуются одними молитвенниками и вместе горячо молятся и поют гимны, так хорошо знакомые всем им.
Это было великое мгновение. Но почти половине из певших моряков суждено было вскоре погибнуть.[195]
Атлантическая Хартия
Во время одной из наших первых бесед президент Рузвельт сказал мне, что, по его мнению, было бы хорошо, если бы мы составили совместную декларацию, излагающую некоторые общие принципы, которые должны направлять нашу политику по общему пути. Ухватившись за это полезное предложение, я на следующий день, 10 августа, представил ему набросок такой декларации. Текст ее был следующим:
Совместная англо-американская декларация о принципах«Президент Соединенных Штатов Америки и премьер-министр Черчилль, представляющий правительство его величества в Соединенном Королевстве, после совместного обсуждения и согласования мер по обеспечению безопасности своих стран от нацистско-германской агрессии и по устранению связанной с этим угрозы для всех народов сочли целесообразным обнародовать некоторые принципы, которые оба они принимают к руководству в определении своей политики и на которых они основывают свои надежды на лучшее будущее для мира.
Во-первых, их страны не стремятся к территориальным или другим приобретениям.
Во-вторых, они не согласятся ни на какие территориальные изменения, не находящиеся в согласии со свободно выраженным желанием заинтересованных народов.
В-третьих, они уважают право всех народов избирать себе форму правления, при которой они хотят жить. Они заинтересованы только в защите свободы слова и свободы мысли, без которых такой выбор будет лишь фикцией.
В-четвертых, они будут стремиться осуществить справедливое и равномерное распределение важнейших продуктов не только в пределах своих территориальных границ, но и между всеми странами мира.
В-пятых, они стремятся к такому миру, который не только навеки покончит с нацистской тиранией, но и при помощи эффективной международной организации даст возможность всем государствам и народам жить в безопасности в своих собственных границах и путешествовать по морям и океанам, не боясь беззаконного нападения и не испытывая необходимости содержать обременительные вооружения».
Учитывая все россказни о моих реакционных взглядах деятеля Старого Света и об огорчениях, якобы причиненных этим президенту, я рад возможности показать здесь, что первый набросок документа, который стал впоследствии называться «Атлантической хартией», [196] по своему содержанию и духу был английским произведением, изложенным моими собственными словами.
11 августа обещало быть днем напряженной деятельности.
Во время нашей утренней встречи президент дал мне пересмотренный проект, который мы приняли за основу при обсуждении. Единственное серьезное изменение было внесено в четвертый пункт написанного мною текста (доступ к сырью). Президент хотел вставить слова: «без какой-либо дискриминации и на равных основаниях». Президент также предложил добавить еще два параграфа:
«В-шестых, они желают, чтобы такой мир обеспечил для всех безопасность на морях и океанах.В-седьмых, они считают, что необходимо побудить все государства мира отказаться от применения силы. Поскольку никакой будущий мир не может быть сохранен, если государства, которые угрожают или могут угрожать применением силы за пределами своих границ, будут продолжать пользоваться сухопутными, морскими или воздушными вооружениями, они считают, что такие страны должны быть разоружены. Они будут поощрять все другие осуществимые мероприятия, которые облегчат миролюбивым народам невыносимое бремя вооружений».
Прежде чем мы приступили к обсуждению этого документа, президент заявил, что, по его мнению, примерно 14 августа, одновременно в Вашингтоне и в Лондоне, должно быть опубликовано краткое заявление о том, что президент и премьер-министр совещались в открытом море; что их сопровождали сотрудники их штабов, которые разрабатывали планы оказания помощи демократическим странам в соответствии с законом о ленд-лизе; и что эти совещания военных руководителей отнюдь не были связаны с принятием каких-либо новых обязательств на будущее, помимо тех, что санкционированы актом конгресса.
Далее в заявлении должно было говориться, что премьер-министр и президент обсудили некоторые принципы, касающиеся мировой цивилизации, и разработали согласованное заявление по этому поводу. Я возражал против того, чтобы в этом заявлении подчеркивалось отсутствие каких-либо обязательств. Германия сейчас же за это ухватится, и это явится источником глубокого разочарования для нейтральных стран и для побежденных. Нам это также не понравится. Поэтому я очень надеялся, что президент ограничит заявление положительной его частью, в которой говорилось об оказании помощи демократическим странам, тем более что он застраховал себя ссылкой на закон о ленд-лизе. Президент согласился с этим.
Затем последовало подробное обсуждение пересмотренного текста декларации. Мы быстро пришли к соглашению по поводу некоторых незначительных изменений. Основные трудности представляли пункты 4 и 7, в особенности первый из них. В отношении этого пункта я сразу же указал, что слова «без какой-либо дискриминации» могут быть истолкованы как ставящие под сомнение Оттавские [197] соглашения, а я ни в коем случае не мог на это пойти. Этот текст придется, конечно, согласовать с английским правительством, а если представлялось желательным сохранить существующую формулировку, то и с правительствами доминионов. Я питал мало надежд на то, что он будет принят. Сэмнер Уэллес указал, что в этом вся суть дела и что этот параграф является воплощением того идеала, к которому государственный департамент стремился в течение последних девяти лет.
Тут я не мог не сказать об опыте англичан, которые в течение 80 лет придерживались принципа свободы торговли в условиях непрерывного повышения американских тарифов. Мы разрешили максимальный импорт во все наши колонии. Даже каботажное плавание вокруг Великобритании было открыто для конкуренции всех стран мира. Все, что мы получили взамен, это последовательное повышение американских протекционистских тарифов. Уэллес был, по-видимому, несколько озадачен. Затем я сказал, что если можно будет вставить слова «соблюдая должным образом свои существующие обязательства», слова «без какой-либо дискриминации» убрать, а слово «торговля» заменить словом «рынки», то я смогу представить этот текст правительству его величества с некоторой надеждой на то, что он может быть принят. На президента это явно произвело впечатление. Он больше ни разу не настаивал на этом пункте.
Что касается общих фраз в пункте 7, то я указал, что, хотя я принимаю этот текст, общественное мнение Англии будет разочаровано отсутствием какого-либо намерения учредить международную организацию для поддержания мира после войны. Я пообещал попробовать найти подходящую формулировку и в конце дня предложил президенту дополнить вторую фразу словами: «впредь до установления более широкой надежной системы всеобщей безопасности».
Между руководителями военно-морского флота и армии также происходили непрерывные совещания, и во многом они пришли к соглашению. Я обрисовал президенту опасность немецкого вторжения на Пиренейский полуостров и рассказал о наших планах противодействия этому путем оккупации Канарских островов. Мы называли это операцией «Пилигрим».
Затем мы в тот же день занялись Дальним Востоком. Введение экономических санкций 26 июля вызвало смятение в Токио. Никто из нас, пожалуй, не сознавал силы их действия. Принц Коноэ сразу же попытался возобновить дипломатические переговоры, и 6 августа адмирал Номура, специальный японский посол в Вашингтоне, представил государственному департаменту проект общего урегулирования. Япония брала на себя обязательство не продвигаться дальше в Юго-Восточной Азии и предложила эвакуировать Индокитай по урегулированию «китайского инцидента» (так японцы называли свою шестилетнюю войну против Китая). В свою очередь Соединенные Штаты должны были восстановить торговые отношения с Японией и помочь ей получить все необходимое ей сырье из стран юго-западной части Тихого океана. Было совершенно ясно, что это лишь красивые слова, посредством которых Япония рассчитывала получить все что можно в настоящий момент и не дать ничего в будущем. Несомненно, это были самые лучшие предложения, которые Коноэ мог получить от своего кабинета. Нам не было смысла за столом совещания на «Огасте» обсуждать общие вопросы. В моей телеграмме, отправленной с совещания Идену, все это подробно излагается.
Премьер-министр — министру иностранных дел
11 августа 1941 года
«С Японией дело обстоит следующим образом:
1. Президент не так давно предложил Японии провести нейтрализацию, Индокитая и Сиама при совместных гарантиях Соединенных Штатов, Японии, Англии, Китая и других. Японцы в своем ответе, который будет вам передан, как только будут отправлены более срочные телеграммы, соглашаются в принципе воздержаться от каких-либо посягательств на Сиам и вывести войска из Индокитая, но они добавляют ряд условий, которые являются совершенно неприемлемыми. Например, отвод войск должен произойти после урегулирования китайского инцидента, то есть после удушения Чан Кайши. Затем они требуют признания доминирующего положения Японии в этих районах; они также требуют, чтобы Соединенные Штаты отказались от всяких дальнейших военных приготовлений в этих районах, и стремятся добиться отмены экономических санкций.
2. Президент считает, что нужно вступить в переговоры по поводу этих неприемлемых условий и, таким образом, добиться отсрочки примерно на 30 дней, в течение которых мы могли бы улучшить свои позиции в районе Сингапура, а японцы были бы обречены на бездействие. Но он хочет выдвинуть условие, чтобы японцы за это время не продвигались дальше и не использовали Индокитай в качестве базы для нападения на Китай. Он также полностью сохранит в силе экономические меры, направленные против Японии. Мало надежд на успех этих переговоров, но президент считает, что выиграть месяц будет полезно. Я, разумеется, указал, что японцы обманут его и попытаются перерезать коммуникации в Бирме. Однако вы можете быть уверены, что они считают целесообразным начать переговоры на основе этих принципов и ввиду того, что произошло между Соединенными Штатами и Японией, придется примириться с этим.
3. В ходе этих переговоров президент возобновит свои предложения о нейтрализации Сиама и Индокитая.
4. В конце ноты, которую президент вручит японскому послу по возвращении из своего путешествия, то есть примерно через [199] неделю, он добавит следующий абзац, взятый из моего наброска: «Любое дальнейшее продвижение Японии в юго-западной части Тихого океана вызовет ситуацию, при которой правительство Соединенных Штатов будет вынуждено принять ответные меры, даже если это может привести к войне между Соединенными Штатами и Японией». Он также добавит кое-что о том, что, поскольку Советский Союз, как это совершенно ясно, является дружественной державой, правительство Соединенных Штатов не останется безразличным и к любому подобному конфликту в северо-западной части Тихого океана.
5. Я считаю, что это вполне приемлемо и что мы к этому должны присоединиться и постараться заручиться также полной поддержкой Голландии, ибо японцы либо не примут условий, поставленных президентом, а именно, продолжение экономических санкций и никакого дальнейшего продвижения с японской стороны и никакого вторжения в Сиам, или же, наоборот, они будут продолжать свои военные действия, но их дипломатия будет лгать на этот счет.
В этом случае условия, упомянутые в последнем абзаце, который только что цитировался (в параграфе 4), вступят в действие с огромной силой, и параллельные декларации дадут себя знать в полной мере. Советское правительство следует также держать в курсе событий. Возможно, опасно сообщать китайцам, что мы для них делаем, но их можно заверить в общих выражениях, что мы всегда помним об их безопасности, что бы мы ни делали.
6. Ввиду всего этого я считаю, что мы должны поддержать предлагаемый курс и что об этом следует сообщить доминионам и разъяснить им, что это очень большой шаг по пути к пресечению японской агрессии совместными усилиями».
12 августа, примерно в полдень, я отправился к президенту, чтобы согласовать с ним окончательный текст декларации. Я ознакомил президента с новой редакцией пункта 4, предложенной кабинетом, но он предпочел формулировку, о которой мы уже договорились, и я не стал больше настаивать на этом вопросе. Он охотно согласился вставить дополнительный пункт о социальном обеспечении, которого желал кабинет. Была достигнута договоренность о замене некоторых слов, и, наконец, декларация приобрела свою окончательную форму.
Совместная декларация президента и премьер-министра
12 августа 1941 года
«Президент Соединенных Штатов Америки и премьер-министр Черчилль, представляющий правительство его величества в Соединенном Королевстве, после совместного обсуждения сочли целесообразным обнародовать некоторые общие принципы национальной политики их стран — принципы, на которых они основывают свои надежды на лучшее будущее для мира:
1) их страны не стремятся к территориальным или другим приобретениям;
2) они не согласятся ни на какие территориальные изменения, не находящиеся в согласии со свободно выраженным желанием заинтересованных народов;
3) они уважают право всех народов избирать себе форму правления, при которой они хотят жить; они стремятся к восстановлению суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем;
4) соблюдая должным образом свои существующие обязательства, они будут стремиться обеспечить такое положение, при котором все страны, великие или малые, победители или побежденные, имели бы доступ на равных основаниях к торговле и к мировым сырьевым источникам, необходимым для экономического процветания этих стран;
5) они стремятся добиться полного сотрудничества между всеми странами в экономической области с целью обеспечить для всех более высокий уровень жизни, экономическое развитие и социальное обеспечение;
6) после окончательного уничтожения нацистской тирании они надеются на установление мира, который даст возможность всем странам жить в безопасности на своей территории, а также обеспечить такое положение, при котором все люди во всех странах могли бы жить всю свою жизнь, не зная ни страха, ни нужды;
7) такой мир должен предоставить всем возможность свободно, без всяких препятствий плавать по морям и океанам;
8) они считают, что все государства мира должны по соображениям реалистического и духовного порядка отказаться от применения силы. Поскольку никакой будущий мир не может быть сохранен, если государства, которые угрожают или могут угрожать агрессией за пределами своих границ, будут продолжать пользоваться сухопутными, морскими и воздушными вооружениями, они считают, что впредь до установления более широкой и надежной системы всеобщей безопасности такие страны должны быть разоружены. Они будут также помогать и поощрять все другие осуществимые мероприятия, которые облегчат миролюбивым народам избавление от бремени вооружения».
Важное и далеко идущее значение этой совместной декларации было совершенно очевидно. Уже один тот факт, что Соединенные Штаты, остававшиеся еще формально нейтральными, опубликовали подобную декларацию совместно с воюющей державой, был поразителен. Включение в нее упоминания об «окончательном уничтожении нацистской тирании» (это было заимствовано из фразы, имевшейся в моем первоначальном проекте) было равносильно вызову, который в обычное время повлек бы за собой военные действия. Наконец, не менее поразительной особенностью был реализм [201] последнего параграфа, содержащего ясный и недвусмысленный намек на то, что после войны Соединенные Штаты будут разделять с нами управление миром до установления лучшего порядка.
Мы с президентом составили также совместное послание Сталину.
У. Черчилль и Ф. Рузвельт — И. В. Сталину
15 августа 1941 года
«Мы воспользовались случаем, который представился при обсуждении отчета г-на Гарри Гопкинса по его возвращении из Москвы, для того чтобы вместе обсудить вопрос о том, как наши две страны могут наилучшим образом помочь Вашей стране в том великолепном отпоре, который Вы оказываете нацистскому нападению. Мы в настоящее время работаем совместно над тем, чтобы снабдить Вас максимальным количеством тех материалов, в которых Вы больше всего нуждаетесь. Многие суда с грузом уже покинули наши берега, другие отплывают в ближайшем будущем.
Мы должны теперь обратить наше внимание на рассмотрение политики, рассчитанной на более длительное время, ибо предстоит еще пройти большой и трудный путь до того, как будет достигнута та полная победа, без которой наши усилия и жертвы были бы напрасными.
Война идет на многих фронтах, и, до того как она окончится, могут возникнуть еще новые боевые фронты. Наши ресурсы хотя и огромны, тем не менее они ограничены, и речь должна идти о том, где и когда эти ресурсы могут быть наилучшим образом использованы в целях максимального содействия нашим общим усилиям. Это относится» равным образом как к военному снаряжению, так и к сырью.
Потребности и нужды Ваших и наших вооруженных сил могут быть определены лишь в свете полной осведомленности о многих фактах, которые должны быть учтены в принимаемых нами решениях. Для того чтобы мы все смогли принять быстрые решения по вопросу о распределении наших общих ресурсов, мы предлагаем подготовить совещание в Москве, на которое мы послали бы высокопоставленных представителей, которые могли бы обсудить эти вопросы непосредственно с Вами. Если предложение о таком совещании встретит Ваше одобрение, то мы хотим поставить Вас в известность, что впредь до принятия этим совещанием решений мы будем продолжать по возможности быстрее отправлять Вам снабжение и материалы.
Мы полностью сознаем, сколь важно для поражения гитлеризма мужественное и стойкое сопротивление Советского Союза, и поэтому мы считаем, что в этом деле планирования программы распределения наших общих ресурсов на будущее мы должны действовать при любых обстоятельствах быстро и без промедления». [202]
Плавание до Исландии прошло без каких-либо происшествий, хотя в одном месте нам пришлось изменить курс ввиду сообщения о том, что поблизости находятся немецкие подводные лодки. На этом участке пути наш эскорт состоял из двух американских эсминцев, на одном из которых был лейтенант Франклин Д. Рузвельт-младший, сын президента.
«Принс ов Уэлc» прибыл в Исландию утром в субботу 16 августа и бросил якорь в Хвальс-фиорде, откуда мы на эсминце отправились в Рейкьявик. Когда я прибыл в порт, большая толпа собравшихся оказала мне удивительно теплый и шумный прием, и дружеские приветствия повторялись повсюду, как только люди узнавали о нашем присутствии. Наивысшего подъема это изъявление чувств достигло при нашем отъезде во второй половине дня. Нас провожали такими криками и рукоплесканиями, какие, я уверен, редко слышались на улицах Рейкьявика.
Когда наступила темнота, мы отплыли, направляясь в Скапа-Флоу. На следующий день, 17 августа, мы встретились со смешанным караваном из 73 судов, направлявшимся в Англию. Все суда находились в полном порядке и в прекрасном состоянии после успешного плавания через Атлантический океан. Это было приятное зрелище. Мы прибыли в Скапа-Флоу без дальнейших происшествий рано утром 18 августа, а на следующий день я уже снова был в Лондоне.
Наша помощь России
Прошло два месяца с начала боев на русском фронте. Немецкие армии нанесли ужасные удары, но теперь проявилась и другая сторона медали. Несмотря на понесенные страшные потери, русские продолжали упорно и стойко сопротивляться. Их солдаты стояли насмерть, а их армии обретали опыт и мастерство. За линиями немецких фронтов появились партизаны, которые повели жестокую войну против немцев, нарушая их коммуникации. Захваченная противником русская железнодорожная сеть оказалась непригодной; шоссейные дороги не выдерживали интенсивного движения немецкого транспорта, а двигаться без дорог после дождя было часто невозможно. Транспортные средства уже начинали изнашиваться. Оставалось едва три месяца до прихода страшной русской зимы. Может ли за это время быть взята Москва? А если она будет взята, то окажется ли этого достаточно? Вот в чем был роковой вопрос. Хотя Гитлер все еще находился в приподнятом настроении после победы под Киевом, немецкие генералы уже ясно могли ощущать, что их прежние дурные предчувствия оправдываются. В ходе операций на фронте, который сейчас стал решающим, произошла четырехнедельная задержка. Задача «уничтожения войск противника в Белоруссии», которая была поставлена перед центральной группой армий, все еще не была выполнена. [203]
Но по мере того как наступала осень и приближался решающий кризис на русском фронте, советские требования к нам делались все более настойчивыми.
Лорд Бивербрук вернулся из Соединенных Штатов, где ему удалось еще больше стимулировать и без того уже мощные силы, содействовавшие огромному увеличению промышленного производства. Теперь он стал в военном кабинете поборником помощи России. Он оказал ценные услуги в этой области. Когда мы вспоминаем, каких трудов стоило нам подготовить сражение в Ливийской пустыне, наше глубокое беспокойство относительно Японии, которое бросало свою тень на все наши действия в Малайе и на Дальнем Востоке, а также о том, что все посылавшееся в Россию урывалось из того, что было жизненно необходимо Англии, становится ясно, как важно было, что кто-то столь ревностно отстаивал русские требования в наших высших военных кругах. Я старался сохранять в уме представление о надлежащих пропорциях и разделял свои тяготы с моими коллегами. Нам пришлось пойти на неприятный риск: поставить под удар свою собственную безопасность и свои планы ради нашего нового союзника — угрюмого, ворчливого, жадного и еще так недавно безразлично относившегося к тому, выживем мы или нет{34}.
Возвращаясь на родину из Исландии, я решил, что после того, как Бивербрук и Аверелл Гарриман вернутся из Вашингтона и мы сможем изучить все перспективы нашего вооружения и снабжения, им следует отправиться в Москву и предложить там все, что мы можем выделить. Происходили длительные и мучительные обсуждения подробностей нашего совместного предложения от 16 августа. Военное, военно-морское министерства и министерство авиации восприняли это так, как будто бы с них живьем сдирали шкуру.
Тем не менее мы собрали сообща максимум того, что было в наших силах, и согласились на переадресование очень значительной доли необходимых нам самим американских поставок ради того, чтобы внести эффективный вклад в дело обороны Советов. 28 августа я предложил своим коллегам направить в Москву лорда Бивербрука. Члены кабинета охотно согласились, чтобы он обсудил этот вопрос со Сталиным, а президент Рузвельт считал, что его хорошо сможет представлять Гарриман.
Поэтому я информировал лорда [204] Бивербрука:
Премьер-министр — лорду Бивербруку
30 августа 1941 года
«Я хочу, чтобы вы отправились в Москву вместе с Гарриманом, чтобы договориться о долгосрочных поставках русским армиям. Это можно осуществить почти исключительно за счет американских ресурсов, хотя у нас имеется каучук, сапоги и т. д. Необходимо сделать большой новый заказ в Соединенных Штатах. Темпы поставок, разумеется, лимитируются портами и недостатком судов. Когда весной будут проложены вторые пути узкоколейной дороги от Басры к Каспийскому морю, эта дорога станет важным путем подвоза. Наш долг и наши интересы требуют оказания всей возможной помощи русским, даже ценой серьезных жертв с нашей стороны. Однако мы не сможем ее предоставить в большом масштабе до середины или до конца 1942 года, а основные планы придется отнести к 1943 году. Ваша задача будет состоять в том, чтобы не только содействовать разработке планов оказания помощи России, но также обеспечить, чтобы мы сами не были при этом обескровлены; и даже если вы окажетесь под влиянием атмосферы в России, то я здесь, в Англии, 6yfry совершенно непреклонен. Я, однако, уверен, что вы самый подходящий человек для этого дела, а чутье широкой публики уже это санкционировало».В качестве предварительного сообщения об этой миссии я обрисовал положение в общих чертах в письме к Сталину».
Премьер-министр Черчилль — премьеру Сталину
30 августа 1941 года
«Я стремился найти какой-либо путь для оказания помощи Вашей стране в ее великолепном сопротивлении впредь до осуществления рассчитанных на более длительный период мероприятий, по поводу которых мы ведем переговоры с Соединенными Штатами Америки и которые послужат предметом Московского совещания. Г-н Майский заявил, что испытывается сильная нужда в самолетах-истребителях ввиду Ваших тяжелых потерь. Мы ускоряем отправку 200 самолетов «Томагавк», о которых я телеграфировал в своем последнем послании. Наши две эскадрильи в составе 40 «Харрикейнов» должны прибыть в Мурманск около 6 сентября.Вы понимаете, я уверен, что самолеты-истребители составляют основу обороны метрополии. Кроме того, мы стремимся достичь преобладания в воздухе в Ливии, а также снабдить Турцию, с тем чтобы привлечь ее на нашу сторону. Тем не менее я мог отправить еще 200 «Харрикейнов», что составило бы в общей сложности 440 истребителей, если бы ваши пилоты могли эффективно их использовать. Речь идет о самолетах «Харрикейн», вооруженных восемью — двенадцатью пулеметами. Мы нашли, что эти самолеты весьма смертоносны в действии. Мы могли бы послать в Архангельск 100 штук теперь и вскоре вслед за тем две партии по 50 штук вместе с механиками, инструкторами, запасными частями и оборудованием. Тем временем могли бы быть приняты меры, чтобы начать ознакомление Ваших пилотов и механиков с новыми [205] моделями, если Вы их прикомандируете к нашим эскадрильям в Мурманске. Если Вы сочтете, что это принесет пользу, соответственные распоряжения будут даны отсюда; исчерпывающая объяснительная записка по техническим вопросам передается по телеграфу через нашу авиационную миссию.
Известие о том, что персы решили прекратить сопротивление, весьма приятно. При всей важности защиты нефтяных источников целью нашего вступления в Персию было в еще большей степени стремление установить еще один сквозной путь к Вам, который не может быть перерезан. Имея это в виду, мы должны реконструировать железную дорогу от Персидского залива до Каспийского моря и обеспечить ее бесперебойную работу, используя дополнительное железнодорожное оборудование, доставляемое из Индии.
Министр Иностранных Дел передал г-ну Майскому для представления Вам примерные условия, на которых мы хотели бы заключить соглашение с Персидским Правительством с тем, чтобы иметь дело с дружественным народом и не быть вынужденными тратить несколько дивизий только на охрану железной дороги. Продовольствие посылается из Индии, и если персы подчинятся, то мы возобновим платежи за нефть, причитающиеся в настоящее время Шаху. Мы приказали нашему авангарду продвигаться вперед с тем, чтобы наши силы встретились с Вашими в месте, которое будет установлено командующими где-либо между Хамаданом и Казенном. Было бы хорошо, чтобы весь мир знал, что британские и советские вооруженные силы действительно подали друг другу руки. По нашему мнению, было бы лучше, чтобы ни мы, ни Вы не вступали в Тегеран в настоящее время, ибо нам нужен лишь сквозной путь. Мы устраиваем крупный базисный склад в Басре и надеемся построить там хорошо оборудованный тепловодный порт для приема грузов из Америки, которые таким путем наверняка достигнут районов Каспийского моря и Волги.
Не могу не выразить вновь восхищения британского народа великолепной борьбой русских армий и русского народа против нацистских преступников. На генерала Макфарлана произвело чрезвычайно большое впечатление все, что он видел на фронте. Нам предстоят очень тяжелые дни, но и Гитлер не проведет приятной зимы при нашей все более увеличивающейся бомбардировке с воздуха. Мне доставило удовольствие весьма твердое предупреждение, сделанное Японии Вашим Превосходительством относительно товаров, прибывающих через Владивосток. Президент Рузвельт при встрече со мной был как будто расположен к тому, чтобы занять твердую позицию в случае дальнейших агрессивных действий со стороны Японии, будь то на юге или в северо-западной части Тихого океана, и я поспешил заявить, что он может рассчитывать на нашу поддержку в случае войны. Мне очень хотелось бы оказать большую поддержку генералу Чан Кайши, чем мы были в силах оказать до сих пор. Мы не хотим войны с Японией, и я уверен, что ее можно предотвратить тем, что мы поставим этих людей, которых разделяют разногласия и которые далеко не уверены в самих себе, перед перспективой образования самой мощной коалиции». [206]
Вечером 4 сентября меня посетил Майский, чтобы передать ответ Сталина. Это было его первое личное послание после июля.
Премьер Сталин — премьеру Черчиллю
3 сентября 1941 года
«Приношу благодарность за обещание, кроме обещанных раньше 200 самолетов-истребителей, продать Советскому Союзу еще 200 истребителей. Не сомневаюсь, что советским летчикам удастся освоить их и пустить в дело.Должен, однако, сказать, что эти самолеты, которые, как видно, могут быть пущены в дело не скоро и не сразу, а в разное время и отдельными группами, не смогут внести серьезных изменений на восточном фронте. Они не смогут внести серьезных изменений не только вследствие больших масштабов войны, требующих непрерывной подачи большого количества самолетов, но главным образом потому, что за последние три недели положение советских войск значительно ухудшилось в таких важных районах, как Украина и Ленинград.
Дело в том, что относительная стабилизация на фронте, которой удалось добиться недели три назад, в последние недели потерпела крушение вследствие переброски на восточный фронт свежих 30 — 34 немецких пехотных дивизий и громадного количества танков и самолетов, а также вследствие большой активизации 20 финских дивизий и 26 румынских дивизий. Немцы считают опасность на Западе блефом и безнаказанно перебрасывают с Запада все свои силы на Восток, будучи убеждены, что никакого второго фронта на Западе нет и не будет. Немцы считают вполне возможным бить своих противников поодиночке: сначала русских, потом англичан.
В итоге мы потеряли больше половины Украины и, кроме того, враг оказался у ворот Ленинграда. Эти обстоятельства привели к тому, что мы потеряли Криворожский железорудный бассейн и ряд металлургических заводов на Украине, эвакуировали один алюминиевый завод на Днепре и другой алюминиевый завод в Тихвине, один моторный и два самолетных завода на Украине, два моторных и два самолетных завода в Ленинграде, причем эти заводы могут быть приведены в действие на новых местах не ранее как через семь-восемь месяцев.
Все это привело к ослаблению нашей обороноспособности и поставило Советский Союз перед смертельной угрозой.
Здесь уместен вопрос: каким образом выйти из этого более чем неблагоприятного положения?
Я думаю, что существует лишь один путь выхода из такого положения: создать уже в этом году второй фронт где-либо на Балканах или во Франции, могущий оттянуть с восточного фронта 30 — 40 немецких дивизий, и одновременно обеспечить Советскому Союзу 30 тысяч тонн алюминия к началу октября с. г. и ежемесячную минимальную помощь в количестве 400 самолетов и 500 танков (малых или средних). [207]
Без этих двух видов помощи Советский Союз либо потерпит поражение, либо будет ослаблен до того, что потеряет надолго способность оказывать помощь своим союзникам своими активными действиями на фронте борьбы с гитлеризмом.
Я понимаю, что настоящее послание доставит Вашему Превосходительству огорчение. Но что делать? Опыт научил меня смотреть в глаза действительности, как бы она ни была неприятной, и не бояться высказать правду, как бы она ни была нежелательной.
Дело с Ираном, действительно, вышло неплохо. Совместные действия британских и советских войск предрешили дело. Так будет и впредь, поскольку наши войска будут выступать совместно. Но Иран только эпизод. Судьба войны будет решаться, конечно, не в Иране.
Советский Союз, так же как и Англия, не хочет войны с Японией. Советский Союз не считает возможным нарушать договоры, в том числе и договор с Японией о нейтралитете. Но, если Япония нарушит этот договор и нападет на Советский Союз, она встретит должный отпор со стороны советских войск.
Наконец, разрешите принести благодарность за выраженное Вами чувство восхищения действиями советских войск, ведущих кровопролитную войну с разбойничьими ордами гитлеровцев за наше общее освободительное дело».
Советский посол, которого сопровождал Иден, беседовал со мной полтора часа. Он с горечью подчеркнул, что в течение последних одиннадцати недель Россия фактически одна выносит на своих плечах всю тяжесть немецкого натиска. Русские армии отражают нападение невиданных масштабов. Он сказал, что не хотел бы прибегать к драматическим выражениям, но это может явиться поворотным пунктом истории. Если Советская Россия будет побеждена, каким образом мы сможем выиграть войну? Майский в волнующих выражениях подчеркнул исключительную тяжесть кризиса, создавшегося на русском фронте, и его слова вызвали у меня сочувствие. Но когда я вдруг почувствовал в его призыве о помощи скрытую угрозу, я рассердился.
Я сказал послу, которого знал много лет:
«Вспомните, что еще четыре месяца назад мы, на нашем острове, не знали, не выступите ли вы против нас на стороне немцев. Право же, мы считали это вполне возможным. Но даже тогда мы были убеждены в нашей конечной победе. Мы никогда не считали, что наше спасение в какой-либо мере зависит от ваших действий. Что бы ни случилось и как бы вы ни поступили, вы-то не имеете никакого права упрекать нас».
Так как я разгорячился, говоря об этом, то посол воскликнул:
«Пожалуйста, спокойнее, мой дорогой господин Черчилль!»
Но после этого его тон заметно изменился.
Дальнейшая часть нашей беседы была посвящена вопросам, уже затрагивавшимся в телеграфной переписке. Посол просил о немедленной высадке на побережье Франции или Нидерландов. [208] Я изложил те военные соображения, по которым это было невозможно, а также объяснил, что это не принесло бы облегчения России. Я сказал, что провел сегодня пять часов, изучая вместе с нашими специалистами способы значительного увеличения пропускной способности Трансперсидской железной дороги. Я говорил о миссии Бивербрука — Гарримана и о нашем решении предоставить все материалы, которые мы сможем выделить или доставить. Наконец мы с Иденом сказали ему, что мы со своей стороны готовы дать финнам ясно понять, что мы объявим им войну, если они продвинутся в Россию далее своих границ 1918 года. Майский не мог, разумеется, отказаться от своего призыва о немедленном открытии второго фронта, и дальнейшие споры по этому поводу были бесполезны.
Я немедленно проконсультировался с кабинетом по поводу вопросов, затронутых в этой беседе, и в тот же вечер отправил ответ Сталину:
Премьер-министр Черчилль — премьеру Сталину
6 сентября 1941 года
«1. Я сразу же отвечаю в духе Вашего послания. Хотя мы не остановились бы ни перед какими усилиями, в настоящее время нет никакой возможности осуществить такую британскую акцию на Западе (кроме акции в воздухе), которая позволила бы до зимы отвлечь германские силы с восточного фронта. Нет также никакой возможности создать второй фронт на Балканах без помощи Турции. Я хочу, если Ваше Превосходительство того пожелает, изложить Вам все те основания, которые привели начальников штабов к такому заключению. Эти основания уже были обсуждены сегодня с Вашим Послом на особом совещании, в котором приняли участие я и начальники штабов. Акция, ведущая лишь к дорогостоящей неудаче, — как бы похвальны ни были ее мотивы — может быть полезна только Гитлеру.2. Информация, имеющаяся в моем распоряжении, создает у меня впечатление, что германское вторжение уже миновало высшую точку своего напряжения, ибо зима принесет Вашим героическим армиям передышку (это, однако, мое личное мнение).
3. По вопросу о снабжении. Мы прекрасно сознаем тяжелые потери, понесенные русской промышленностью, и приложим все усилия к тому, чтобы Вам помочь. Я телеграфирую Президенту Рузвельту с целью ускорить прибытие сюда, в Лондон, миссии Гарримана, и мы попытаемся еще до Московской конференции сообщить Вам о количестве самолетов и танков, которые мы совместно обещаем Вам посылать ежемесячно вместе с поставками резины, алюминия, сукна и прочего. Со своей стороны мы готовы посылать Вам из британской продукции половину того ежемесячного количества [209] самолетов и танков, которые Вы просите. Мы надеемся, что США будут удовлетворять вторую половину Ваших потребностей. Мы приложим все усилия к тому, чтобы начать Вам отправку снабжения немедленно.
4. Мы уже отдали приказы о снабжении персидской железной дороги подвижным составом, с тем чтобы поднять ее нынешнюю пропускную способность с двух поездов в каждую сторону в сутки до ее полной пропускной способности, а именно до 12 поездов в каждую сторону в сутки. Это будет достигнуто к весне 1942 года, до какового срока пропускная способность будет постепенно увеличиваться. Паровозы и вагоны из Англии будут посылаться вокруг мыса Доброй Надежды после переоборудования их на нефтяное топливо. Вдоль железной дороги будет развита система водоснабжения. Первые 48 паровозов и 400 вагонов вот-вот должны быть отправлены.
5. Мы готовы выработать с Вами совместные планы. Будут ли британские армии достаточно сильны для того, чтобы осуществить вторжение на европейский континент в 1942 году, зависит от событий, которые трудно предвидеть. По всей вероятности, можно будет оказать Вам содействие на Крайнем Севере, когда там наступит полярная ночь. Мы надеемся довести наши армии на Среднем Востоке до трех четвертей миллиона человек к концу этого года и затем до миллиона к лету 1942 года. Как только германо-итальянские силы будут уничтожены в Ливии, эти войска смогут включиться в фронт на Вашем южном фланге и, как можно надеяться, повлиять на Турцию в смысле соблюдения ею по крайней мере честного нейтралитета. Тем временем мы будем продолжать бомбардировать Германию с воздуха с возрастающей силой, будем также держать моря открытыми и бороться за свою жизнь.
6. В первом абзаце Вашего послания Вы употребили слово «продать». Мы не смотрим на дело с этой точки зрения и никогда не думали об уплате. Было бы лучше, если бы всякая помощь, оказанная Вам нами, покоилась на той же самой базе товарищества, на какой построен американский закон о займе-аренде, то есть без формальных денежных расчетов. Мы охотно готовы оказать в полную меру наших сил всяческое давление на Финляндию, включая немедленное официальное уведомление ее, что мы объявим ей войну, если она пойдет дальше своих старых границ. Мы просим также США предпринять все возможные шаги, чтобы повлиять на Финляндию».
Я считал все это настолько важным, что одновременно, находясь еще под свежим впечатлением, отправил следующую телеграмму президенту:
Бывший военный моряк — президенту Рузвельту
5 сентября 1941 года
«Советский посол вручил вчера вечером мне и Идену прилагаемое послание и в туманных выражениях говорил о серьезности положения и о том переломном значении, которое будет иметь наш ответ. [210] Хотя ничто из сказанного им не дает повода для такого предложения, мы не могли избавиться от впечатления, что они, возможно, думают о сепаратном мире. Кабинет счел целесообразным послать прилагаемый ответ. Надеюсь, Вы не будете возражать против нашего упоминания о возможной американской помощи. Я чувствую, что этот момент может оказаться решающим. Мы можем сделать только то, что в наших силах.С наилучшими пожеланиями...»
Наш посол в Москве, вполне естественно, в самых сильных выражениях поддержал советский призыв. Ему я также послал ответ, который, как я полагал, должен был вооружить его аргументами на будущее.
5 сентября 1941 года
Премьер-министр — Стаффорду Криппсу
«1. Если бы было возможно произвести какую-либо успешную диверсию на французском или на нидерландском побережье, которая вынудила бы немцев отозвать войска из России, то мы отдали бы об этом приказ, не считаясь с самыми тяжелыми потерями. Все наши генералы убеждены в том, что это кончится только кровопролитными боями, в результате которых мы будем отброшены, а если нам удастся закрепиться на небольших плацдармах, то через несколько дней их все равно придется оставить. Побережье Франции укреплено до предела, и у немцев до сих пор еще больше дивизий на Западе, чем у нас в Великобритании {35}, причем они располагают сильной поддержкой с воздуха. У нас нет такого количества судов, которое необходимо для переброски большой армии на Европейский континент, если только мы не растянем эту переброску на много месяцев. Отвлечение наших флотилий для выполнения подобной операции парализовало бы поддержку армий на Среднем Востоке и полностью прекратило бы наше судоходство в Атлантическом океане. Это могло бы привести к проигрышу битвы за Атлантику, а также к голоду и гибели Британских островов. Ничто из того, что мы можем сделать сейчас или могли бы сделать в прошлом, не могло бы повлиять на борьбу, ведущуюся на Восточном фронте. Начиная с первого дня германского нападения на Россию я непрестанно требовал от начальников штабов, чтобы они изучили все возможные виды операций. Они единодушно придерживаются тех взглядов, которые я изложил здесь.2. Когда Сталин говорит о фронте на Балканах, Вы должны помнить о том, что даже при имевшемся у нас тогда на Средиземном море количестве судов нам потребовалось семь недель для переброски в Грецию двух дивизий и одной бронетанковой бригады и что с тех пор, как нас вытеснили оттуда, все греческие, а также многие из островных аэродромов были заняты немецкой и итальянской авиацией и совершенно недосягаемы для наших истребителей прикрытия. [211] Я удивлен, что забыты потери, понесенные нашим торговым и военным флотом при эвакуации из Греции и с Крита. Сейчас мы находимся в гораздо худших условиях, чем тогда, а наши военно-морские силы уменьшились.
3. Когда Вы говорите о «сверхчеловеческих усилиях», то Вы подразумеваете, как я полагаю, такие усилия, которые преодолевают пространство, время и географию. К сожалению, мы всем этим не располагаем.
4. Положение на Западе было бы совершенно иным, если бы существовал французский фронт, так как я не сомневаюсь, что в этом случае вторжение в Россию было бы невозможно ввиду тех мощных контратак, которые могли бы быть немедленно предприняты. Не хочется отвечать упреками на упреки, но ведь не мы виноваты, что Гитлер получил возможность разбить Польшу, прежде чем бросить свои войска на Францию, и разбить Францию, прежде чем бросить их на Россию.
5. 440 самолетов-истребителей, которые мы взяли из наших серьезно уменьшившихся резервов, конечно, не много в сравнении с потерями, понесенными русской авиацией. Однако для нас это мучительная и опасная жертва. Налеты английской авиации продолжаются днем и ночью с максимальным для нас напряжением, а тот факт, что воздушные бои над побережьем Франции не дают перевеса ни той, ни другой стороне, свидетельствует о том, что немцы еще располагают на Западе значительными военно-воздушными силами.
6. Ничто из того, что мы могли бы сделать сейчас или в прошлом, не могло бы повлиять на ужасное сражение, происходящее на русском фронте. Еще можно договориться о подготовке к кампании 1942 года. Путь, который удалось установить через Персию, будет использоваться до предела, и все, что можно взять и отправить из английских ресурсов и из тех американских ресурсов, которые в противном случае попали бы в Англию, будет отправлено как можно скорее. Я настоятельно прошу президента Рузвельта прислать сюда Гарримана как можно раньше, с тем чтобы русские знали, на какую помощь они могут рассчитывать в 1942 году для возмещения потерь, понесенных их военной промышленностью, и соответственно могли составить свои планы. Я отправляю сегодня ответ на телеграмму Сталина, а настоящее послание предназначается исключительно для вашего собственного руководства. Я вполне понимаю чувства, которые вы испытываете, наблюдая вблизи агонию России, но ни сочувствие, ни эмоции не могут опровергнуть те факты, которым нам приходится смотреть в лицо».
В ответ на один из вопросов Сталина я послал следующую телеграмму нашему послу в Москве:
Премьер-министр — Стаффорду Криппсу, Москва
15 сентября 1941 года
«Прошу Вас сообщить Сталину от имени премьер-министра, что мы собираемся поставить 5 тысяч тонн алюминия из Канады, как только будет закончена подготовка к отправке, а затем будем отправлять ежемесячно 2 тысячи тонн. Первые партии прибудут через [212] Владивосток, если только русское правительство не предпочтет отправку через Персию».
15 сентября я получил еще одну телеграмму от Сталина:
Премьер Сталин — премьер-министру
13 сентября 1941 года
«Я изложил в своем последнем послании мнение Правительства СССР о создании второго фронта как основного средства улучшения нашего общего дела. В ответ на Ваше послание, где Вы вновь подчеркиваете невозможность создания в данный момент второго фронта, я могу лишь повторить, что отсутствие второго фронта льет воду на мельницу наших общих врагов.Я не сомневаюсь, что Английское Правительство желает победы Советскому Союзу и ищет путей для достижения этой цели. Если создание второго фронта на Западе в данный момент, по мнению Английского Правительства, представляется невозможным, то, может быть, можно было бы найти другое средство активной военной помощи Советскому Союзу против общего врага? Мне кажется, что Англия могла бы без риска высадить 25 — 30 дивизий в Архангельск или перевести их через Иран в южные районы СССР для военного сотрудничества с советскими войсками на территории СССР по примеру того, как это имело место в прошлую войну во Франции. Это была бы большая помощь. Мне кажется, что такая помощь была бы серьезным ударом по гитлеровской агрессии.
Приношу благодарность за обещание ежемесячной помощи со стороны Англии алюминием, самолетами и танками.
Я могу лишь приветствовать, что Английское Правительство думает оказать эту помощь не в порядке купли-продажи самолетов, алюминия и танков, а в порядке товарищеского сотрудничества.
Надеюсь, что Английское Правительство получит немало случаев убедиться в том, что Правительство СССР умеет достойным образом оценить помощь своего союзника.
Два слова о записке посла Великобритании в Москве г-на Криппса, переданной В. М. Молотову 12 сентября 1941 года. В этой записке сказано: «В случае, если Советское Правительство будет вынуждено уничтожить свои военно-морские суда в Ленинграде, чтобы предотвратить переход этих судов в руки неприятеля, Правительство Его Величества признает требование Советского Правительства после войны об участии Правительства Его Величества в замене уничтоженных таким образом судов».
Советское Правительство понимает и ценит готовность Английского Правительства возместить частично ущерб, который будет нанесен Советскому Союзу в случае уничтожения советских кораблей в Ленинграде. Не может быть сомнения, что в случае необходимости советские корабли в Ленинграде действительно будут уничтожены советскими людьми. Но за этот ущерб несет ответственность не Англия, а Германия. Я думаю поэтому, что ущерб должен быть возмещен после войны за счет Германии». [213] мог.
Я отправил на это послание самый лучший ответ, какой только
Премьер-министр — премьеру Сталину
19 сентября 1941 года
«1. Очень благодарен за Ваше послание. Миссия Гарримана прибыла в полном составе и занята работой с утра до вечера с лордом Бивербруком и его сотрудниками. Целью является изучение всего вопроса о ресурсах с тем, чтобы можно было выработать сообща с Вами конкретную программу месячных поставок по всем имеющимся маршрутам и тем самым оказать Вам по возможности помощь в возмещении ущерба, причиненного Вашей военной промышленности. По идее Президента Рузвельта этот первый план должен охватить период до конца июня, но мы, естественно, будем продолжать оказывать Вам помощь до достижения победы. Я надеюсь, что совещание может открыться в Москве 25-го сего месяца, но это не должно предаваться гласности до тех пор, пока все участники не прибудут благополучно к месту назначения. О маршрутах и средствах передвижения будет сообщено позже.2. Я придаю большое значение вопросу об открытии сквозного пути от Персидского залива до Каспия не только по железной дороге, но и по автомобильной магистрали, к постройке которой мы надеемся привлечь американцев с их энергией и организационными способностями. Лорд Бивербрук сможет объяснить весь план снабжения и перевозок: он находится в самых дружественных отношениях с г-ном Гарриманом.
3. Все возможные театры войны, на которых мы бы могли осуществить военное сотрудничество с Вами, были подвергнуты рассмотрению со стороны штабов. Наиболее благоприятные возможности представляются, несомненно, на обоих флангах — на северном и южном. Если бы мы могли действовать с успехом в Норвегии, то это оказало бы сильное влияние на позицию Швеции, но в настоящее время мы не располагаем ни военными силами, ни судовым тоннажем для осуществления этого проекта. Что касается Юга, то значение Турции чрезвычайно велико: если можно заручиться помощью Турции, то в нашем распоряжении окажется добавочная мощная армия. Турция хотела бы присоединиться к нам, но боится, и не без основания. Возможно, что, обещая ей помощь значительными британскими вооруженными силами и поставку технических средств, в которых Турция испытывает недостаток, можно оказать на нее решающее влияние. Мы изучим с Вами любую другую форму действенной поддержки, ибо единственная цель заключается в том, чтобы привести в действие против общего врага максимальные силы.
4. Я вполне согласен, что возмещение ущерба русскому флоту должно последовать в первую очередь за счет Германии. Победа, несомненно, предоставит в наше распоряжение крупные германские и итальянские военные суда, и, по нашему мнению, таковые явились бы наиболее подходящими для возмещения потерь русского флота». [214]
Тем временем в Лондоне закончились переговоры между Бивербруком и Гарриманом, и 22 сентября англо-американская миссия по снабжению отправилась на крейсере «Лондон» из Скапа-Флоу через Северный Ледовитый океан в Архангельск, откуда она должна была вылететь в Москву. От этой миссии зависело многое. Я снабдил лорда Бивербрука общими инструкциями, которые были одобрены моими коллегами по военному кабинету, входившими в комитет обороны. Кроме того, я дал лорду Бивербруку следующее письмо для личной передачи Сталину:
Премьер-министр — премьеру Сталину
21 сентября 1941 года
«Уважаемый Премьер Сталин,Британская и Американская миссии уже выехали, и это письмо будет вручено Вам лордом Бивербруком. Лорд Бивербрук пользуется полнейшим доверием кабинета и является одним из моих самых старых и близких друзей. Он установил самые тесные отношения с г-ном Гарриманом, который является замечательным американцем, преданным всем своим сердцем победе общего дела. Они изложат Вам все, что нам удалось выработать в результате весьма тщательной консультации между Великобританией и Соединенными Штатами.
Президент Рузвельт решил, что наши предложения должны в первую очередь касаться месячных квот материалов, которые мы отправим Вам в течение девяти месяцев в период от октября 1941 года до июня 1942 года включительно. Вы имеете право знать точно, что мы можем поставлять из месяца в месяц, чтобы Вы могли наиболее выгодно распределить Ваши резервы.
Американские предложения ограничены пока концом июня 1942 года, но я не сомневаюсь, что впоследствии обе страны смогут поставить значительно большее количество, и Вы можете быть уверены, что мы приложим все усилия, чтобы компенсировать, насколько возможно, тяжелые потери, которые потерпела Ваша военная промышленность в результате нацистского вторжения. Я не хочу предвосхищать того, что лорд Бивербрук должен будет сказать по этому вопросу.
Вы увидите, что до конца июня 1942 года поставки идут почти полностью за счет британской продукции или продукции, которую Соединенные Штаты предоставят нам в качестве наших собственных закупок или согласно закону о передаче взаймы или в аренду. Соединенные Штаты были исполнены решимости предоставить нам фактически все свои экспортные излишки, и для них нелегко обеспечить в течение этого времени новые эффективные источники снабжения. Я надеюсь, что производство Соединенных Штатов получит дальнейший значительный импульс и что к 1943 году мощная промышленность Америки полностью развернется в соответствии с нуждами войны.
Что касается нашего участия, то мы не только значительно увеличим свой вклад из нашей существующей, заранее спланированной продукции, но также попытаемся добиться от нашего народа [215] дальнейших усилий для удовлетворения наших общих потребностей. Вы, однако, согласитесь, что наша армия и ее снабжение, которое было спланировано, составляют, может быть, только одну пятую или одну шестую Вашей или германской армий. Наш первый долг и потребность заключаются в том, чтобы держать моря открытыми, а наш второй долг — достигнуть, решительного превосходства в воздухе. Это основные требования, предъявляемые к людским ресурсам, составляющим на Британских островах 44 000 000. Мы никогда не можем надеяться иметь армию или военную промышленность, которые можно было бы сравнить с армией и военной промышленностью великих континентальных военных держав. Тем не менее мы сделаем все возможное, чтобы помочь Вам.
Генерал Исмей, который является моим личным представителем в Комитете начальников штабов и полностью осведомлен о всей нашей военной политике, уполномочен изучить с Вашими командующими любые планы практического сотрудничества, о которых может возникнуть мысль.
Если мы сможем очистить от врага наш западный фланг в Ливии, мы будем иметь значительные силы, как воздушные, так и сухопутные, для совместных действий на южном фланге русского фронта.
Мне кажется, что если бы удалось побудить Турцию к сопротивлению германским требованиям о пропуске войск или, еще лучше, если бы она вступила в войну на нашей стороне, то это было бы наиболее быстрой и эффективной помощью нам. Я уверен, что Вы придадите этому должное значение.
Я всегда разделял Ваши симпатии к китайскому народу в его борьбе за защиту своей родной земли от японской агрессии. Разумеется, мы не хотим добавлять Японию к числу наших врагов, но позиция Соединенных Штатов, как она выяснилась из моего совещания с Президентом Рузвельтом, уже заставила Японское Правительство придерживаться более трезвых взглядов. Я поспешил заявить от имени Правительства Его Величества, что если Соединенные Штаты будут втянуты в войну с Японией, то Великобритания немедленно выступит на их стороне. Я думаю, что все наши три страны должны, насколько возможно, продолжать оказывать помощь Китаю и что эта помощь может принять значительные размеры, не вызывая объявления войны со стороны Японии.
Нет сомнения, что нашим народам предстоит длительный период борьбы и страданий, но я питаю большие надежды на то, что Соединенные Штаты вступят в войну в качестве воюющей стороны, и если так, то я уверен, что нам надо будет только проявить выдержку для того, чтобы победить.
Я надеюсь, что в ходе войны огромные массы народов Британской Империи, Советского Союза, Соединенных Штатов и Китая, которые вместе составляют две трети всего человечества, выступят против своих врагов; и я уверен, что путь, по которому они пойдут, приведет к победе.
Шлю искренние пожелания успехов русским армиям и уничтожения нацистских тиранов...» [216]
28 сентября наша миссия прибыла в Москву. Ее приняли холодно, и совещания проходили отнюдь не в дружественной атмосфере. Можно было подумать, что мы были виноваты в том тяжелом положении, в котором сейчас очутился Советский Союз. Советские генералы и должностные лица не давали никакой информации своим американским и английским коллегам. Они даже не сообщили им, на какой основе были исчислены потребности русских в наших драгоценных военных материалах. Членам миссии не было оказано никакого официального приема почти до последнего вечера, когда их пригласили на обед в Кремль. Не следует думать, что подобные встречи между людьми, занятыми самыми серьезными делами, не могут помочь ходу дела. Наоборот, неофициальный обмен мнениями создает ту атмосферу, которая позволяет достичь соглашения. Но сейчас подобного настроения почти не чувствовалось и можно было подумать, что это мы приехали просить об одолжении.
2 октября президент сообщил мне об американских планах дальнейшего производства танков и самолетов. С июля 1942 года по январь 1943 года Соединенные Штаты будут выделять ежемесячно 1200 танков для Англии и России, а в течение следующих шести месяцев — 2 тысячи ежемесячно. Американская миссия в Москве получила указание обещать русским 400 танков в месяц с 1 июля, а по прошествии этого срока, после обсуждения с нашими представителями, — большее количество.
Соединенные Штаты будут в состоянии выполнить эти увеличившиеся обязательства, так как они удваивают производство танков и будут выпускать свыше 2500 танков в месяц.
Президент также сообщил мне, что он принял меры для поставки России в период между 1 июля 1942 года и 1 июля 1943 года 3600 самолетов первой линии, помимо и сверх того количества, о котором уже была достигнута договоренность.
В конце концов в Москве было достигнуто дружественное соглашение. Был подписан протокол, устанавливающий размеры поставок, которые Великобритания и Соединенные Штаты смогут выделить России в период с октября 1941 года по июль 1942 года. Это влекло за собой значительное нарушение наших военных планов, осуществление которых и без того уже было значительно затруднено из-за мучительного недостатка вооружения. Вся тяжесть пала на нас, потому что мы должны были не только отдавать свою собственную продукцию, но также обходиться без наиболее важного вооружения, которое американцы при других обстоятельствах послали бы нам.
Ни американцы, ни мы не давали никаких обещаний относительно [217] транспортировки этих поставок по трудным и опасным океанским и арктическим путям. Ввиду оскорбительных упреков, которые сделал Сталин, когда мы сказали, что конвоям не следует отплывать до тех пор, пока не сойдет лед, надо отметить, что мы гарантировали только то, что материалы будут «предоставлены Англией и Соединенными Штатами в местах их производства». Преамбула протокола заканчивалась словами: «Великобритания и Соединенные Штаты окажут помощь в перевозке этих материалов в Советский Союз и помогут осуществить их доставку».
Премьер-министр — премьеру Сталину
«Я был рад узнать от лорда Бивербрука об успехе трехсторонней конференции, состоявшейся в Москве. «Bis dat qui cito dat»{36}. Мы намерены обеспечить непрерывный цикл конвоев, которые будут отправляться с промежутками в десять дней. Следующие грузы находятся уже в пути и прибудут в Архангельск 12 октября: 20 тяжелых танков, 193 истребителя (предоктябрьской квоты). Следующие грузы отправляются 12 октября и намечены к доставке 29-го: 140 тяжелых танков, 100 самолетов типа «Харрикейн», 200 транспортеров для пулеметов типа «Брен», 200 противотанковых ружей с патронами, 50 пушек калибром в 42 мм со снарядами. Следующие грузы отправляются 22-го: 200 истребителей, 120 тяжелых танков. Из этого следует, что вся октябрьская квота самолетов и 280 танков прибудут в Россию к 6 ноября. Октябрьская квота транспортеров для пулеметов типа «Брен», противотанковых ружей и пушек калибром в 42 мм для танков прибудет в октябре. 20 танков были погружены для провоза через Персию и 15 будут немедленно отправлены из Канады через Владивосток.Таким образом, общее число отправленных танков составит 315, то есть на 19 штук меньше нашей полной квоты. Это количество будет восполнено в ноябре. Вышеупомянутая программа не включает снабжения из Соединенных Штатов.
При организации этого регулярного цикла конвоев мы рассчитываем, что Архангельск будет принимать главную часть поставок. Я предполагаю, что эта часть работы уже производится».
Хотя генерал Исмей имел все полномочия и был достаточно компетентен для обсуждения и разъяснения советским руководителям военного положения во всех его вариантах, Бивербрук и Гарриман решили не усложнять своей задачи вопросами, по которым не могло быть достигнуто соглашения. Поэтому переговоры на эту тему в Москве не велись. Неофициально русские продолжали требовать немедленного открытия второго фронта и, казалось, оставались совершенно глухи ко всем доводам, доказывавшим его невозможность. Оправданием их являлись страдания, которые они переживали. В основном все это приходилось выносить нашему послу. [218]
Я продолжал поддерживать нашего посла в тех многочисленных испытаниях и трудностях, которые ему приходилось выносить, выполняя в одиночестве свою тяжелую задачу.
Премьер-министр — Стаффорду Криппсу, Куйбышев
28 октября 1941 года
«1. Я вполне сочувствую Вашему трудному положению, а также России в ее страданиях. Они, несомненно, не имеют права упрекать нас. Они сами подписали свой приговор, когда, заключив пакт с Риббентропом, дали возможность Гитлеру наброситься на Польшу и этим развязали войну. Они лишили себя эффективного второго фронта, когда допустили уничтожение французской армии. Если бы до 22 июня они заранее проконсультировались с нами, можно было бы принять ряд мер для того, чтобы раньше оказать ту огромную помощь вооружением, которую мы сейчас предоставляем им.Однако до нападения на них Гитлера мы не знали, будут ли они сражаться, и если будут, то на чьей стороне. Мы оставались в одиночестве в течение целого года. Если бы мы подверглись вторжению и были уничтожены в июле или августе 1941 года или умерли от голода в этом году во время битвы за Атлантику, они отнеслись бы к этому совершенно безразлично. Если бы они выступили, когда немцы напали на Балканы, многое можно было бы сделать, но они предоставили Гитлеру выбирать по своему усмотрению время и противников. То, что правительство с подобным прошлым обвиняет нас в попытке завоевания территорий в Африке или в том, что мы стараемся получить преимущества в Персии за их счет или что мы готовы «сражаться до последнего русского солдата», на меня совершенно не действует. Если они питают какие-либо подозрения в отношении нас, то только потому, что в душе они сознают свою вину и упрекают себя».
Моя жена очень переживала, видя, что невозможность оказания нами военной помощи России все больше и больше беспокоила и огорчала народ по мере того, как проходил месяц за месяцем, а немецкие армии лавиной катились через степи. Я сказал ей, что о втором фронте не может быть и речи, и единственное, что мы будем в состоянии сделать в течение долгого времени, — это посылать в большом количестве все виды снабжения. Мы с Иденом поддержали ее попытку выяснить, не удастся ли собрать путем добровольной подписки средства на оказание медицинской помощи. Это уже было начато английским Красным Крестом и обществом Сент Джонс, и эта объединенная организация предложила моей жене возглавить кампанию «Помощи России». В конце октября она по их поручению выпустила свое первое обращение:
«В нашей стране нет ни одного человека, который не был бы взволнован до глубины души ужасной драмой, происходящей сейчас в России. Мы поражены мощью русского сопротивления и искусством, [219] с которым оно ведется. Мы искренне восхищаемся доблестью, стойкостью и патриотическим самопожертвованием русского народа. Но, пожалуй, больше всего нас потрясли муки огромного количества людей, внушившие нам ужас и сострадание.Среди материалов, которые мы уже послали в Россию, имеются 53 комплекта хирургических инструментов для неотложных операций, 30 комплектов аппаратуры для переливания крови, 70 тысяч различных хирургических игл и один миллион таблеток нового лекарства. Это лекарство является чудесным антисептическим средством, которое революционизировало лечение многих болезней, вызываемых микробами. Кроме того, мы отправили полтонны фенацетина и около 7 тонн гигроскопической ваты. Но это, разумеется, только начало.
Мы объявили, что ставим своей целью собрать один миллион фунтов стерлингов. Сделаны первые успешные шаги. Наши фонды уже достигают 370 тысяч фунтов стерлингов, а сбор денег проводится всего 12 дней. Наши всемилостивейшие и любимые король и королева, послав на прошлой неделе еще 3 тысячи фунтов стерлингов Красному Кресту, выразили желание, чтобы тысяча фунтов из этого их совместного дара была направлена в фонд помощи России. Они дали нам достойный пример.
Многое зависит от предпринимателей, и я хотела бы сказать следующее: всюду, где предприниматель находит возможность организовать сбор средств, рабочие охотно вносят свои еженедельные пенсы. Таким образом, все мы, от короля и королевы до самого скромного трудящегося и земледельца, можем принять участие в этом деле доброй воли и милосердия. Среди обитателей хижин и дворцов, среди тех, кто может выделить всего несколько пенсов, и таких богатых и щедрых жертвователей, как лорд Наффилд, который имеет возможность прислать чек на 50 тысяч фунтов стерлингов, есть миллионы людей, которые пожелают внести свою лепту в эту дань русскому народу».
Сейчас же последовали великодушные отклики. В течение следующих четырех лет моя жена с энтузиазмом и ответственностью посвящала себя этой задаче. В общей сложности из взносов как богатых, так и бедных было собрано около 8 миллионов фунтов стерлингов. Многие состоятельные люди делали щедрые взносы, но основная часть денег поступала за счет еженедельных отчислений народных масс. Таким образом, благодаря мощной организации Красного Креста и Сент Джонс медикаменты, хирургический инструментарий, различные предметы ухода за больными и всевозможное специальное оборудование, несмотря на тяжелые потери, которые несли во время плавания в Арктике конвои, доставлялись непрерывным потоком через опасные ледяные моря доблестным русским армиям и народу. [220]
Персия и Средний Восток. Лето и осень 1941 года.
Необходимость доставлять Советскому правительству вооружение и различного рода материалы исключительные трудности арктического пути наряду с будущими стратегическими возможностями сделали весьма желательным открытие широчайших коммуникаций с Россией через Персию. Персидские нефтепромыслы являлись важнейшим военным фактором. В Тегеране обосновалась активная и многочисленная германская миссия, и престиж Германии был высок. Подавление мятежа в Ираке и англо-французская оккупация Сирии, осуществленные с большим трудом, сорвали выполнение восточного плана Гитлера. Мы были рады возможности объединиться с русскими и предложили им провести совместную кампанию. Я не без некоторой тревоги решался на персидскую войну, но доводы в ее пользу были неотразимы. Я был очень рад тому, что генерал Уэйвелл находится в Индии и сможет руководить оттуда военными операциями.
11 июля 1941 года кабинет поручил начальникам штабов рассмотреть вопрос о желательности действий в Персии совместно с русскими в случае, если персидское правительство откажется выслать германскую колонию, подвизавшуюся в этой стране. 18 июля они рекомендовали занять твердую позицию по отношению к персидскому правительству. Этой же точки зрения решительно придерживался генерал Уэйвелл.
Начальники штабов считали, что операцию следует ограничить югом и что для захвата нефтепромыслов нам понадобится по меньшей мере одна дивизия, поддержанная небольшой авиационной частью. Эти силы пришлось бы перебросить из Ирака, где у нас и без того не хватало войск даже для поддержания внутренней безопасности. В заключение они указывали, что, если войска придется послать в Персию в ближайшие три месяца, их нужно будет заменить силами со Среднего Востока.
Я не был уверен в том, что этой персидской операции было обеспечено координированное планирование, необходимое для ее конечного успеха. Поэтому 31 июля я распорядился создать для этой цели специальный комитет при лорде — председателе Совета.
Этот комитет сообщал мне о результатах своей работы, одобренной военным кабинетом. Из послания комитета от 6 августа явствовало, что персы не пойдут навстречу нашим пожеланиям относительно изгнания из страны германских агентов и резидентов и что нам придется прибегнуть к силе. Следующим этапом должна была стать координация наших дипломатических и военных планов с планами русских. 13 августа Иден принял в министерстве иностранных дел [221] Майского, и был согласован текст наших соответственных нот Тегерану. Этот дипломатический шаг должен был явиться нашим последним словом. Майский заявил министру иностранных дел, что «после представления меморандумов Советское правительство будет готово предпринять военные действия, но оно сделает это лишь вместе с нами».
По получении этих известий 19 августа я написал:
«Я считаю точку зрения русских разумной, и нам следовало бы выступить вместе с ними, пока еще есть время».
Теперь мы обязались действовать. Если бы сопротивление персов оказалось более сильным, чем предполагалось, мы должны были изучить возможность отправки дополнительных подкреплений в район Среднего Востока.
Ввиду упорства персидского правительства генерал Куинэн, командовавший силами в Ираке, получил 22 июля приказ быть готовым к занятию Абаданского нефтеочистительного завода и нефтепромыслов, а также промыслов, расположенных в 250 милях к северу, близ Ханакина. На совместную англо-советскую ноту от 17 августа был получен неудовлетворительный ответ, и вступление английских и русских войск в Персию было назначено на 25 июля.
Имперские войска в секторе Абадана под командованием генерала Гарвея состояли из индийской 8-й пехотной дивизии; в секторе Ханакина, где командовал генерал Слим, — из 9-й бронетанковой бригады, одного индийского бронетанкового полка, четырех английских батальонов и одного полка английской артиллерии. В состав поддерживающих авиационных сил входили одна отдельная эскадрилья войсковой авиации, эскадрилья истребителей и эскадрилья бомбардировщиков. Первой целью был захват нефтепромыслов; второй — продвижение в Персию и, в сотрудничестве с русскими, установление контроля над персидскими коммуникациями и обеспечение сквозного пути к Каспийскому морю. На Южном фронте можно было ожидать сопротивления двух персидских дивизий, располагавших 16 легкими танками, а на Северном — трех дивизий.
Абаданский нефтеочистительный завод был занят пехотной бригадой, которая погрузилась на суда в Басре и на рассвете 25 августа высадилась в месте своего назначения. Большая часть персидских войск была застигнута врасплох, но сумела бежать на грузовиках. Завязались уличные бои; было захвачено несколько персидских судов. В то же время другие части 8-й дивизии заняли со стороны суши порт Хорремшехр, а одна часть была послана на север, к Ахвазу. Когда наши войска подходили к Ахвазу, стало известно, что шах отдал приказ «прекратить огонь» и персидский генерал приказал своим войскам вернуться в казармы. Нефтепромыслы на севере были захвачены без труда, и войска генерала Слима продвинулись на 30 миль по дороге к Керманшаху. Однако теперь они подошли к грозному проходу Пай-Так, который стойкие войска могли бы превратить в серьезное препятствие. Ввиду этого одна колонна была послана в обход позиции с юга.
Преодолев некоторое сопротивление, эти [222] войска 27 августа достигли Шахабада в тылу персидской линии обороны. Защитники прохода не устояли перед этим маневром и перед бомбардировкой и поспешно покинули свои позиции. Продвижение к Керманшаху возобновилось, и 28 августа было обнаружено, что противник вновь стянул силы на позицию, преграждавшую дорогу. Но перед самым началом атаки появился персидский офицер с белым флагом, и кампания была закончена. Наши потери составили 22 человека убитыми и 42 ранеными.
Так закончилась эта короткая и плодотворная операция превосходящих сил против слабого и древнего государства. Англия и Россия боролись за свою жизнь. Inter arma silent leges{37}. Мы можем радоваться тому, что благодаря нашей победе была сохранена независимость Персии.
Сопротивление персов рухнуло так быстро, что наше сотрудничество с Кремлем снова приобрело почти исключительно политический характер. Предлагая провести совместную англо-русскую кампанию в Персии, мы добивались главным образом открытия коммуникации [223] от Персидского залива до Каспийского моря. Мы надеялись также, что это непосредственное сотрудничество английских и советских сил позволит установить более тесные и дружественные отношения с нашим новым союзником. И мы, и они, конечно, были согласны, что всех немцев необходимо изгнать из Персии или захватить в плен, чтобы положить конец германскому влиянию и интригам в Тегеране и других местах. На втором плане стояли глубокие и щекотливые вопросы о нефти, коммунизме и послевоенном будущем Персии, но мне казалось, что это не должно было служить помехой товариществу и доброжелательности.
Премьер-министр — премьеру Сталину
16 сентября 1941 года
«Я очень хотел бы наладить окончательно наш союз с Персией и достичь тесного, эффективного, практического сотрудничества с Вашими вооруженными силами в Персии. В Персии имеются признаки серьезных беспорядков среди племен и резкого падения авторитета персидских властей. Распространение таких беспорядков означало бы, что мы были бы вынуждены тратить наши войска на усмирение этих людей, а это в свою очередь означало бы загрузку автомобильных и железнодорожных путей сообщения переброской тех же самых войск и перевозкой их снабжения, тогда как нам необходимо освободить путь и улучшить его по возможности, с тем чтобы обеспечить провоз снабжения в Вашу страну. Мы должны стремиться к тому, чтобы заставить персов самих поддерживать у себя порядок, пока мы заняты ведением войны. Решительное указание со стороны Вашего Превосходительства в этом смысле ускорит имеющееся уже благоприятное развитие наших дел на этом второстепенном театре войны».
Премьер-министр — премьеру Сталину
12 октября 1941 года
«...По вопросу о Персии. Наши интересы там заключаются лишь в следующем: во-первых, создание барьера против германского проникновения на Восток; и, во-вторых, устройство сквозного пути для поставок к Каспийскому бассейну. Если Вам желательно отозвать имеющиеся там пять или шесть русских дивизий с тем, чтобы использовать их на боевом фронте, мы примем на себя полную ответственность по поддержанию порядка и содержанию в исправности и улучшению путей снабжения. Я обещаю именем Британии, что мы не будем стремиться к каким-либо выгодам для себя за счет каких-либо справедливых русских интересов как во время войны, так и по ее окончании. Во всяком случае, подписание трехстороннего договора срочно необходимо во избежание нарастания внутренних беспорядков, что повлекло бы опасность прекращения движения грузов по путям снабжения. Генерал Уэйвелл будет в Тифлисе 16 октября и обсудит с Вашими генералами любые вопросы, которые Вы, может быть, уполномочите их решить с ним.Словами не выразить наших чувств по поводу Вашей колоссальной героической борьбы — мы надеемся скоро засвидетельствовать это делами».
Договоренность с русскими по всем вопросам была достигнута легко и быстро. Условия, предъявленные персидскому правительству, заключались в основном в прекращении всякого сопротивления, высылке немцев, сохранении нейтралитета в войне и предоставлении союзникам права пользоваться персидскими коммуникациями для транзитных перевозок военных грузов в Россию. Дальнейшая оккупация Персии была осуществлена мирно. Английские и русские войска встретились дружески, и 17 сентября ими совместно был занят Тегеран. За день до этого шах отрекся в пользу своего одаренного 22-летнего сына.
20 сентября новый шах восстановил по совету союзников конституционную монархию, а его отец вскоре после этого отправился в изгнание, где он жил с полным комфортом, и в июле 1944 года умер в Иоганнесбурге. Основная часть наших сил была отозвана из Персии, где остались лишь войска для охраны коммуникаций, а 18 октября как русские, так и английские войска эвакуировались из Тегерана. После этого наши войска под командованием генерала Куинэна были заняты на строительстве оборонительных сооружений для защиты от возможного вторжения германских армий из Турции или с Кавказа и готовились к принятию крупных подкреплений, которые должны были прибыть в случае, если бы такое вторжение оказалось неминуемым.
Нашей главной целью стало создание важнейшего пути снабжения в Россию через Персидский залив. Благодаря наличию в Тегеране дружественного правительства мы смогли расширить порты, улучшить речные коммуникации, построить шоссе и реконструировать железные дороги. Начатые английской армией в сентябре 1941 года, эти мероприятия, которые должны были теперь взять на себя и довести до конца Соединенные Штаты, позволили нам послать в Россию за четыре с половиной года пять миллионов тонн грузов.
Теперь мы можем вернуться к основному, Средиземноморскому театру.
Обе стороны использовали лето, чтобы укрепить свои армии в Ливийской пустыне. Для нас было крайне важно пополнить силы на Мальте. Потеря Крита лишила флот адмирала Кэннингхэма заправочной базы, расположенной достаточно близко, чтобы ею могли пользоваться наши морские силы для прикрытия Мальты. Возможность высадки на Мальте морского десанта из Италии или Сицилии возросла, хотя, как нам теперь известно, Гитлер и Муссолини одобрили такой план лишь в 1942 году. Авиационные базы противника на Крите и в Киренаике представляли настолько серьезную угрозу [224] для конвоев, следовавших из Александрии на Мальту, что нам приходилось всецело полагаться на доставку грузов с запада. Огромную услугу в выполнении этой задачи оказал адмирал Сомервелл со своим соединением «Н» из Гибралтара. Маршрут, который военно-морское министерство считало самым опасным, стал единственным открытым для нас путем. К счастью, в это время вторжение в Россию вынудило Гитлера отозвать с Сицилии свою авиацию, что обеспечило передышку Мальте и позволило нам вернуть себе господство в воздухе над Мальтийским проливом. Это не только облегчило подход караванам с запада, но и дало нам возможность наносить более сильные удары по транспортам и грузовым судам, доставлявшим подкрепления Роммелю.
Были успешно проведены два довольно больших каравана. Переход каждого из них явился трудной морской операцией. В июле на Мальту прибыл конвой из 6 грузовых судов и было выведено 7 порожних судов. Через двое суток итальянцы предприняли свое единственное серьезное нападение на гавань Валлетта, в котором приняли участие около 20 торпедных катеров и 8 подводных лодок-малюток. Части портовой обороны, состоявшие главным образом из мальтийцев, почти полностью уничтожили нападавших, несмотря на всю дерзость их нападения. В сентябре прошел еще один караван из 9 транспортов, потерявший при прохождении всего одно судно. Его сопровождал очень сильный эскорт, состоявший из линкоров «Принс ов Уэлс», «Родней», «Арк Ройал», 5 крейсеров и 18 эсминцев. Кроме этих основных караванов до острова добралось также большое количество других грузовых судов. В общей сложности благополучно прибыло 32 судна из 34. В пути они испытали много опасностей и доблестно проявили себя. Эти поставки позволили крепости не только существовать, но и наносить удары. В течение трех месяцев, по сентябрь включительно, английские самолеты, подводные лодки и эсминцы, действуя с Мальты, потопили 43 направлявшихся в Африку судна держав оси общим водоизмещением 150 тысяч тонн, а также 64 судна меньшего тоннажа. В октябре было потоплено в пути свыше 60 процентов грузов, предназначавшихся для Роммеля. Вполне возможно, что это сыграло решающую роль в борьбе в Западной пустыне в 1941 году.
В сентябре, как мы сейчас знаем, германский адмирал, находившийся при итальянском верховном командовании, сообщал:
«Сейчас, как и всегда, на Средиземном море господствует английский флот... Итальянский флот не смог воспрепятствовать операциям военно-морских сил противника, но во взаимодействии с итальянской авиацией он все же помешал английским конвоям регулярно использовать средиземноморский маршрут... Самым опасным оружием англичан являются подводные лодки, особенно те, которые действуют с Мальты. За освещаемый период отмечено 36 атак подводных лодок, из них 19 успешных... Из-за слабости итальянской авиации на Сицилии за последние несколько [226] недель возросла угроза с Мальты германо-итальянскому морскому пути в Северную Африку... Кроме того, с Мальты почти ежедневно совершаются налеты на Триполи. За последнее время участились налеты английской авиации на итальянские морские порты на Сицилии... Соединения итальянской авиации, размещенные сейчас на Сицилии и в Северной Африке, недостаточны, чтобы воспрепятствовать операциям английских военно-воздушных и морских сил... Я еще раз серьезно предостерегаю против недооценки опасностей, порождаемых положением на Средиземном море».
Успех описанных выше мер не рассеял моей тревоги по поводу промедления в Пустыне и прибытия подкреплений к Роммелю, и я требовал от военно-морского министерства, чтобы были приложены еще большие усилия. Особенно мне хотелось, чтобы на Мальте базировалось новое соединение надводных кораблей.
Этот курс был принят, хотя для претворения его в жизнь требовалось время. В октябре на Мальте был создан ударный отряд, известный под названием соединения «К», состоявший из крейсеров «Орор» и «Пинелопи» и эсминцев «Лэнс» и «Лайвли». Это соединение оказало важные и своевременные услуги.
В это время я преследовал более широкие цели. В войне всегда желательно, хотя и не всегда возможно, составлять планы на будущее. Затишье, последовавшее за решением Окинлека отложить наступление, и успешная Персидская кампания создали для этого благоприятную обстановку. Со всех точек зрения я считал в то время желательным доставить на Восток максимальные подкрепления, какие только позволял тоннаж наших судов. Я не мог знать, как обернется предстоящая битва в Пустыне или как долго продержится русский фронт на Кавказе. Кроме того, всегда существовала японская угроза со всеми вытекавшими из нее потенциальными опасностями для Австралии и Новой Зеландии. Мне хотелось перебросить на Восток еще две английские дивизии. Если бы они могли обогнуть мыс Доброй Надежды примерно к концу этого года, у нас было бы в наличии кое-что существенное на случай непредвиденных обстоятельств. В сущности, это был бы тот подвижной резерв, тот «маневренный кулак», который один только мог обеспечить свободу выбора в час нужды. Я постиг это в суровой школе, где уроки даются зачастую лишь однажды.
Поэтому я стремился создать двойную гарантию, перебросив еще две дивизии для армии, действующей в Пустыне, а также иметь подвижной резерв для других нужд или непредвиденных событий на Среднем Востоке. Однако для этого у нас не было судов. Все суда, без которых можно было обойтись на Атлантическом океане, были использованы в составе конвоев, совершавших путь вокруг мыса Доброй Надежды, а также из Австралии и Индии. Но растущая [227] сердечность моей переписки с президентом Рузвельтом внушала мне уверенность, что он одолжит мне несколько быстроходных американских транспортов.
Я обратился к президенту Рузвельту.
Бывший военный моряк — президенту Рузвельту
1 сентября 1941 года
«1. Благодаря хорошим результатам, так легко достигнутым в Персии, мы оказываемся в соприкосновении с русскими. Мы собираемся проложить вторую колею или, по меньшей мере, значительно улучшить железную дорогу от Персидского залива до Каспийского моря, открыв, таким образом, надежный путь, по которому можно будет доставлять долгосрочные грузы к тыловым рубежам русских в Волжском бассейне. Кроме этого, крайне важно, чтобы Турция ни в коем случае не пропускала немцев в Сирию и Палестину. Учитывая обе эти важные цели, я хочу укрепить армии на Среднем Востоке еще двумя английскими кадровыми дивизиями общей численностью 40 тысяч бойцов в дополнение к тем 150 тысячам текущих пополнений, которые мы перевезем сами до рождества. Мы, однако, не сумеем выделить все необходимое для этого количество судов. Не сможете ли Вы ссудить нам на срок с начала октября по февраль 12 американских пароходов и 20 грузовых судов, укомплектованных американскими экипажами? Они доставили бы грузы в порты Соединенного Королевства под любым флагом, который будет найден удобным. Если они смогут прибыть сюда в начале октября, мы пошлем их на Средний Восток в дополнение к нашим октябрьским и ноябрьским караванам».На это был получен в высшей степени великодушный ответ.
«Я уверен, — писал президент 6 сентября, — что мы можем способствовать Вашему проекту укрепления армии на Среднем Востоке. Во всяком случае я в состоянии сейчас заверить Вас, что мы сможем предоставить транспорт для 20 тысяч человек».
Он указал, что это будут американские военные транспорты, укомплектованные военными моряками, и что американский закон о нейтралитете разрешает кораблям военно-морского флота заходить в любой порт. Помимо этого, морская комиссия Соединенных Штатов распорядится направить в Северную Атлантику дополнительно 10 — 12 судов, которые будут совершать рейсы между американскими портами и портами Великобритании, так что мы сможем высвободить для Среднего Вот стока 10 — 12 английских грузовых судов.
«Я предоставляю вам, — писал он, — наши лучшие транспорты. Кстати, я очень рад, что вы намерены перебросить подкрепления на Средний Восток».
Все наши мысли в то время были обращены к Пустыне. Я могу привести записку о предстоящих операциях в Пустыне, которую я написал в первую неделю августа. Я показал свой проект начальнику имперского генерального штаба и главнокомандующему войсками митрополии генералу Бруку. Оба они выразили свое полное согласие и внесли лишь несколько второстепенных непринципиальных изменений,
7 октября 1941 года я разослал этот документ различным представителям верховного командования, Правило, изложенное в пункте 4, относительно командующих армией и авиацией было введено в силу соответствующими телеграммами на имя генерала Окинлека и маршала авиации Теддера, В этих телеграммах определялись их взаимоотношения и подтверждалось, что командующему сухопутными силами принадлежит верховное право распоряжаться авиацией как во время боя, так и на подготовительной стадии. С тех пор это правило стало господствующим в английских вооруженных силах, а впоследствии было самостоятельно разработано Соединенными Штатами:
«Слава ждет того командира, который первым в этой войне вернет артиллерии ее решающую роль на поле боя, роль, которой она лишилась в результате появления танков с тяжелой броней. Для этой цели необходимо соблюдение трех правил:
а) Каждое полевое орудие или подвижная зенитная пушка должны иметь при себе большой запас бронебойных трассирующих болванок. Таким образом, каждое подвижное орудие станет противотанковым орудием и каждая батарея будет иметь свою собственную противотанковую защиту.б) Танковую атаку на пушки следует только приветствовать. Орудия должны вести огонь даже в упор. Пока приближающиеся танки не подойдут на ближнюю дистанцию, батареи должны вести по ним скорострельный огонь бризантными снарядами. На этом этапе самой уязвимой частью танков являются гусеницы. На ближней дистанции нужно открыть стрельбу бронебойными снарядами. Эта стрельба должна продолжаться, пока остаются в живых бойцы хотя бы одного орудийного расчета. Последний залп следует дать с дистанции не свыше 10 ярдов. Быть может, отдельным орудийным расчетам удастся делать вид, будто они выведены из строя, или воздерживаться от обстрела, с тем чтобы получить великолепную возможность открыть огонь бронебойными снарядами с самой ближней дистанции.
в) Вышеуказанная тактика может зачастую привести, особенно когда артиллерия сталкивается с танками, к захвату и потери орудий. При условии, если дело дойдет до стрельбы в упор, такая потеря пушек должна рассматриваться не как катастрофа, а, напротив, как величайшая честь для данной батареи. Уничтожение танков более чем компенсирует потерю полевых орудий или подвижных зенитных пушек. Немцы не используют захваченные у нас пушки, так как у них вдоволь орудий собственных типов, которые они предпочитают всем другим. Наши собственные запасы достаточны, чтобы возместить потери. [229]
Английская артиллерия должна установить принцип, что танкам невыгодно атаковать группу правильно размещенных английских батарей и что эти батареи всегда будут ждать их атаки, чтобы уничтожить значительную часть танков. Наши орудия также не должны отступать перед танками, как веллингтоновские каре не отступали под Ватерлоо перед вражеской кавалерией.
2. С начала вторжения во Францию немцы ввели практику, которую они с тех пор неуклонно развивали, — придавать своим самым передовым отрядам зенитную артиллерию и включать ее во все свои танковые и транспортные колонны. Мы должны делать то же самое. Нужно взять себе за правило, что всем соединениям, находящимся в колоннах либо развернутым, должно придаваться для защиты определенное количество зенитных пушек. Этот принцип применим к колоннам всех видов, которые должны быть в избытке обеспечены пулеметами и пушками «Бофорс», поскольку производство этих видов вооружения возрастает.
3. В настоящий момент генералу Окинлеку посылается 250 пушек «Бофорс», которые надлежит использовать наилучшим образом при следовании войск в колоннах и на всех пунктах сбора, а также и на заправочных станциях, столь необходимых во время проведения наступательных операций.
Армия никогда больше не должна полагаться на авиацию как на свое единственное прикрытие от нападения с воздуха. Прежде всего следует отказаться от постоянного авиационного патрулирования над движущимися колоннами. Неразумно «распределять» самолеты подобным образом, и никакое превосходство в воздухе не выдержит сколько-нибудь широкого применения такой порочной практики.
4. Как только главнокомандующий сухопутными силами на Среднем Востоке объявит о предстоящем сражении, военно-воздушные силы предоставят ему всевозможную помощь независимо от наличия других объектов, какими бы соблазнительными они ни были. Победа в таком сражении улучшает все положение в целом и создает новые благоприятные ситуации решающего характера. Главнокомандующий сухопутными силами укажет военно-воздушным силам цели и задачи, выполнения которых он требует как во время предварительной атаки на тыловые сооружения противника, так и в ходе самого сражения. Задача главнокомандующего военно-воздушными силами — использовать в этих целях самым эффективным образом максимум своих средств. Это относится не только к эскадрильям, выделенным для постоянного взаимодействия с армией, но и ко всей авиации, имеющейся на этом театре.
5. В случае необходимости бомбардировщики могут быть использованы для доставки людей и грузов для сильно растянувшихся или дальних колонн, причем единственной целью должен быть успех военной операции. Поскольку интересы обоих главнокомандующих совпадают, не приходится опасаться возникновения каких-либо трудностей. Главнокомандующий военно-воздушными силами, естественно, отложит выполнение всех повседневных задач и сосредоточит свое внимание в подготовительный период на бомбардировке тыловых [230] объектов противника. Он будет делать это не только по ночам, но и посредством дневных атак под прикрытием истребителей. Это даст возможность помериться силами с вражескими истребителями и предоставит наилучшую возможность обеспечить себе местное господство в воздухе. То, что справедливо в отношении подготовительного периода, в еще большей степени относится к боевым операциям. Бомбардировщики, сопровождаемые сильным эскортом истребителей, должны атаковать днем всякое скопление вражеских войск, заправочные станции и колонны на марше, завязывая таким образом воздушные бои, не только имеющие важное значение сами по себе, но и прямо способствующие достижению общего успеха».
Генерала Монтгомери не было в числе тех, кому был послан этот документ, и мне представился случай показать ему копию лишь в 1943 году, спустя полтора года, когда я встретил его в Триполи, после победы 8-й армии при Эль-Аламейне. «Сейчас это так же справедливо, — писал он, — как и тогда, когда это было написано». К этому времени он, несомненно, покрыл себя славой, вернув артиллерии подобающее ей положение на поле боя.
Растущая мощь Англии. Осень 1941 года.
С приближением зимы необходимо было пересмотреть в свете новой обстановки численность и организацию армии на 1942 год. Мы не могли питать уверенности, что Германия не построила к этому времени для целей вторжения множество различных десантных судов и танковых барж. Мы сами строили все больше таких судов. Потребности Германии были, разумеется, даже больше наших. В октябре мы не могли быть уверены, что Гитлер, разбив и отбросив на первой стадии своего наступления русские армии, не последует затем первоначальному совету своего генералитета и не остановится внезапно, чтобы занять зимние рубежи. Не мог ли он, заблаговременно подготовившись, перебросить кружным путем 20 — 30 дивизий, чтобы предпринять весной вторжение в Англию?
Не было даже известно, не осталось ли у него на Западном театре достаточного количества хороших войск. Казалось также, что германская авиация может очень быстро перенести центр тяжести своих операций с Востока на Запад. Во всяком случае, нам нужно было быть готовыми к такой внезапной перемене. На эту важнейшую необходимость нам указал главнокомандующий войсками метрополии сэр Алан Брук. Он был совершенно прав, отстаивая нужды обороны метрополии, и надо сказать, что он и его энергичный штаб сделали это самым решительным образом. Они потребовали большое число солдат, предрекая в противном случае ужасающее сокращение количества боевых подразделений. [231]
Главным источником, откуда можно было черпать силы для пополнения наших подвижных частей, были, конечно, зенитные батареи и другие части противовоздушной обороны. Я противился этим тенденциям и снова начал развивать доводы против реальности угрозы вторжения, мысль о которой тем не менее никогда не покидала меня.
Противовоздушная оборона Великобритании
Директива премьер-министра
Премьер-министр — полковнику Холлису для комитета начальников штабов
8 октября 1941 года
«Мы не можем сказать, насколько сильными будут воздушные налеты этой зимой или насколько серьезной будет этой весной угроза вторжения, Эти два хищника будут парить над нами до конца войны, Мы должны позаботиться о том, чтобы наши меры предосторожности против них не ослабили чрезмерно нашу подвижную полевую армию, а также формы наших наступательных усилий.Было бы целесообразно установить общую численность личного состава частей противовоздушной обороны Великобритании на ее нынешнем уровне — 280 тысяч человек плюс любое дополнительное число женщин, которых они смогут завербовать,
Учитывая равенство, существующее сейчас между английскими и германскими военно-воздушными силами, а также русский фактор, надо думать, что противник вряд ли предпримет сильные и непрерывные воздушные атаки на Англию в сочетании с вторжением или в качестве прелюдии к нему. Для этого ему пришлось бы накопить силы...
Поэтому противовоздушная оборона Великобритании должна быть как можно более гибкой, а жесткую оборону нужно свести к минимуму. В этих целях возможно большая часть сил противовоздушной обороны должна обладать подвижностью. Генералу Пайлу надлежит подготовить планы максимального укрепления войск генерала Брука подвижной зенитной артиллерией.
Нужно оказать генералу Пайлу всемерную помощь в разработке планов увеличения армейской подвижной зенитной артиллерии и укрепления батарей береговой артиллерии, сохраняя в то же время без всякого дополнительного увеличения (за исключением женщин) сил, имеющихся в его распоряжении (280 тысяч), необходимый минимум, который так хорошо служил нам в прошлом году». [232]
К этому времени сильно возросла мощь нашей истребительной авиации, которая не только обеспечивала теперь большую безопасность против вторжения, но и открывала новые перспективы стратегического планирования.
Премьер-министр — начальнику штаба военно-воздушных сил
1 сентября 1941 года
«Я был в восторге, узнав из последней сводки, что военно-воздушные силы метрополии насчитывают фактически сто эскадрилий истребительной авиации. Огромные изменения в военной обстановке, явившиеся следствием присоединения России к числу воюющих держав, и улучшение нашего положения на Среднем Востоке, включая Персию, склоняют меня к мысли послать на Средний Восток новые крупные подкрепления, чтобы повлиять на Турцию и (или) поддержать Россию на ее южном фланге. Я думаю отправить на театр Ирак — Персия — Сирия до 20 полных эскадрилий истребительной авиации».
Все это время я всемерно добивался увеличения и ускорения производства бомбардировщиков, которое далеко отставало даже от самых умеренных требований сторонников этого вида оружия.
Премьер-министр — лорду — председателю Совета
7 сентября 1941 года
«Меня сильно тревожит медленное расширение производства тяжелых и средних бомбардировщиков. Для того чтобы английский воздушный флот располагал 4 тысячами средних и тяжелых бомбардировщиков первой линии, в период с июля 1941 года по июль 1943 года должно быть выпущено 22 тысячи самолетов, из которых 5500 мы можем, вероятно, получить из Америки. Новейшие прогнозы показывают, что из оставшихся 16500 самолетов наши заводы смогут дать только 11 тысяч. Если мы хотим выиграть войну, мы не можем мириться с таким положением. Поэтому, обсудив этот вопрос с министром авиационной промышленности и сэром Чарлзом Крейвеном, я распорядился подготовить план расширения нашего производства с тем, чтобы выпустить за этот период не И тысяч, а 14500 самолетов. Этого можно добиться, лишь приложив много труда и урезав другие наши потребности. В это время мне приходилось воевать сразу на всех административных фронтах и, разбираясь во множестве самых противоречивых нужд, рекомендовать кабинету правильные решения».
Премьер-министр — начальнику штаба военно-воздушных сил
7 октября 1941 года
«Мы все надеемся, что наше воздушное наступление на Германию оправдает надежды штаба военно-воздушных сил. Сейчас [233] делается все, чтобы создать желаемую бомбардировочную авиацию возможно большей численности, и у нас нет намерения менять эту политику. Я возражаю, однако, против неограниченного доверия к этому средству нападения, а еще больше — против того, чтобы выражать это доверие в арифметических величинах. Это самый сильный способ подрыва морального состояния противника, каким мы располагаем в настоящее время. Если Соединенные Штаты вступят в войну, тогда в 1943 году к этому придется добавить одновременные атаки бронетанковых сил во многих завоеванных немцами странах, в которых созрели условия для восстания. Только таким путем можно было бы наверняка достичь решающего результата. Даже если бы в результате наших бомбардировок все города Германии стали необитаемыми, отсюда вовсе не следовало бы, что военный контроль был бы ослаблен или даже что военная промышленность не смогла бы продолжать свою работу».
К этому времени я уже пришел к определенным заключениям относительно численности и характера армии, к созданию которой мы должны были стремиться в 1942 году, а также относительно мер по обеспечению людских резервов, необходимых для осуществления этого плана. Я получил согласие соответствующих инстанций на следующую программу и вытекающие из нее мероприятия, которые были проведены в жизнь.
Численность армии
Директива министра обороны
9 октября 1941 года
«1. В настоящее время в Соединенном Королевстве (включая Северную Ирландию) имеется 26 типовых дивизий моторизованной пехоты и одна польская дивизия, то есть всего 27 дивизий, хорошо обеспеченных артиллерией и транспортом, средней численностью по 15500 человек, а также 10 корпусов и корпусных частей (61 тысяча). Для действий на побережье имеется 8 территориальных дивизий средней численностью около 10 тысяч человек. Каждая такая дивизия располагает лишь береговой артиллерией и небольшим количеством транспортных средств. У нас имеется 5 бронетанковых дивизий и 4 армейские бронетанковые бригады, или в общей сложности 14 бронетанковых бригад (с 5 дивизионными частями), 4 бригадные группы с артиллерией и транспортом, 7 пехотных бригад и 12 отдельных батальонов и, кроме того, 8 батальонов защиты аэродромов и 100 тысяч человек в отрядах местной обороны.2. Эту организацию предлагается преобразовать в 27 типовых дивизий (именуемых ниже полевыми дивизиями) плюс польская дивизия (которая будет иметь одну бронетанковую часть), всего 28 дивизий, и увеличить бронетанковые силы до 7 бронетанковых дивизий и 8 армейских бронетанковых бригад, что составит в общей сложности 22 бронетанковые бригады (с 7 дивизионными частями). 4 бригадные группы остаются без изменений. Вместо 8 территориальных дивизий и других упомянутых выше частей будет создано 13 бригад плюс союзные войска, равные 2 бригадам, и 8 отдельных батальонов. Все это, вместе взятое, образует полевую армию метрополии, которая может, таким образом, считаться равной 45 дивизиям. Кроме того, остаются 8 батальонов защиты аэродромов, а также войска местной обороны».
Затем я подробно описал наши силы в метрополии и за границей. Итог показывает численность наших вооруженных сил и их размещение перед важнейшими событиями, которые вовлекли в войну Соединенные Штаты. Далее в директиве говорится:
«10. Если мы будем исчислять силу нашей армии в дивизиях или их эквивалентах, тогда общее распределение войск в 1942 году будет выглядеть следующим образом:
| Соединенное Королевство | 45 |
| Дивизии противовоздушной обороны | 12 |
| Нильская армия | 16 |
| Индийская армия в Ираке и Персии | 9 |
| Индийская армия у себя в стране | 8 |
| Гарнизоны крепостей | 7 |
| Туземные африканские дивизии | 2 |
| Итого | 99 |
11. Наш долг развернуть, оснастить и снабжать все эти части в течение 1942 года».
По мере того как 1941 год подходил к концу, ознаменовавшемуся неожиданными критическими событиями, мы могли также с достаточной долей уверенности подвести итог ходу смертельной подводной войны. Благоприятные тенденции, о которых я доложил на закрытом заседании парламента в конце июня, становились все яснее с каждой неделей. Наши силы росли. К июлю мы уже могли обеспечивать наши конвои, шедшие через северную часть Атлантического океана и во Фритаун, постоянным, хотя и небольшим, эскортом.
Пока Германия прилагала все силы, чтобы умножить количество своих подводных лодок, активное сотрудничество Соединенных Штатов становилось реальностью. Наши новые виды оружия, хотя и находившиеся еще в зачаточном виде, а также тактическое взаимодействие наших морских и воздушных сил в борьбе с подводными лодками непрерывно улучшались. Радарное оборудование для кораблей, от которого так много зависело, было не без риска провала пущено в производство непосредственно из проектного бюро. Нашим главным средством защиты на море все еще было уклонение от встречи с противником. День, когда мы могли бы позволить себе спровоцировать противника на нападение, еще не наступил.
4 сентября германская подводная лодка безуспешно атаковала американский эсминец «Грир», направлявшийся в Исландию. Через неделю, 11 сентября, президент издал свой приказ «стрелять первыми». Он заявил по радио:
«Отныне, если германские или итальянские военные корабли вступят в воды, охрана которых необходима для американской обороны, они тем самым подвергнут себя опасности. Я, как главнокомандующий, отдал американской армии и военно-морскому флоту приказ немедленно приступить к осуществлению этой политики».
16 сентября американские эскортные суда впервые обеспечили непосредственное охранение нашим галифакским караванам. Это сразу же облегчило положение наших флотилий. Но прошло еще два месяца, прежде чем президенту удалось освободиться от американских законов о нейтралитете, в силу которых американские суда не могли перевозить товары в Англию и даже вооружаться для самозащиты.
Хотя по сравнению с 1940 годом число действующих германских подводных лодок возросло сейчас в 5 раз, наши потери в судах значительно сократились. В период с июля по ноябрь наши быстроходные галифакские караваны не потеряли ни одного торгового судна. Тихоходные караваны, отплывавшие из Сиднея и с острова Кейп-Бретон под эскортом только английских и канадских кораблей, также не подвергались нападениям в июле и августе. Однако в сентябре нашим конвоям пришлось выдержать семидневный бой в районе между Гренландией и Исландией более чем с дюжиной подводных лодок. Было потоплено 16 судов из 64 входивших в конвой и 2 подводные лодки. 31 октября была наконец нарушена неприкосновенность галифакских конвоев, и американский эсминец «Рейбен Джеймс» был торпедирован и потоплен, причем имелось много жертв.
Это была первая потеря, понесенная американским военно-морским флотом во все еще необъявленной войне. В августе были отмечены ограничения количества судов, отплывающих с одним конвоем. Быстроходные и тихоходные конвои нередко объединялись на часть своего пути, и 9 августа такой комбинированный конвой, состоявший из 100 судов, благополучно добрался до места назначения. В течение трех месяцев, по сентябрь включительно, еженедельный импорт составлял в среднем около одного миллиона тонн, то есть возрос примерно на 80 тысяч тонн в неделю.
Наши авиационные патрули, следившие за германскими крейсерами в Бресте, заметили, что германские подводные лодки, базировавшиеся на порты Бискайского залива, обычно пересекали залив на поверхности и довольно определенными маршрутами. Это открывало благоприятные возможности перед нашей береговой авиацией, [236] но для полного их использования нужно было выполнить два условия. Первым их них была проблема опознавания. Хотя наше радарное оборудование, установленное на самолетах, и давало теперь скромные результаты, мы не могли опознавать объекты ночью, пока, наконец, несколько позже эта проблема не была решена созданием авиационного прожектора.
Вторым условием было оснащение самолетов оружием, которое могло бы потопить подводную лодку. При представлявшихся нам мимолетных возможностях для атак авиабомбы и глубинные бомбы, которыми были вооружены наши самолеты, были недостаточно точными и недостаточно разрушительными. Тем не менее в течение трех месяцев, закончившихся ноябрем, было совершено 28 атак. К декабрю противник был вынужден пересекать опасный район залива либо в темноте, либо под водой. Таким образом, время, в течение которого подводная лодка могла охотиться, было сокращено примерно на пять дней.
В этот момент на английский военно-морской флот легло новое бремя. Необходимость помочь России привлекла наше внимание к морским путям в Архангельск и Мурманск. К концу июля Вайан, ныне адмирал, получил приказ произвести разведку на Шпицбергене. Он высадил отряд, чтобы уничтожить угольные склады и спасти нескольких норвежцев, которых немцы принудили служить им. Во время этой четко выполненной операции было также захвачено 3 груженых немецких угольщика. Примерно в это же время 56 самолетов с авианосцев «Фьюриес» и «Викториес» отважно атаковали германские суда в портах Петсамо и Киркенес на оконечности Нордкапа. Были причинены некоторые повреждения, но при этом погибло 16 наших самолетов, и операция больше не повторялась.
12 августа из Ливерпуля в Архангельск с заходом в Исландию отплыл первый конвой «PQ» из 6 судов, предназначавшихся для России. С этих пор конвои регулярно отправлялись в Северную Россию один — два раза в месяц. Они шли под сильным эскортом и пока что не встречали помех со стороны противника. Когда Архангельск замерз, был использован в тех же целях Мурманск. Успешная доставка грузов для русской армии вызвала слишком много ликования и чересчур широко рекламировалась, и следующий год ознаменовался серьезными неудачами.
Со вступлением России в войну атаки германской авиации на суда близ нашего побережья несколько уменьшились. «Фокке-вульфы» имели большой радиус действия, но теперь на сцене появились специально сконструированные для отражения этой опасности суда, оборудованные катапультами для самолетов-истребителей. Вскоре они добились успеха. Объектом атак германских самолетов и подводных лодок стали сходившиеся в одну точку пути из Гибралтара и Сьерра-Леоне. В течение августа и сентября мы потеряли в результате этих атак 31 судно и 3 эскортных корабля. Среди них был эсминец «Коссак», отличившийся при захвате «Альтмарка» и потоплении «Бисмарка». В сентябре вступил в строй первый настоящий эскортный авианосец «Одэсити», выпускавший с взлетной палубы 6 самолетов и сразу же доказавший ценность кораблей такого типа. Он мог не только уничтожать или отгонять «фокке-вульфы», но и с помощью авиаразведки в дневное время не давать немецким подводным лодкам подниматься на поверхность и своевременно предупреждать об их появлении. «Одэсити» послужил образцом, по которому в последующие годы в Соединенных Штатах было построено большое количество кораблей, сыгравших важнейшую роль в борьбе с подводными лодками, а затем и в десантных операциях.
Решение Германии послать подводные лодки в Средиземное море еще больше облегчило наше положение на Атлантическом океане. 5 из этих лодок были уничтожены в Гибралтарском проливе, а 6 других повреждены и вынуждены повернуть обратно. Но 24 лодки успешно прошли и, как будет видно в одной из последующих глав, создали там серьезную угрозу.
В 1941 году у нас имелись веские основания быть довольными общим ходом океанской войны против наших торговых судов. В ноябре 1941 года наши потери от подводных лодок упали до самого низкого уровня начиная с мая 1940 года. Несмотря на все хвастовство Гитлера и увеличение количества его подводных лодок и самолетов, а также рост числа наших морских конвоев, потери английского и союзного судоходства в 1941 году вряд ли были большими, чем в 1940 году. Конечно, с обеих сторон возросло число объектов для нападения, но так или иначе количество подводных лодок, потопленных нами (включая итальянские), увеличилось с 42 в 1940 году до 53 в 1941 году.
Общие потери (в английских тоннах), нанесенные противником английским, союзным и нейтральным торговым и рыболовным судам (В скобках указано количество судов) 3 сентября — 31 декабря 1939 г.
| От подводных лодок | 423769(116) |
| От мин | 262697 (79) |
| От надводных кораблей | 61 337 (15) |
| От самолетов | 2949 (10) |
| От других и неизвестных причин | 7253 (4) |
| Итого | 758 005 (224) |
1940 год
| От подводных лодок | 2 186 158 (471) |
| От мин | 509889(201) |
| От надводных кораблей | 511615 (94) |
| От самолетов | 580074(192) |
| От других и неизвестных причин | 202806(100) |
| Итого | 3990542(1058) |
1941 год
| От подводных лодок | 2 162 168 (429) |
| От мин | 229838(108) |
| От надводных кораблей | 495077(113) |
| От самолетов | 970 481 (324) |
| От других и неизвестных причин | 332717(167) |
| Итого | 4190281(1141) |
Таким образом, накануне важнейшего поворота в войне мы добились колоссального увеличения нашей военной мощи и неуклонно продолжали идти вперед как по пути накопления своих сил, так и по пути разрешения наших многочисленных проблем. Мы чувствовали себя достаточно сильными, чтобы защищать метрополию и в то же время посылать войска за границу, насколько это позволял тоннаж наших судов. Мы задумывались над будущим, но после всего, что мы преодолели, не могли страшиться его.
Вторжение не пугало нас, и в то же время наши коммуникации через океан становились все более безопасными, широкими, многочисленными и эффективными. Наш контроль над подступами к метрополии улучшался с каждым месяцем. Опасность, что германская авиация и подводные лодки задушат нас, была устранена, а противник был отогнан далеко от наших берегов. Продовольствие, вооружение и другие грузы прибывали непрерывно нараставшим потоком. Продукция наших собственных заводов росла из месяца в месяц. Средиземное море, Западная пустыня и Средний Восток все еще были в опасности, но к концу ноября у нас уже не было оснований сетовать на то, как пока развивалась война на суше, море и в воздухе.
Более тесные связи с Россией.
Осень и зима 1941 года
Два обстоятельства определяли теперь наши отношения с Советским Союзом. Первым был неопределенный, неудовлетворительный ход наших консультаций по военным вопросам, вторым — требование русских о разрыве наших отношений с сателлитами держав оси — Финляндией, Венгрией и Румынией. Как мы видели, во время совещаний, состоявшихся незадолго перед тем в Москве, в первом направлении было мало что сделано.
Я считал, что если только удастся наладить военные консультации, проблему совместных операций можно будет обсудить трезво, избежав при этом каких-либо недоразумений.
Вопрос о разрыве нами отношений с Финляндией был впервые поднят Майским в его беседе со мной 4 сентября. Я знал, что русские придерживаются совершенно определенной точки зрения на этот счет. Финны воспользовались нападением Германии на Россию, чтобы возобновить в июле 1941 года военные действия на Карельском фронте.
Они надеялись вернуть территории, которых они лишились по Московскому договору в предыдущем году. Их военные операции осенью 1941 года представляли серьезную угрозу не только для Ленинграда, но также и для линий снабжения из Мурманска и Архангельска к русско-германскому фронту.
Начиная с августа и американское правительство, и мы сами в суровых выражениях предостерегали финнов насчет возможных последствий такого положения. Финны заявляли, что нуждаются в спорной провинции Восточной Карелии для обеспечения своей собственной безопасности от России, и события двух предыдущих лет подкрепляли их точку зрения. Однако теперь, когда Россия вела с Германией войну не на жизнь, а на смерть, союзники явно не могли допустить, чтобы Финляндия, действуя как сателлит Германии, перерезала главные северные линии коммуникаций России с Западом.
Положение Румынии было аналогично положению Финляндии. В июне 1940 года рурские оккупировали румынскую провинцию Бессарабия, приобретя тем самым контроль над устьем Дуная{38}. Теперь под руководством маршала Антонеску и в союзе с Германией румынские армии не только снова заняли Бессарабию, но и глубоко вклинились в черноморские области России, подобно тому, как финны делали это в Восточной Карелии. Венгры, занимавшие ключевую позицию на коммуникациях Центральной и Юго-Восточной Европы, также оказывали прямую помощь военным усилиям Германии.
Но я отнюдь не был уверен в том, что объявление войны будет правильным выходом из положения. Оставалась еще возможность, что под нажимом Соединенных Штатов и Великобритании Финляндия согласится на справедливые и разумные мирные условия. Во всяком случае, что касается Румынии, были все основания считать, [240] что диктаторский режим Антонеску не вечен. Поэтому я решил снова поставить перед маршалом Сталиным вопрос о военном планировании и сотрудничестве и о том, чтобы избежать объявления войны этим сателлитам держав оси.
Премьер-министр — премьеру Сталину
12 октября 1941 года
«Чтобы внести в дела ясность и составить планы на будущее, я готов командировать генерала Уэйвелла, главнокомандующего в Индии, Персии и Ираке, для встречи с Вами в Москве, Куйбышеве, Тифлисе или в любом другом месте, где Вы будете находиться.Кроме этого, генерал Пэйджет, наш новый главнокомандующий, назначенный на Дальний Восток, прибудет вместе с генералом Уэйвеллом. Генерал Пэйджет руководил делами здесь, и он знаком с новейшими и авторитетными взглядами нашего верховного командования. Эти два офицера смогут точно обрисовать Вам наше положение, наши возможности и то, что мы считаем благоразумным. Они могут прибыть к Вам приблизительно через две недели. Хотите ли Вы встретиться с ними?
Мы сообщали Вам в моем послании от 6 сентября, что мы готовы объявить войну Финляндии. Прошу Вас, однако, обсудить, будет ли действительно целесообразно объявление Великобританией войны Финляндии, Венгрии и Румынии в настоящий момент. Это было бы лишь формальностью, ибо наша широкая блокада уже действует против них. Мои соображения говорят против этого потому, что, во-первых, у Финляндии много друзей в Соединенных Штатах, и было бы более благоразумным принять во внимание этот факт. Во-вторых, что касается Румынии и Венгрии, то эти страны полны наших друзей; Гитлер подавил их и воспользовался ими как слепым орудием. Но если счастье обратится против этого головореза, то они легко смогут снова перейти на нашу сторону. Объявление войны Великобританией оттолкнуло бы их и вызвало бы впечатление, как будто Гитлер является главой грандиозного европейского союза, сплоченно противостоящего нам. Прошу не подумать, что мы сомневаемся в пользе этого шага из-за недостатка рвения или товарищеского отношения. Наши доминионы, за исключением Австралии, против этого. Тем не менее, если Вы сочтете, что это было бы действительной помощью для Вас и имело бы смысл, я снова поставлю этот вопрос перед кабинетом.
Я надеюсь, что наши поставки вывозятся из Архангельска с такой же быстротой, как они туда поступают. Небольшой грузопоток начинает теперь также идти через Персию. Мы будем перекачивать наши поставки по обоим путям, напрягая до предела все свои усилия. Прошу Вас обеспечить, чтобы наши техники, следующие с танками и самолетами, имели бы полную возможность передать это вооружение Вашим людям при наилучших условиях. В настоящее время наша миссия в Куйбышеве оторвана от этих дел. Она хочет лишь помочь. Мы отправляем это вооружение с риском [241] для себя, и мы весьма желали бы, чтобы оно использовалось самым лучшим образом. Вероятно, необходимо Ваше распоряжение.
Я не в состоянии сообщить Вам о наших ближайших военный планах более того, что Вы в состоянии сообщить мне о Ваших} но прошу Вас быть уверенным, что мы не будем бездействовать.
С целью удержать Японию в спокойном состоянии мы отправляем в Индийский океан свой новейший линейный корабль «Принц Уэльский», который может настигнуть и уничтожить любой японский корабль, и создаем там мощную эскадру линейных кораблей. Я настоятельно прошу Президента Рузвельта увеличить свое давление на японцев и держать их в страхе с тем, чтобы не был блокирован владивостокский маршрут.
Я не стану тратить слов на комплименты, ибо Вы уже знаете от лорда Бивербрука и г-на Гарримана то, что мы думаем о Вашей борьбе. Будьте уверенным в нашей неустанной поддержке.
Я был бы рад получить непосредственно от Вас сообщение о том, что Вы получили эту телеграмму».
Премьер Сталин — премьер-министру
8 ноября 1941 года
«Ваше послание я получил 7 ноября.1. Я согласен с Вами, что нужно внести ясность, которой сейчас не существует во взаимоотношениях между СССР и Великобританией. Эта неясность есть следствие двух обстоятельств: первое — не существует определенной договоренности между нашими странами о целях войны и о планах организации дела мира после войны; и второе — не существует договора между СССР и Великобританией о военной взаимопомощи в Европе против Гитлера. Пока не будет договоренности по этим двум главным вопросам, не только не будет ясности в англо-советских взаимоотношениях, но, если говорить совершенно откровенно, не обеспечено и взаимное доверие. Конечно, имеющаяся договоренность по вопросу о военном снабжении Советского Союза имеет большое положительное значение, но это не решает дела и далеко не исчерпывает вопроса о взаимоотношениях между нашими странами.
Если генерал Уэйвелл и генерал Пэйджет, о которых говорится в Вашем послании, приедут в Москву для заключения соглашений по указанным основным вопросам, то, разумеется, я готов с ними встретиться и рассмотреть эти вопросы. Если же миссия названных генералов ограничивается делом информации и рассмотрения второстепенных вопросов, то я не вижу необходимости отрывать генералов от их дел и сам не смогу выделить время для таких бесед.
2. Относительно объявления войны Финляндии, Венгрии и Румынии со стороны Великобритании создалось, мне кажется, нетерпимое положение. Советское Правительство поставило этот вопрос перед Правительством Великобритании в секретном дипломатическом порядке. Неожиданно для СССР весь этот вопрос, начиная от обращения Советского Правительства к Правительству Великобритании вплоть до рассмотрения этого вопроса Правительством США, [242] вынесен в печать и обсуждается в печати, дружественной и вражеской, вкривь и вкось. И после всего этого Правительство Великобритании заявляет о своем отрицательном отношении к нашему предложению. Для чего все это делается? Неужели для того, чтобы демонстрировать разлад между СССР и Великобританией?
3. Можете не сомневаться, что нами принимаются все меры к тому, чтобы поступающее из Англии в Архангельск вооружение своевременно доставлялось по месту назначения. То же будет сделано и в отношении Ирана. Нельзя, однако, не сказать, хотя это и мелочь, что танки, артиллерия и авиация приходят в плохой упаковке, отдельные части артиллерии приходят в разных кораблях, а самолеты настолько плохо упакованы, что мы получаем их в разбитом виде».
Даже Сталин, видимо, почувствовал через некоторое время, что он зашел слишком далеко в тоне этого письма, на которое я не пытался отвечать. Молчание было красноречивым. 20 ноября советский посол в Лондоне посетил Идена в министерстве иностранных дел. Ниже приводится запись Иденом этой беседы, воспроизведенная им в телеграмме сэру Стаффорду Криппсу, находившемуся в то время в Куйбышеве.
Министр иностранных дел — Стаффорду Криппсу
«Сегодня днем советский посол попросил разрешения посетить меня. Он сказал, что получил инструкции от Сталина, который просил его передать мне, что, посылая свое последнее письмо премьер-министру, он имел в виду лишь практические и деловые вопросы. В намерение Сталина, конечно, не входило оскорбить кого-либо из членов правительства, а тем более премьер-министра.Сталин был очень занят делами на фронте и фактически не имел возможности думать о чем-либо, кроме этих дел. Он поднял важные практические вопросы о взаимной военной помощи в Европе против Гитлера и о послевоенной организации мира. Эти вопросы являются весьма важными, и крайне нежелательно осложнять их какими бы то ни было личными недоразумениями и чувствами. Сталин также подавил некоторые личные чувства, проводя линию, которую он избрал, ибо финский вопрос глубоко задел его и весь Советский Союз.
«Моя родина, — заявил Сталин, — оказывается в унизительном положении. Наша просьба была сделана в секретном порядке. Затем все это было предано огласке, в том числе и тот факт, что правительство его величества не считает возможным удовлетворить просьбу Советского Союза. Это поставило мою страну в унизительное положение и произвело гнетущее впечатление на наш народ».
Лично Сталин чувствовал себя задетым этим, но тем не менее [243] он по-прежнему преследовал только одну цель: достичь соглашения о взаимной военной помощи против Гитлера в Европе и о послевоенной организации мира».
Ответ Сталина свидетельствовал о том, что при нынешних настроениях русских лидеров чисто военные переговоры дали бы мало конкретных результатов. Почти истерический тон послания Сталина о Финляндии указывал на отсутствие взаимопонимания между нашими двумя странами. Поэтому я решил сделать еще одну попытку наладить отношения, предложив послать с миссией в Россию самого Идена. С этой целью я телеграфировал 22 ноября Сталину:
Премьер-министр — премьеру Сталину
22 ноября 1941 года
«Весьма благодарен Вам за Ваше только что полученное послание. В самом начале войны я вступил с Президентом Рузвельтом в личную переписку, которая привела к установлению между нами весьма основательного взаимопонимания и часто помогала решать дела быстро. Моим единственным желанием является сотрудничество с Вами на таких же условиях дружбы и доверия.О Финляндии: я был вполне готов посоветовать кабинету обсудить вопрос об объявлении войны Финляндии, когда посылал Вам телеграмму от 5 сентября. В результате полученных позже сведений у меня сложилось мнение, что можно оказать большую помощь России и общему делу, если можно будет добиться от финнов прекращения военных действий и остановить их на месте или отправить по домам, чем если бы мы посадили их на скамью подсудимых вместе с виновниками — державами оси путем формального объявления войны и заставили бы их сражаться до конца. Однако если они не прекратят войны в течение ближайших пятнадцати дней и Вы все еще будете желать объявления нами войны, то мы непременно сделаем это. Я согласен с Вами, что разглашение этого вопроса было совершенно неправильным. Мы отнюдь не были виновны в этом.
Если наше наступление в Ливии приведет, как мы надеемся, к уничтожению германских и итальянских армий там, то окажется возможным произвести широкое рассмотрение проблем войны в целом с большей свободой, нежели это удавалось Правительству Его Величества до сего времени.
С этой целью мы готовы командировать в ближайшем будущем Министра иностранных дел Идена, с которым Вы знакомы. Он направится через Средиземное море для встречи с Вами в Москве или в другом месте. Его будут сопровождать высокопоставленные военные и другие эксперты, и он сможет обсудить любой вопрос, касающийся войны, включая посылку войск не только на Кавказ, но и на линию фронта Ваших армий на Юге. Ни наши судовые ресурсы, ни наши коммуникации не позволят ввести в действие [244] значительные силы, и даже при этом Вам придется выбирать между войсками и поставками через Персию.
Я вижу, что Вы желаете также обсудить послевоенную организацию мира. Наше намерение состоит в том, чтобы вести войну в союзе и в постоянной консультации с Вами при максимальном напряжении наших сил и сколько бы она ни продлилась. Когда война будет выиграна, в чем я уверен, мы ожидаем, что Советская Россия, Великобритания и США встретятся за столом конференции победы как три главных участника и как те, чьими действиями будет уничтожен нацизм. Естественно, первая задача будет состоять в том, чтобы помешать Германии и в особенности Пруссии напасть на нас в третий раз. Тот факт, что Россия является коммунистическим государством и что Британия и США не являются такими государствами и не намерены ими быть, не является каким-либо препятствием для составления нами хорошего плана обеспечения нашей взаимной безопасности и наших законных интересов. Министр Иностранных Дел сможет обсудить с Вами все эти вопросы.
Вполне возможно, что оборона Москвы и Ленинграда, так же как и блестящее сопротивление, оказываемое захватчику на всем русском фронте, нанесет смертельные раны внутренней структуре нацистского режима. Но мы не должны рассчитывать на такой очень счастливый исход, а должны просто продолжать наносить им удары изо всех сил».
Сталин ответил два дня спустя, на этот раз в более спокойном тоне:
Премьер Сталин — премьер-министру
23 ноября 1941 года
«Благодарю Вас за послание.Выраженное в Вашем послании желание сотрудничать со мной путем личной переписки на основе содружества и доверия я искренне приветствую и надеюсь, что это будет во многом содействовать успеху нашего общего дела.
Что касается Финляндии, то СССР, по крайней мере на первое время, ничего другого и не предлагал, как прекращение военных действий и фактический выход Финляндии из войны. Если же Финляндия не сделает и этого в указанный Вами короткий срок, то я считаю объявление Великобританией состояния войны с Финляндией целесообразным и необходимым. В противном случае может создаться впечатление, что в вопросе о войне против Гитлера и его наиболее рьяных соучастников у нас нет единства и соучастники агрессии Гитлера могут безнаказанно творить свое гнусное дело. Насчет Венгрии и Румынии, по-видимому, можно подождать.
Ваше предложение направить в ближайшее время в СССР Министра Иностранных Дел г. Идена я всемерно поддерживаю. Обсуждение вместе с ним и принятие соглашения о совместных действиях советских и английских войск на нашем фронте и осуществление этого дела в срочном порядке имели бы большое положительное значение. Совершенно правильно, что обсуждение и принятие [245] плана послевоенной организации мира должно исходить из того, чтобы помешать Германии и прежде всего Пруссии снова нарушить мир и ввергнуть снова народы в кровавую бойню.
Я согласен с Вами также в том, что различие в характере государственного строя СССР, с одной стороны, и Великобритании и США, с другой стороны, не должно и не может помешать нам в благоприятном решении коренных вопросов об обеспечении нашей взаимной безопасности и законных интересов. Я надеюсь, что, если есть в этой области какие-либо недомолвки и сомнения, они будут рассеяны в результате переговоров с г. Иденом.
Прошу принять мое поздравление по случаю успешно начавшегося наступления великобританских войск в Ливии.
Борьба советских войск с войсками Гитлера продолжает оставаться весьма напряженной. Но, несмотря на все трудности, сопротивление наших войск растет и будет расти. Наша воля к победе над врагом непоколебима».
Ввиду настойчивой просьбы Сталина было решено принять меры к вручению финнам, а также Румынии и Венгрии ультиматума, ограниченного определенным сроком.
В то же время я счел нужным обратиться с ведома и согласия Советского правительства с последним личным воззванием к финляндскому вождю фельдмаршалу Маннергейму.
Премьер-министр — фельдмаршалу Маннергейму29 ноября 1941 года
«Я глубоко огорчен, надвигающимися событиями, а именно тем, что через несколько дней мы будем вынуждены из чувства лояльности по отношению к нашему союзнику России объявить войну Финляндии. А уж если мы это сделаем, мы будем вести эту войну, насколько позволят обстоятельства. Ваши войска, несомненно, продвинулись достаточно далеко для обеспечения безопасности страны и могли бы теперь остановиться.
Совершенно незачем делать какое-либо публичное заявление. Можно просто выйти из боя, прекратить военные операции, что будет вполне оправдано суровой зимой, и выйти из войны де-факто. Я был бы рад, если бы мне удалось убедить Ваше превосходительство, что мы разобьем нацистов. Я чувствую себя гораздо более уверенным, чем в 1917 или 1918 году. Многочисленным друзьям Вашей страны в Англии было бы очень тяжело, если бы Финляндия оказалась в одном лагере с побежденными нацистскими преступниками. Мои воспоминания о наших приятных беседах и переписке относительно прошлой войны побуждают меня послать, пока еще не поздно, для Вашего рассмотрения это сугубо личное и частное послание».
2 декабря я получил ответ фельдмаршала [246] Маннергейма:
Фельдмаршал Маннергейм — премьер-министру Черчиллю
2 декабря 1941 года
«Я имел честь получить вчера через американского посланника в Хельсинки Ваше письмо от 29 ноября 1941 года, и я благодарю Вас за любезность, которую Вы проявили, послав это личное письмо. Вы, несомненно, поймете, что я не могу прекратить свои нынешние военные операции, пока мои войска не достигнут позиций, которые, по моему мнению, обеспечат нам требуемую безопасность. Было бы жаль, если бы эти операции, проводимые для того, чтобы оградить Финляндию, вовлекли мою страну в конфликт с Англией, и я буду глубоко огорчен, если Вы сочтете себя вынужденным объявить войну Финляндии. С Вашей стороны было очень любезно послать мне в эти тяжелые дни личное письмо, и я вполне оценил это».
Этот ответ показал, что Финляндия не собиралась отводить свои войска к границам 1939 года, и поэтому английское правительство начало готовиться к объявлению войны. Аналогичные меры были приняты в отношении Румынии и Венгрии.
В такой обстановке шли приготовления к поездке Идена в Москву. Идена должен был сопровождать заместитель начальника имперского генерального штаба генерал Най. Целью московских переговоров было обсуждение чисто военных, а также общих аспектов войны и, если возможно, оформление союза в виде официального письменного договора.
5 декабря я составил для министра иностранных дел общую директиву, в которой излагалась наша точка зрения на некоторые моменты военного положения. Битва в Пустыне, которая будет описана ниже, была в это время уже в полном разгаре.
Премьер-министр — министру иностранных дел
5 декабря 1941 года
«1. Затягивание военных действий в Ливии, отвлекающих столь большие силы держав оси, вероятно, потребует от нас использования как 50-й, так и 18-й английских дивизий, которые мы надеялись выделить для обороны Кавказа или для действий на русском фронте. Поэтому в ближайшем будущем эти дивизии нельзя будет выделить. Лучший способ, каким мы можем помочь (не считая поставок), — это разместить на южном фланге русских армий сильное авиационное соединение, скажем, 10 эскадрилий, которые могли бы, в частности, помогать защите русских военно-морских баз на Черном море. Эти эскадрильи будут переброшены из Ливии, как только там будет достигнут успех. Переброска аэродромного личного состава и материалов не вызовет такой загрузки Трансперсидской железной дороги, как переброска пехотных дивизий. Верховному командованию вооруженными силами на Среднем Востоке приказано разработать [247] планы этой переброски, завершение которых будет, конечно, зависеть от того, будут ли предоставлены возможности для детальной разведки.2. Все большее значение как для России, так и для Англии приобретает позиция Турции. Турецкая армия, состоящая из 50 дивизий, нуждается в поддержке авиации. Мы обещали, что предоставим Турции, если она подвергнется нападению, минимум 4 и максимум 12 эскадрилий истребителей. В этом случае мы могли бы потребовать отзыва части эскадрилий, которые предполагается послать на Южный фронт русских. Вопрос о том, как лучше всего использовать наши самолеты на обоих берегах Черного моря, и о типах этих машин должен решаться в зависимости от обстановки путем консультаций между английским и русским правительствами и штабами».
Наши переговоры с Советским Союзом, протекавшие на дальнейших стадиях как будто благоприятно, начались перед самым наступлением генерала Окинлека в Пустыне, которое нам предстоит теперь описать. Но и переговоры, и наступление были отодвинуты на задний план нападением японцев на Пёрл-Харбор 7 декабря. Мы вернемся к этим вопросам в свое время при совершенно ином соотношении мировых сил.
Предстоящий путь
Политические соображения и личная склонность в равной мере побудили меня поддерживать самую оживленную переписку с президентом Рузвельтом. Еженедельно, а часто почти ежедневно я самым подробным образом сообщал ему обо всем, что знал о мыслях и намерениях англичан и об общем военном положении. Нет никакого сомнения, что он с большим вниманием относился к этой переписке, возбуждавшей у него живейший интерес и сочувствие. Его ответы были, конечно, более сдержанными, но к этому времени я уже очень хорошо знал, какова была его позиция и чего он хотел. На мне лежала забота о борющейся стране, осажденной смертельными врагами. Он, величественный и далекий, возглавлял могущественную нейтральную державу, которую он больше всего хотел вовлечь в борьбу за свободу. Но пока что он не знал, как это сделать. Между тем Англии приходилось составлять свои собственные планы войны: как вести борьбу с Гитлером, используя для этого все наши силы в максимально возможных масштабах; как помочь русским поставками и отвлекающими операциями, которые могли быть лишь незначительными, а главное — как уцелеть! [248]
Я все же составил на остаток 1941 и на 1942 год план, в основном принятый начальниками штабов. В то время в основе этого плана лежало, разумеется, предположение, что Соединенные Штаты будут по-прежнему оставаться вне войны, оказывая нам всю помощь, какую разрешит конгресс, Из своей переписки с президентом я узнал, что он с особенным вниманием относится ко всем военно-морским операциям и что Французская Северная Африка, включая Дакар, а также атлантические острова Испании и Португалии вызывают у него особый интерес не только с общеамериканской, но и с его личной точки зрения, Эта точка зрения согласовалась также с моими взглядами и отвечала (как, я надеюсь, это будет признано) стратегическому плану, который отражал максимум того, что мы могли сделать одни, а также вместе с Соединенными Штатами, если бы они стали воюющей державой.
Я надеюсь, что нам удастся одержать решающую победу в Западной пустыне и прогнать Роммеля обратно через Ливию и Триполитанию, Если бы все пошло хорошо, это могло бы привести к отпадению от Виши Туниса, Алжира и Марокко, а может быть, и к присоединению к нам самого Виши. Эта цель была всего лишь надеждой, в основе которой лежала другая надежда. Но пока германская авиация была занята в России, мы держали наготове в Соединенном Королевстве одну бронетанковую и три полевые дивизии с достаточным количеством кораблей, чтобы перебросить эти силы в любой пункт западного Средиземноморья. Бели бы мы захватили Триполи и Франция при этом не выступила, обладание Мальтой позволило бы нам напасть на Сицилию и тем самым открыть единственно возможный для нас, пока мы были одни на Западе, второй фронт в Европе. Я не видел, что еще, если не считать операций в Норвегии, мы могли бы осуществить самостоятельно в 1942 году, как бы нам ни везло на поле боя. План вторжения на Сицилию был тщательно подготовлен начальниками штабов и плановым комитетом. Мы назвали его «Уипкорд».
Как только Роммель был бы разгромлен, его небольшая храбрая армия уничтожена, а Триполи оказался бы в наших руках, четыре дивизии наших отборных войск, то есть около 80 тысяч человек, вероятно, смогли бы высадиться на Сицилии и захватить ее. Германская авиация, причинившая нам столько вреда своими действиями с аэродромов на Сицилии, была отозвана в Россию, и теперь на острове не было германских войск. Наша экспедиция, вышедшая в Средиземное море, была бы, конечно, выслежена, но противник не мог знать, куда мы направляемся: к Французской Северной Африке — Бизерте, Алжиру, Орану, или же к Сицилии, или Сардинии. Такие выгодные перспективы открывались перед нашими военно-морскими силами. Какой другой план активной наступательной войны могли бы принять в течение 1942 года Англия и империя? Как могли бы мы вести с немцами бои в широком масштабе? Какой другой план предоставлял нам возможность такого широкого выбора, столь желательного среди превратностей войны? Такая операция могла оказаться не под силу нам одним. Она могла бы оказаться неудачной.
Но во всяком случае она не ставила под угрозу наши коммуникации через Атлантический океан или нашу способность защищаться против вторжения в метрополию.
Одно дело видеть путь, лежащий впереди, а другое — быть в состоянии вступить на него. Но лучше иметь честолюбивый план, чем не иметь вообще никакого. Все зависело в первую очередь от успеха давно подготовлявшегося наступления войск Окинлека в Западной пустыне. Необходимо было рассматривать все в свете неведомых опасностей, которые навлекло бы на нас проникновение немцев к Каспийскому морю, или их возможное продвижение через Турцию в том же направлении, или на Средний Восток — в Сирию, Палестину, Персию и Ирак. Но я всегда считал это сравнительно мало вероятным. В данном случае такая точка зрения оказалась правильной. Все эти мои проекты пользовались на всех стадиях поддержкой начальников штабов и моих коллег по комитету обороны и военному кабинету. В конце концов все они были выполнены точно в намеченном порядке, но это произошло лишь в 1942 и 1943 годах, в совершенно иной, гораздо более благоприятной обстановке, чем мы могли предвидеть в октябре 1941 года.
Я полностью изложил эти планы через министра-резидента на Среднем Востоке главнокомандующим нашими вооруженными силами в этом районе, чтобы они поняли, что «Крусейдер», то есть битва, которую им предстояло вести, может открыть перед нами непрерывный путь вперед, а также чтобы подчеркнуть срочность их наступления.
министру-резиденту на Среднем
25 октября 1941 года
«1. Нельзя полагать, что Германия будет в течение всей зимы вести в России непрерывные бои. Гораздо вероятнее, что примерно через месяц фронт в России, за исключением Юга, стабилизируется. Из-за потери военных заводов Россия превратится (временно) во второразрядную военную державу, даже если Москва и Ленинград будут удержаны. Гитлер может в любой момент оставить в России, скажем, треть своих армий, и все же у него будет вполне достаточно сил, чтобы угрожать Англии, оказывать нажим на Испанию и посылать подкрепления, дабы держать в узде Италию и продвигаться на восток.2. Поэтому не следует ожидать, что в будущем году или весной наше положение улучшится. Напротив, вероятнее всего, операцию «Уипкорд» можно предпринять либо сейчас, либо никогда. По-моему, к концу декабря возможности будут уже упущены, и неизвестно, на какой срок. [250]
3. Слабым местом Гитлера является авиация. Английские военно-воздушные силы уже сейчас сильнее авиации Гитлера и благодаря американской помощи растут быстрее. Русская авиация составляет, вероятно, две трети германской; она хорошо эшелонирована в глубину и по качеству вполне хороша. Даже если учитывать итальянскую авиацию, памятуя, чего она стоит, то и тогда у Гитлера не хватит самолетов, чтобы оказывать одновременную поддержку операциям, которые могли бы осуществить его армии. Однако основную часть английских военно-воздушных сил приходится держать в Англии на случай вторжения, и они в основном бездействуют.
4. Поэтому нам важно изыскивать возможности для того, чтобы вести бои с авиацией противника в благоприятных условиях одновременно на различных театрах. Такую возможность предоставляет в большой степени «Уипкорд».
5. Если мы сумеем до января заполучить комбинацию аэродромов (Триполи, Мальта, Сицилия, Сардиния) и сможем закрепиться там, бомбардировщики из Англии, базирующиеся на упомянутые аэродромы, смогут предпринять сильное и, возможно, решающее наступление на слабейшего партнера держав оси — Италию. Отсутствие аэродромов в Италии севернее Сицилии должно сделать это возможным. Всякие воздушные бои на этом новом театре непосредственно приведут к ослаблению обычных действий вражеской авиации против Великобритании и долины Нила и поддержки ею войск, продвигающихся на юго-восток.
6. Господство английской авиации в центральной части Средиземного моря дало бы и другие преимущества. С учетом того, что говорится в параграфе 9, караваны, охраняемые сильным конвоем, смогут пользоваться морским путем, ведущим из Средиземного моря, а это позволило бы сэкономить тоннаж и оказать более сильную поддержку операциям на Востоке.
7. Впечатление, которое произвели бы на Францию и Французскую Северную Африку эти достижения и, в частности, появление войск на тунисской границе, могло бы толкнуть Вейгана на выступление со всеми вытекающими отсюда преимуществами.
8. В основе всего этого лежит, конечно, успешное осуществление операции «Крусейдер». Вы должны быть рады тому большому отвлечению сил противника, особенно его военно-воздушных сил, которое вызвала бы операция «Уипкорд», при условии, что она будет происходить одновременно с операцией «Акробат» (захват англичанами Триполитании).
Ничто не обеспечивает нам большую безопасность и не обескураживает так врага, как внезапное одновременное появление целого ряда объектов нападения. Это относится в особенности к тем немногим неделям, когда противник отводит с русского театра свои излишние военно-воздушные силы и переоснащает их для операций на других театрах. Вы, конечно, понимаете, что медленное, постепенное продвижение в Ливии после тщательной подготовки, предусматривающей каждый шаг, при отсутствии каких-либо действий в других местах гарантирует максимальное [251] сопротивление противника и, несомненно, дает время для его организации, Такой образ действий, разумеется, позволил бы немцам послать сильные подкрепления на Сицилию и укрепить свое господство в Италии, Я надеюсь, вы сознаете, подобно мне, что представившаяся сейчас возможность является мимолетной и что передышка — до тех пор, пока Германия, стабилизировав свой фронт против России, сумеет разместить свои силы на других театрах, — будет непродолжительной, Все дело, как вы справедливо указываете, «в выборе момента»,
9. Как будет реагировать противник на наши попытки добиться превосходства в воздухе в одной из зон центральной части Средиземноморья и тем самым открыть путь для прохода наших судов? Для переброски превосходящих военно-воздушных сил ему потребуется время, если учесть расположение аэродромов, которые останутся в его распоряжении на территории Италии, Поэтому ему придется оказать нажим на Испанию, чтобы добиться закрытия Гибралтарского пролива, У нас имеются основания полагать, что испанцы будут возмущены и окажут сопротивление всякому вторжению немцев, которых угрюмый и голодный испанский народ ненавидит. Победоносное проведение англичанами операции «Крусейдер» сильно скажется на настроении испанского правительства. Гитлер, несомненно, может силой проложить себе путь через Испанию, так же как он может установить свое господство в Италии. Удержать его могут лишь соображения политического характера. Он стремится создать Соединенные Штаты Европы под гегемонией Германии и новый порядок. Это зависит не только от завоевания, но в еще большей мере от сотрудничества народов. Ничто не помешает осуществлению его надежд столь решительным образом, как продолжение политики убийств, репрессий, истребления заложников и т. п., проводимой сейчас во многих странах. Присоединение Испании и Италии к и без того уже обширным завоеванным мятежным районам, в которых размещены его войска, будет для него очень серьезным шагом.
10. По всем вышеприведенным причинам весьма желательно, чтобы операции «Крусейдер» и «Уипкорд» были полностью синхронизированы и тесно увязаны между собой. С другой стороны, надо понять, что мы не можем ограничиться продвижением в Ливии, оставаясь пассивными в других районах. Русские просили, чтобы английские войска как можно скорее заняли свое место на их левом фланге. Растущее недовольство английского народа, который считает, что мы ничего не предпринимаем, не позволит бесконечно противиться таким требованиям. Поэтому, если будет решено отказаться от операции «Уипкорд» или упомянутых в документе начальников штабов действий во Французской Северной Африке по приглашению французов, придется приготовиться к переброске в скором времени значительных сил в Россию.
11. Ваши замечания нужны нам к понедельнику вечером, когда соберется комитет обороны». [251]
Главное командование нашими войсками в Каире встало на иную точку зрения. Оно считало самым важным оборону дельты Нила, Суэцкого канала, Басры, Кавказа и «Таврского бастиона». По их мнению, захват Сицилии не был осуществимой операцией и в нем не было необходимости. Их взоры были обращены на Восток, и если бы было принято решение двинуться на Запад и при этом наши усилия увенчались бы успехом, они предпочли бы занятие Бизерты всяким попыткам начать действия против Сицилии. Я вполне понимал их точку зрения, которую энергично поддержал главнокомандующий вооруженными силами в Индии генерал Уэйвелл. Свои выводы они изложили в телеграмме от 27 октября, содержавшей приведенные мною доводы.
Вследствие этого я отказался от плана нападения на Сицилию («Уипкорд»).
Премьер-министр — генералу Исмею для комитета начальников штабов
«1. Ввиду последней телеграммы, полученной со Среднего Востока, и Вашего личного решительного отказа от проекта операции «Уипкорд», который Вы ранее защищали и который я поддерживал, я считаю теперь, что с этим планом покончено.2. Нужно, однако, держать наготове силы, равные двум пехотным и одной бронетанковой дивизии, чтобы использовать их в операциях «Крусейдер» и «Акробат» в случае успеха. Нет никаких оснований ожидать, — если не считать основанием надежду, — что в результате наших предстоящих операций генерал Вейган пригласит нас в Бизерту или Касабланку. Если же он это сделает, мы должны быть готовы воспользоваться столь огромной удачей. Прошу Вас немедля заняться изучением этого вопроса и согласовать свои выводы с выводами штаба на Среднем Востоке и особенно адмирала Кэннингхэма.
3. Такая ситуация может возникнуть в двух случаях: либо в результате влияния победы английских вооруженных сил на моральное состояние французов, либо, что также не исключено, если немцы потребуют от Петэна, чтобы им разрешили использовать этот театр ввиду фактической или вероятной потери Триполи.
4. Эта операция будет именоваться «Джимнаст».
5. Важно теперь же знать, какие приказы нужно будет издать, чтобы перейти от операции «Уипкорд» к операции «Джимнаст», дабы свести к минимуму требуемое количество судов. Кроме того, нужно знать, какой тоннаж потребуется для этого и как это отразится на общем положении.
6. Я получил известия из Америки, что наших друзей там весьма соблазняет мысль об американском вмешательстве в Марокко и что полковник Нокс беседовал с лордом Галифаксом о высадке там около 150 тысяч американских солдат. Мы должны быть готовы сделать, [253] если возможно, одновременное предложение или во всяком случае предложение от имени англичан генералу Вейгану в любой подходящий момент после успешного осуществления операции «Крусейдер». Это может изменить соотношение сил в нашу пользу. Поэтому такое положение должно быть сформулировано в самых убедительных выражениях. Я не буду лично обращаться к президенту по этому поводу, пока не станут ясны результаты операции «Крусейдер».
7. Лорд Луис Маунтбэттен привез мне письмо от президента, который выказывает живейший интерес к Танжеру. Этим вопросом также следует заняться, но он явно влечет за собой большие осложнения в отношениях с испанцами и французами, и было бы ошибкой жертвовать ради этого шансами на сотрудничество французов».
Пожалуй, будет полезно рассмотреть в свете позднейших событий, каковы были в то время намерения противника.
В июле 1941 года главное командование вермахта составило обзор будущих операций, предусматривавших уничтожение английских позиций на Среднем Востоке. Этому плану операций было присвоено название «Ориент». Главной исходной предпосылкой этого плана было успешное окончание осенью войны с Россией. Если бы это произошло, а это было под большим вопросом, танковый корпус с Кавказа должен был двинуться зимой 1941/42 года на юг, через Персию. В случае согласия Турции десять дивизий из Болгарии, из них половина танковых и моторизованных, пересекли бы Анатолию и вступили в Сирию и Ирак. Если бы Турция оказала сопротивление, понадобились бы вдвое большие силы, и вследствие этого выполнение плана пришлось бы отложить до 1942 года.
Германским и итальянским силам в Африке отводилось лишь третье место. В течение лета и осени 1941 года они должны были выполнять чисто оборонительные функции, если не считать того, что на них возлагалась задача взять Тобрук. К зиме их потери в живой силе и технике были бы восполнены, и затем, когда генеральное наступление на Персию и Ирак отвлекло бы наше внимание и силы, армия держав оси в Ливии должна была двинуться к Каиру.
Германское верховное командование никогда не относилось благожелательно к африканскому предприятию. Германские войска были посланы туда лишь для того, чтобы воспрепятствовать разгрому итальянцев. Когда этот разгром был остановлен, а мы отброшены назад, успех вовсе не побудил германское командование изменить свои планы. Переброска войск через Средиземное море со всеми вытекающими отсюда опасностями, грозившими со стороны подводных лодок и самолетов, базировавшихся на Мальту, была ему не по душе.
Северная Африка должна была всегда оставаться второстепенным театром, поскольку «державам оси было бы труднее, чем союзникам, доставлять туда подкрепления». Не слишком прельщало немцев и сотрудничество с итальянцами на суше, на море и в воздухе. Они лишь скрепя сердце соглашались покрывать нехватки Роммеля. [254] При желании противник мог бы выделить и перебросить силы, которые сделали бы наше положение безнадежным.
Таким образом, осенние и зимние месяцы открывали перед нами благоприятные возможности. Германская авиация исчезла с Сицилии. Русский фронт поглощал горючее, необходимое для итальянского флота. В течение августа погибло 33 процента грузов и подкреплений, предназначавшихся для Роммеля. В октябре эта внушительная цифра возросла до 63 процентов. От итальянцев требовали организации воздушной трассы для доставки снабжения. В конце сентября Муссолини взялся доставлять по воздуху в Триполи по 15 тысяч человек в месяц, но к концу октября прибыло только 9 тысяч. В то же время доставка грузов в Триполи морским путем прекратилась, и всего несколько конвоев прорвали нашу блокаду и достигли Бенгази. Однако потери, понесенные в октябре, вынудили в конце концов германское верховное командование послать нефть итальянскому флоту. Был предпринят также и другой, гораздо более важный шаг. Адмирал Дениц неохотно согласился перебросить из Атлантического океана в Средиземное море 25 германских подводных лодок. Это был мастерский ход, последствия которого не заставили себя ждать.
Пока же наши силы, базировавшиеся на Мальту, осуществляли решающий контроль, а операции соединения «К», созданного там военно-морским министерством по моему желанию, принесли богатые плоды. Ночью 8 ноября, получив донесение от экипажа разведывательного самолета, соединение напало на итальянский конвой из десяти торговых судов, шедший под эскортом четырех эсминцев и крейсера. Это был первый конвой с момента возобновления движения. Все торговые суда были быстро уничтожены. Один эсминец был потоплен, а другой поврежден нашими крейсерами. Итальянские крейсера не принимали участия в бою.
Однако период, в течение которого мы пользовались неприкосновенностью и имели преимущества, пришел к концу. На сцене появились германские подводные лодки. 12 ноября «Арк Ройал», возвращавшийся в Гибралтар после доставки самолетов на Мальту, был торпедирован германской подводной лодкой. Все попытки спасти корабль были тщетны, и этот славный ветеран, сыгравший такую выдающуюся роль в столь многих наших операциях, затонул всего в 25 милях от Гибралтара. Это было началом целого ряда тяжелых потерь, понесенных нашим военно-морским флотом на Средиземном море, в результате которых мы, как никогда, были ослаблены в этом районе. Однако все уже было готово к нашему так долго откладывавшемуся наступлению, и теперь мы должны заняться Западной пустыней [255] на суше, на море и в воздухе. Размах военных усилий, связанных с борьбой в Пустыне, не следует недооценивать. Хотя в боях принимало участие всего 90 или 100 тысяч бойцов с каждой стороны, требовались вдвое или даже втрое большие массы людей и материалов для того, чтобы поддерживать их в этом состязании. Ожесточенные бои за Сиди-Резег, с которых началось наступление генерала Окинлека, были ознаменованы многими яркими моментами. Личное вмешательство двух главнокомандующих было столь же властным и решающим, а ставки с обеих сторон столь же высокими, как и в былые времена.
Задачей генерала Окинлека было, во-первых, отвоевать Киренаику, уничтожив в ходе этой операции танки противника, и, во-вторых, если все пойдет хорошо, захватить Триполитанию. В этих целях в распоряжение генерала Кэннингхэма, который должен был командовать 8-й армией{39} (недавно получившей такое наименование), были предоставлены 13-й и 30-й корпуса, включавшие вместе с гарнизоном Тобрука около шести дивизий и три бригады в резерве.
Всего английская армия имела 724 танка, в том числе 367 быстроходных, и, кроме того, еще 200 танков в резерве. Английские военно-воздушные силы должны были активизировать свои действия за месяц до этого, с тем чтобы нарушить коммуникации противника и добиться к началу сражения господства в воздухе. Военно-воздушные силы в Западной пустыне состояли из 16 эскадрилий истребителей, 12 эскадрилий средних бомбардировщиков, 5 эскадрилий тяжелых бомбардировщиков и 3 отдельных эскадрилий войсковой авиации. Из 1311 современных боевых самолетов 1072 были в исправном состоянии, помимо 10 эскадрилий, действовавших с Мальты.
В 70 милях в тылу линии фронта Роммеля находился гарнизон Тобрука, состоявший из 5 бригадных групп и бронетанковой бригады. Эта крепость была предметом его постоянных забот, служа стратегическим препятствием какому бы то ни было наступлению на Египет. Занятие Тобрука являлось постоянной целью германского верховного командования, и все было готово к тому, чтобы начать штурм Тобрука 23 ноября. Армия Роммеля включала грозный Африканский корпус, состоявший из 15-й и 21-й танковых дивизий и 90-й легкой дивизии, и 7 итальянских дивизий, из которых одна была [256] бронетанковая. Мы считали, что противник располагает 388 танками, но, как мы сейчас знаем из документов противника, фактически он имел 558 танков. Две трети тяжелых и средних танков были немецкие. Они были вооружены более тяжелыми орудиями, чем двухфунтовые пушки, установленные на наших танках. Кроме того, противник обладал явным превосходством в противотанковом оружии. Военно-воздушные силы держав оси состояли из 190 немецких самолетов, из которых к моменту наступления только 120 были в пригодном состоянии, и более 300 итальянских самолетов, из которых исправных было, наверное, 200.
8-я армия должна была атаковать силами своих двух корпусов и продвинуться на северо-запад, к Тобруку, гарнизон которого должен был предпринять в это же время энергичную вылазку навстречу им. С этой целью 13-й корпус должен был осадить пограничные оборонительные укрепления противника от Халфайи до Сиди-Омара, обойти их с фланга и окружить, отрезав, таким образом, все удерживавшие их войска, а затем двинуться к Тобруку. Одновременно 30-й корпус, в который входили почти все наши танки, должен был предпринять широкое фланкирующее движение в Пустыне, чтобы попытаться обнаружить основную массу танков Роммеля и вступить с ними в бой или, по меньшей мере, сковать их и тем самым прикрыть 13-й корпус.
Несмотря на колоссальный масштаб приготовлений, удалось достигнуть полной тактической внезапности. В этот момент армия держав оси размещалась на новых позициях для атаки на Тобрук, назначенной на 23 ноября. Когда началась атака, сам Роммель находился в Риме. Чтобы нанести в решающий момент удар по мозговому и нервному центру вражеской армии, 50 бойцов из отряда «коммандос» под командованием полковника Лейкока были доставлены подводной лодкой к одному из пунктов на побережье, находившемуся в 200 милях за линией фронта противника. 30 человек, которых удалось высадить в бурном море, были разделены на две группы. Одной из них было поручено перерезать телефонные и телеграфные провода, а другой, действовавшей под командованием подполковника Кейса, сына адмирала Кейса, атаковать помещение штаба Роммеля. В полночь 17 ноября эта группа ворвалась в одно из помещений штаба и застрелила нескольких немцев. В рукопашной схватке, завязавшейся в темной комнате, Кейс был убит. Данью подвигам Кейса было посмертное награждение его «Крестом Виктории»{40}. [257]
Рано утром 18 ноября, под сильным дождем, 8-я армия рванулась вперед, и согласно своему плану 13-й корпус обошел позиции противника на границе, в то время как 30-й корпус, не встретив на первых порах сопротивления, двинулся на север, к Сиди-Резегу. Этот кряж достигает примерно 100 футов высоты. Его северный склон представляет собой почти отвесный утес, господствующий над дорогой на Капуццо — главной линией коммуникаций Роммеля с запада на восток. Поблизости от него находится очень большой аэродром. В южном направлении с этой, хотя и незначительной, возвышенности открывается хороший вид на холмистую пустыню. Обе стороны считали ее ключом ко всему району боев, и занятие ее было важным шагом к освобождению Тобрука.
Первые три дня все шло хорошо. 19 ноября основная, как мы полагали, масса германских танков двинулась на юг из береговой зоны, где она находилась до тех пор, и на следующий день встретилась в 15 милях к западу от Сиди-Омара с нашими 4-й и 22-й бронетанковыми бригадами. Английская 7-я бронетанковая дивизия развернулась на широком фронте в поисках врага. Одна из ее бригад (7-я) и поддерживающая группа заняли Сиди-Резег. Африканский корпус успешно атаковал эти и другие части. В течение 21 и 22 ноября шли ожесточенные бои, главным образом вокруг аэродрома и на нем самом. Обе стороны стянули в этот район фактически все танки, которые вели яростный бой под огнем артиллерийских батарей. Благодаря лучшему вооружению немецких танков и их численному превосходству в пункте столкновения противник получил преимущество. Несмотря на героическое и блестящее командование бригадного генерала Кэмпбелла, немцы взяли верх, и мы понесли большие потери в танках, чем они. Ночью 22 ноября немцы вновь заняли Сиди-Резег. Командующий 30-м корпусом генерал Норри, потеряв две трети своих танков, отдал приказ об общем отступлении на 20 миль, чтобы переформировать свои части в районе к северу от проселочной дороги на Эль-Абд. Это было тяжелое поражение.
21 ноября, когда танки противника были заняты в бою, генерал Кэннингхэм приказал 13-му корпусу начать наступление. Индийская 4-я дивизия уже обошла Сиди-Омар. Слева от нее новозеландская дивизия под командованием генерала Фрейберга двигалась на север и подошла к окраинам Бардии, перерезав, таким образом, коммуникации всех пограничных гарнизонов. Она захватила штаб Африканского корпуса и 23 ноября едва не отбила Сиди-Резег, откуда ее товарищи из 7-й бронетанковой дивизии были только что выбиты. 24 ноября Фрейберг сосредоточил основную часть новозеландской дивизии в пяти милях к востоку от аэродрома. Таким образом, в этот день наши бронетанковые силы, отброшенные от Сиди-Резега, подвергались переформированию. Отряды, предпринявшие [258] вылазку из Тобрука, завязали бой с немецкой пехотой, но не сумели прорваться. Новозеландская дивизия после своего триумфального марша стояла под Сиди-Резегом.
Пограничные гарнизоны противника были отрезаны, а его танки, выиграв сражение против 30-го корпуса, находились севернее Эль-Губи. Противники нанесли друг другу очень сильные удары и понесли тяжелые потери, но исход сражения был неясен.
В этот момент произошел драматический эпизод. Роммель решил захватить тактическую инициативу и пробиться со своими танками на восток, к границе, надеясь вызвать этим такое смятение и панику, чтобы побудить наше командование отказаться от дальнейшей борьбы и отступить.
Он сосредоточил большую часть Африканского корпуса, все еще представлявшего самую грозную силу на поле боя, и двинулся по Эль-Абдской дороге или тропе к Шеферзену, едва не захватив штаб 30-го корпуса и два больших склада, без которых мы не могли бы продолжать борьбу. Подойдя к границе, он разделил свои войска на колонны, часть которых повернула на север и на юг, а остальные вклинились на 20 миль на территорию Египта. Он произвел опустошения в наших тыловых районах и захватил много пленных.
Однако появление его колонн не испугало индийскую 4-ю дивизию. Их преследовали отряды, поспешно выделенные из 7-й бронетанковой бригады, поддерживающей группы и гвардейской бригады. А самое главное, наша авиация, добившаяся к этому времени значительного превосходства в воздухе над сражающимися армиями, не давала противнику на всем пути ни минуты покоя. Колонны Роммеля, фактически не поддерживаемые германской авиацией, попали в столь же тяжелое положение, в каком находились наши войска, когда господство в воздухе над полем боя принадлежало немцам. 26 ноября все танки противника повернули на север и укрылись в Бардии и ее окрестностях. На следующий день они поспешили на запад, обратно к Сиди-Резегу, куда их срочно отозвали.
Тяжелые удары, полученные нами, и беспорядок, казалось, вызванный в тылу нашего фронта рейдом Роммеля, побудили генерала Кэннингхэма заявить главнокомандующему, что продолжение нашего наступления могло бы привести к уничтожению наших танковых сил и тем самым поставить под угрозу безопасность Египта. Это было бы равносильно признанию поражения и означало бы провал всей операции. В этот решающий момент Окинлек вмешался лично, По просьбе Кэннингхэма он вместе с маршалом авиации Теддером вылетел 23 ноября в штаб в Пустыне и, вполне отдавая себе отчет во всех опасностях, приказал генералу Кэннингхэму «продолжать развивать наступление на противника». Так, своим личным вмешательством Окинлек спас положение и показал себя выдающимся боевым командиром. [259] В этот момент также было важно лишить Роммеля подвоза горючего, и поэтому я телеграфировал генералу Окинлеку и главнокомандующему военно-морскими силами, требуя нанести удар по вражеским коммуникациям.
Премьер-министр — генералу Окинлеку
23 ноября 1941 года
«Когда видишь, как в Бенгази отправляется бесценный груз горючего и противник сосредоточивает в Бенине свою авиацию, кажется, что нужно решиться на любой риск, чтобы вывести эти пункты из строя хотя бы на три-четыре дня. Страх противника перед этой операцией, очевидно, вполне обоснован. За такое предприятие можно взяться, лишь пока противник поглощен битвой. Шансы на успех уменьшатся, как только он получит подкрепления за счет войск, отступающих из зоны боев или уклоняющихся от нее. Сейчас в Бенгази и к западу от Эль-Агейлы можно добиться очень многого недорогой ценой, но цена эта колоссально возрастет, как только закончится главное сражение».
Премьер-министр — адмиралу Кэннингхэму, главнокомандующему Средиземноморским флотом
23 ноября 1941 года
«Я просил начальника военно-морского штаба сообщить Вам сегодня по радио о том, как важно перехватывать надводные суда, везущие в Бенгази подкрепления, снабжение, а главное — горючее. По имеющимся у нас сведениям, довольно большое количество судов приближается сейчас к Бенгази или отправляется туда. Противник просил о воздушном прикрытии, но такое прикрытие не может быть обеспечено ему, поскольку его африканская авиация занята в боях. Все эти сведения переданы Вам. Буду рад узнать через военно-морское министерство, какие меры Вы намерены принять. Если эти суда будут перехвачены, это может спасти тысячи жизней не говоря уже о том, что это поможет одержать победу, имеющую важнейшее значение».
Адмирал Кэннингхэм сделал все, что мог, но самый эффективный удар был нанесен с Мальты. Ночью 24 ноября крейсера и эсминцы соединения «К» перехватили два танкера, на которые противник очень рассчитывал.
Пока генерал Роммель проводил свой смелый, но дорого обошедшийся ему рейд по коммуникациям и тылам английской 8-й армии, Фрейберг со своими новозеландцами, поддерживаемыми 1-й армейской бронетанковой бригадой, оказывал сильный нажим на Сиди-Резег. После двухдневных тяжелых боев они вновь заняли этот пункт.
Одновременно гарнизон Тобрука снова предпринял вылазку и захватил Эд-Дуду. Ночью 26 ноября была установлена связь между гарнизоном Тобрука и войсками, шедшими ему на выручку. Некоторые части новозеландской дивизии и штаб 13-го корпуса вступили в осажденный Тобрук. Это заставило Роммеля вернуться из Бардии. Он пробился к Сиди-Резегу, атакованный на фланге приведенной в порядок 7-й бронетанковой дивизией, имевшей теперь в своем распоряжении 120 танков. Роммель отбил Сиди-Резег и отбросил новозеландскую 6-ю бригаду, нанеся ей огромные потери. Эта и 4-я бригада, за исключением двух батальонов, соединившихся с гарнизоном Тобрука, были отведены на юго-восток, к границе, где героическая дивизия, потерявшая более 3 тысяч человек, была переформирована. Гарнизон Тобрука, вновь окруженный, удержал благодаря своей стойкости все захваченные позиции. Генерал Ритчи реорганизовал свою армию, включив гарнизон Тобрука в 13-й корпус, а новозеландскую дивизию отвел в резерв. Теперь объектом нашего наступления стал Эль-Адем, расположенный в долине, в 15 милях к западу от Сиди-Резега, и лежащий на главных коммуникациях противника с востока на запад. Были использованы оба наши корпуса. 13-й корпус двигался от Эд-Дуды, [261] а 30-й подходил с юга. Во время этих приготовлений Роммель предпринял последнюю попытку выручить свои пограничные гарнизоны. Она была отбита. После этого началось общее отступление войск держав оси на линию Эль-Газалы.
1 декабря Окинлек лично отправился на командный пункт и пробыл с генералом Ритчи десять дней. Он не взял командования в свои руки, но внимательно наблюдал за своим подчиненным. Такой порядок не казался мне наилучшим ни для одного из них.
Однако 8-я армия была сейчас хозяином положения, и 10 декабря главнокомандующий мог доложить мне:
«Противник, по-видимому, осуществляет полное отступление на запад. Эль-Адем взят. Южноафриканские и индийские войска соединились там с англичанами из Тобрука, и я считаю позволительным утверждать теперь, что осада Тобрука снята. Мы энергично преследуем противника в полном взаимодействии с королевским военно-воздушным флотом».
Мы знаем теперь из немецких документов, что потери противника в результате операции «Крусейдер», включая гарнизоны, отрезанные в Бардии, Эс-Саллуме и Халфайе и позже взятые в плен, составили около 13 тысяч немцев и 20 тысяч итальянцев, то есть всего 33 тысячи человек. Противник потерял также 300 танков. За этот же период (с 18 ноября до середины января) потери английских и имперских войск составили 2908 офицеров и солдат убитыми, 7339 ранеными и 7547 пропавшими без вести — всего 17704 человека, а также 278 танков. Девять десятых этих потерь были понесены в первый месяц наступления.
Действия германских подводных лодок в Средиземном море сильно давали себя знать. «Арк Ройал» погиб. Две недели спустя «Бархэм» был поражен тремя торпедами и затонул в три минуты, причем погибло более 500 человек. Впереди нас ждали новые потери. Ночью 18 декабря итальянская подводная лодка подошла к Александрии и выпустила три торпеды, каждой из которых управляли по два человека. Проникнув в гавань, когда боны были открыты для прохода судов, они установили бомбы замедленного действия, которые взорвались рано утром 19 декабря под линкорами «Куин Элизабет» и «Вэлиант». Оба корабля были сильно повреждены и на несколько месяцев превратились в бесполезное бремя. Таким образом, за несколько недель весь наш линейный флот в восточной части Средиземного моря был фактически выведен из строя как боевая сила. Мне предстоит еще поведать о гибели на другом театре [262] войны кораблей «Принс ов Уэлс» и «Рипалс». В течение некоторого времени нам удавалось скрывать потери, причиненные линейному флоту.
Уже значительно позже я заявил на закрытом заседании палаты общин:
«За несколько недель у нас погибло или было выведено из строя на долгое время семь больших кораблей, или более трети наших линкоров и линейных крейсеров».
Соединение «К» также понесло урон. В тот самый день, когда в Александрии произошла катастрофа, на Мальте были получены известия о том, что в Триполи направляется большой конвой противника. Крейсера «Нептун», «Орор» и «Пинелопи» с четырьмя эсминцами тотчас же вышли в море, чтобы перехватить этот конвой. Приближаясь к Триполи, наши корабли натолкнулись на новое минное поле. «Нептун» был тяжело поврежден, а два других крейсера получили повреждения, но смогли уйти. Эсминец «Кэндахар» вошел в минное поле, чтобы спасти экипаж «Нептуна», но также подорвался на мине и стал беспомощным. «Нептун», дрейфуя в минном поле, наткнулся еще на две мины и затонул. Из его экипажа в 700 с лишним человек спасся лишь один, да и тот попал в плен.
Так было уничтожено ядро соединения «К». Крейсер «Галатеа» также был потоплен германской подводной лодкой. От английского флота в восточной части Средиземного моря уцелело лишь несколько эсминцев и три крейсера из эскадры адмирала Вайана.
До конца ноября благодаря своим объединенным усилиям на суше, на море и в воздухе мы господствовали на Средиземном море. Но теперь наши морские силы понесли страшные потери. 5 декабря Гитлер, осознав наконец смертельную опасность, грозившую Роммелю, приказал перебросить из России на Сицилию и в Северную Африку целый авиационный корпус. По указанию генерала Кессельринга было предпринято новое воздушное наступление на Мальту. Налеты на этот остров вновь достигли страшной силы, и Мальта могла лишь бороться за свое существование. К концу года господство над морскими путями в Триполи принадлежало германской авиации, что позволило немцам переформировать разбитые армии Роммеля. Редко когда взаимосвязь военных операций на море, на суше и в воздухе проявлялась в столь яркой форме, как во время событий этих нескольких месяцев.
Но теперь все это потускнело в свете новых мировых событий.
Наступил момент, когда Японии предстояло сделать самый страшный и решительный шаг за всю ее многолетнюю и полную романтики историю.
Летом 1940 года принц Коноэ оказал нажим на правительство Виши, чтобы получить разрешение на создание авиационных баз в Северном Индокитае, а в сентябре он подписал Тройственный пакт с Германией и Италией. Этот документ обязывал Японию [263] вступить в европейскую войну на стороне держав оси, в случае если Америка вступит в войну на стороне Англии.
К концу ноября 1940 года результаты битвы за Англию и то обстоятельство, что Гитлер явно побоялся выполнить свое хвастливое обещание о вторжении в Англию, были признаны в Японии фактами первостепенной важности. Успешный воздушный налет английской авиации на итальянский флот в Таранто, в результате которого на многие месяцы были выведены из строя современные первоклассные линкоры, произвел глубокое впечатление на японский флот, оценивший всю мощь нового воздушного оружия и возможности, которые давало его применение, в особенности когда оно сочеталось с элементом внезапности. Япония убедилась, что с Англией еще далеко не покончено. Она, безусловно, продолжала держаться и даже становилась сильнее. В стране получило широкое распространение мнение, что заключение Тройственного пакта было ошибкой.
Японцы всегда опасались возможности объединенных действий Британской империи и Соединенных Штатов, обладавших сильнейшими в мире флотами и ресурсами, которые при надлежащей разработке были неистощимы и недосягаемо велики. Эта опасность, казалось, надвигалась. Весной 1941 года премьер-министр Коноэ получил согласие кабинета начать с Соединенными Штатами переговоры об урегулировании имевшихся между обеими странами нерешенных вопросов. Следует отметить, что в этом случае генерал Тодзио в качестве военного министра поддерживал политику Коноэ против министра иностранных дел Мацуоки. Возражения последнего насчет того, что такие переговоры с Америкой будут противоречить японскому союзу с Германией, не были приняты во внимание.
Эмбарго, объявленное Соединенными Штатами, Англией и Голландией, отрезало Японию от всех источников нефти, от которых зависели не только военно-морские силы, но и вся военная мощь Японии. Японскому флоту сразу же пришлось обратиться к своим нефтяным запасам, и к моменту возникновения войны на Тихом океане он фактически уже израсходовал четырехмесячный запас нефти из общего количества своих запасов, рассчитанных на полтора года. Было совершенно очевидно, что Япония попала в тиски и что единственный выход для нее — вступить в соглашение с Соединенными Штатами или начать войну. Требования Америки предусматривали отказ Японии не только от ее новой агрессии в Индокитае, но также и от войны в Китае, которая велась уже очень давно и очень дорого обходилась Японии.
Это было справедливое, но суровое требование. При этих обстоятельствах флот решил поддержать армию в ее политике войны, если нельзя будет добиться приемлемого дипломатического соглашения. Тот факт, что флот к этому времени усовершенствовал свою авиацию, сделав ее мощным наступательным оружием, укрепил его в этом решении.
Ожесточенные споры в правящих кругах Японии продолжались в течение всего лета и всей осени. Как нам теперь известно, основной вопрос о вступлении в войну с Соединенными Штатами обсуждался 31 июля, на следующий день после введения эмбарго. [264]
Всем японским руководителям было совершенно ясно, что у них мало времени для того, чтобы сделать выбор. Германия могла выиграть войну в Европе, прежде чем Япония успеет осуществить какой-либо из своих честолюбивых планов. Переговоры между японским и американским правительствами продолжались. Японские консервативные политические деятели и императорский двор надеялись добиться условий, которые позволили бы им держать в узде военную партию в своей стране. Государственный департамент в Вашингтоне, как и я, полагал, что Япония, вероятно, отступит перед мощью Соединенных Штатов, которая в конечном счете значительно превосходила ее собственную.
Читатель уже убедился в том, что с первого же дня войны нас постоянно тяготила тревога в отношении Японии. Аппетиты Японии и ее возможности к их удовлетворению были совершенно очевидны. Мы удивлялись тому, что она не выступила в момент падения Франции. Впоследствии мы почувствовали некоторое облегчение, но все это время мы напрягали свои силы до предела, чтобы уберечь Британские острова от уничтожения и продолжать войну в Западной пустыне. Я должен признаться, что в моем сознании окутанная зловещим туманом японская угроза была как бы отодвинута на задний план другими нашими задачами. Я полагал, что если Япония нападет на нас, Соединенные Штаты также вступят в войну. Если бы они этого не сделали, у нас не было бы возможности защищать Голландскую Индию или даже нашу собственную империю на Востоке.
Если же, с другой стороны, японская агрессия повела бы к вовлечению Америки в войну, то я готов был смириться с ней. Дальше этого я не загадывал. Очередность наших задач в 1941 году была такова: во-первых, защита метрополии, включая угрозу вторжения и действия подводного флота противника; во-вторых, борьба на Среднем Востоке и в районе Средиземного моря; в-третьих, после июня, поставки Советской России; и наконец, сопротивление нападению Японии. Всегда, однако, подразумевалось, что, если Япония вторгнется в Австралию или Новую Зеландию, нам придется пожертвовать Средним Востоком для защиты своих братьев по крови. Такую возможность мы все считали чрезвычайно отдаленной и маловероятной, так как у Японии был большой выбор более легких и привлекательных для нее объектов, таких, как Малайя, Сиам и в первую очередь Голландская Индия. Я уверен, что, сколько бы мы ни послали оружия в Малайю, даже если бы мы решились ради этого пожертвовать Средневосточным театром войны или прекратить поставки в Советский Союз, мы не могли изменить ее судьбу. С другой стороны, вступление Соединенных Штатов в войну перевесило бы все неблагоприятные моменты.
Не следует полагать, что эти широкие решения принимались бессознательно или без глубокого и постоянного обсуждения их военным кабинетом и его военными экспертами. [265] По мере того как шло время и я осознал, какой грозный эффект оказало введенное президентом Рузвельтом 26 июля эмбарго, к которому присоединились мы и голландцы, я стал все больше стремиться к тому, чтобы противопоставить Японии в Тихом и Индийском океанах возможно более мощные английские и американские военно-морские силы. Военно-морские силы — это было все, что мы могли выделить в тот момент. Мы тщательно проанализировали, чем мы располагаем.
25 августа я послал начальнику военно-морского штаба памятную записку по поводу создания дальневосточного флота и изложил свое мнение относительно его корабельного состава. Я был убежден, что в недалеком будущем можно будет дислоцировать в Индийском океане эскадру, которая послужит сдерживающим фактором для японцев, и что эта эскадра должна состоять из небольшого числа первоклассных кораблей.
В качестве передового отряда нашего дальневосточного флота было решено послать два линкора — «Принс ов Уэлс» и «Рипалс» с четырьмя эсминцами и, как важнейший элемент такого флота, современный бронированный авианосец «Индомитебл». К сожалению, «Индомитебл» был временно выведен из строя в результате аварии. Несмотря на это, было решено отправить оба быстроходных линкора, что, как мы надеялись, стабилизирует политическую обстановку в Японии. Эти линкоры должны были установить контакт с Тихоокеанским флотом Соединенных Штатов. Наши военно-морские планы предусматривали создание под прикрытием главных сил американского флота в далеких водах Тихого океана английского дальневосточного флота, базирующегося на Сингапур. К весне 1942 года этот флот должен был включать 7 линкоров различных боевых качеств, 1 первоклассный авианосец, 10 крейсеров и 24 эсминца. Командование этим флотом было поручено адмиралу сэру Тому Филлипсу, который до этого с честью выполнял обязанности заместителя начальника военно-морского штаба. 24 октября адмирал Филлипс поднял свой флаг в Гриноке.
В октябре принц Коноэ сложил с себя бремя управления страной. Он просил о личной встрече с президентом Рузвельтом в Гонолулу, куда он собирался захватить с собой представителей командования японской армии и флота. Он надеялся таким образом связать их соглашениями, которые могли бы быть достигнуты во время этой встречи. Но президент отклонил его предложение, и армия стала все более и более критически относиться к этому мудрому государственному деятелю. Его сменил генерал Тодзио, который одновременно занял посты премьер-министра, военного министра и министра внутренних дел. Генерал Тодзио, которого [266] победители в соответствии с существующей практикой повесили после войны, заявил на суде, что он сам занял пост министра внутренних дел потому, что «столкнулся с грозными тенденциями, предвещавшими внутренние беспорядки, если бы было решено сохранять мир, а не начать войну». По приказу императора он возобновил дипломатические переговоры с Соединенными Штатами, но в то же время вступил в секретное соглашение с членами своего кабинета о том, что Япония начнет войну, если представления кабинета будут отвергнуты.
В начале ноября я получил от генерала Чан Кайши взволнованное предупреждение о дальнейших операциях японцев в Китае. Он считал, что японцы решили предпринять наступление из Индокитая, чтобы захватить Куньмин и перерезать Бирманскую дорогу. Он просил, чтобы мы оказали ему помощь, направив свою авиацию из Малайи. В заключение он писал:
«Вам на первый взгляд может показаться, что это втянет вас в войну с Японией в то время, когда вы с таким мужеством сражаетесь в Европе и на Среднем Востоке. Я смотрю на вещи иначе. Я не верю, что Япония считает себя достаточно сильной для того, чтобы выступить, пока Китай продолжает сопротивляться, но, когда она избавится от этого противодействия, она нападет на вас там и тогда, где и когда ее это будет устраивать... Китай в настоящий момент переживает наиболее критическую фазу своей войны — фазу сопротивления. Его способность оборонять сухопутные подступы к Сингапуру и Бирме в настоящее время зависит в основном от готовности Англии и Америки сотрудничать с ним в обороне Юньнани. Если японцам удастся прорвать наш фронт здесь, мы будем отрезаны от вас, и всей системе координации наших военно-воздушных и военно-морских сил с силами Америки и Голландской Индии будет серьезно угрожать новая опасность с новой стороны. Я хотел бы со всей силой подчеркнуть свое убеждение в том, что мудрость и предусмотрительность требуют оказания Китаю упомянутой мною помощи. Ничто иное не сможет обеспечить в той же мере поражение Японии и успех стран, сопротивляющихся в настоящее время агрессии. Я с нетерпением ожидаю Вашего ответа».
Я не мог сделать ничего иного, как переправить это послание президенту Рузвельту.
Бывший военный моряк — президенту Рузвельту
5 ноября 1941 года
«1. Я получил от Чан Кайши адресованное нам обоим обращение с просьбой о предоставлении ему помощи авиацией. Вам известно, какими военно-воздушными силами мы располагаем в Сингапуре. Тем не менее я был бы готов послать летчиков и даже [267] некоторое количество самолетов, если бы они могли прибыть вовремя.2. Нам необходимо в настоящий момент принять общие меры устрашающего характера. Японцы еще не приняли окончательного решения, и император, по-видимому, оказывает сдерживающее влияние. Когда мы беседовали об этом в Пласеншии, Вы говорили о необходимости выиграть время, и эта политика до сих пор блестяще себя оправдывала. Но проводимое нами совместно эмбарго постепенно вынуждает японцев сделать выбор между войной и миром.
3. В настоящее время похоже на то, что они собираются вступить в Юньнань, перерезав Бирманскую дорогу, что будет иметь катастрофические последствия для Чан Кайши. Прекращение сопротивления с его стороны не только само по себе явилось бы трагедией для всего мира, но и оставило бы в распоряжении японцев крупные силы, с которыми они могли бы предпринять наступление на север или на юг.
4. Китайцы обратились к нам и, вероятно, к Вам также с просьбой предостеречь японцев от наступления на Юньнань. Я надеюсь, что Вы сочтете возможным напомнить японцам о том, что такое наступление против Китая из района, в котором мы никогда не признавали за ними права содержать свои войска, было бы открытым выражением пренебрежения к ясно определенной позиции правительства Соединенных Штатов. Мы, конечно, были бы готовы сделать аналогичное заявление.
5. Никакие самостоятельные действия с нашей стороны не удержат Японию от выступления, так как наши силы слишком связаны в других местах. Но, конечно, мы будем на Вашей стороне и сделаем все возможное, чтобы оказать Вам поддержку, какой бы курс Вы ни избрали. Я лично считаю, что Япония скорее втянется в войну постепенно, чем решится начать ее сразу. Пожалуйста, сообщите мне, что Вы думаете по» этому поводу».
9 ноября президент ответил, что, хотя было бы большой ошибкой недооценивать всю серьезность создавшейся угрозы, он сомневается в том, что подготовка японцев к сухопутной кампании против Куньмина свидетельствует о том, что они собираются выступить в ближайшем будущем. Он обещал сделать все возможное путем оказания Китаю помощи по ленд-лизу и путем создания там авиационного отряда из американских добровольцев. Он считал, что при нынешнем настроении Японии всякие «новые официальные устные предупреждения или протесты» могли с таким же успехом вызвать обратный эффект. «Мы будем неослабно и с большим вниманием изучать всю эту проблему и прилагать все усилия для ее разрешения».
Я сделал все, что мог, чтобы успокоить генералиссимуса, передав ему суть этого осторожного ответа.
У нас не было иного пути, как продолжать осуществление своих военно-морских планов на Дальнем Востоке, предоставив [268] Соединенным Штатам пытаться с помощью дипломатических средств как можно дольше удерживать Японию от выступления на Тихом океане.
20 ноября Япония направила в Вашингтон свой «окончательный ответ». Хотя из ее предложений было совершенно ясно, что она фактически пыталась заполучить плоды победы, не ведя войны, правительство Соединенных Штатов сочло себя обязанным сделать еще одно последнее дипломатическое предложение.
25 ноября президент сообщил мне по телеграфу о ходе переговоров. Японское правительство предложило эвакуировать Южный Индокитай впредь до окончательного урегулирования китайского вопроса или общего восстановления мира в районе Тихого океана, когда Япония согласится полностью отвести войска из Индокитая. Соединенные Штаты должны были взамен снабжать Японию нефтью, воздерживаться от вмешательства в действия Японии по восстановлению мира в Китае, помочь Японии получать продукцию Голландской Индии и создать нормальную основу для торговых отношений между Японией и Соединенными Штатами. Обе стороны должны были договориться о том, чтобы не производить «вооруженного продвижения» в Северо-Восточной Азии и в южной части Тихого океана.
Американское правительство в свою очередь собиралось сделать контрпредложение. Принимая в основном условия японской ноты, оно выдвигало специальные условия, которые Япония должна была соблюсти при отводе своих войск из Южного Индокитая. О положении в Китае в американском контрпредложении не упоминалось. Соединенные Штаты были готовы пойти на ограниченное экономическое соглашение, изменив свой первоначальный приказ о замораживании японских фондов. Так, например, нефть могла поставляться ежемесячно, но только для гражданских нужд. Это американское предложение должно было иметь силу в течение трех месяцев, при условии, что на протяжении этого периода будет обсуждаться вопрос об общем урегулировании на Тихом океане.
Когда я прочел проект ответа, который назывался (и теперь еще называется) «модус вивенди», я счел его неудовлетворительным. Такое же впечатление он произвел на голландское и австралийское правительства и в особенности на Чан Кайши, который послал в Вашингтон отчаянный протест. Однако я ясно понимал, что мы должны соблюдать определенные границы, комментируя политику Соединенных Штатов в таком вопросе, в котором они одни были способны предпринять решительные действия. Я понимал опасность, связанную с представлением, что «англичане стараются втянуть нас в войну». Поэтому я предоставил решать вопрос тому, от кого это зависело, а именно президенту. Я послал ему телеграмму, упомянув в ней только о той стороне вопроса, которая касалась Китая. [269]
Бывший военный моряк — президенту Рузвельту
26 ноября 1941 года
«Получил сегодня вечером Ваше послание относительно Японии, а также полный отчет лорда Галифакса о ходе переговоров и Вашем контрпредложении Японии... Конечно, этот вопрос должны разрешить только Вы, и мы, безусловно, не хотим развязывания еще одной войны. Нас беспокоит только один вопрос. Как насчет Чан Кайши? Не слишком ли скудную диету он получает? Нас тревожит судьба Китая. Если он падет, то опасность, угрожающая всем нам, чрезвычайно усилится. Мы уверены, что Вашими действиями будет руководить то уважение, с каким Соединенные Штаты относятся к борьбе китайцев. Мы считаем, что японцы чрезвычайно в себе не уверены».
В тот же день Хэлл принял японских посланцев в государственном департаменте. Он даже не упомянул им о «модус вивенди», по поводу которого президент телеграфировал мне 23 ноября. Напротив, он сразу же вручил им «ноту из десяти пунктов». Два пункта этой ноты гласили:
«Правительство Японии отведет из Китая и Индокитая все военные, военно-морские, военно-воздушные и полицейские силы. Правительство Соединенных Штатов и правительство Японии не будут оказывать поддержку — военную, политическую или экономическую — какому бы то ни было правительству или режиму в Китае, за исключением Национального правительства Китайской Республики, столица которого временно находится в Чунцине».
Посланцы были «ошеломлены» и удалились чрезвычайно огорченные. Возможно, что их огорчение было искренним. Их избрали для этой миссии главным образом из-за их репутации миролюбивых и умеренных людей, которым удастся убаюкать Соединенные Штаты, внушив им чувство безопасности, пока не будут приняты все необходимые решения и закончена вся подготовка. Они плохо были осведомлены об истинных намерениях своего правительства. Они не подозревали, что Хэлл был лучше информирован в этом отношении, чем они сами. С конца 1940 года американцы проникли в тайну важнейших шифров Японии и расшифровывали большое количество их военных и дипломатических телеграмм. В кругах американской разведки они обозначались словом «Магия». Расшифрованные телеграммы «Магия» передавались нам, но они попадали в наши руки с неизбежной задержкой, иногда в два-три дня. Поэтому в каждый данный момент мы не знали всего того, что было известно президенту или Хэллу. Я не жалуюсь на это.
В тот же день президент послал верховному комиссару Филиппин письмо следующего содержания:
«Становится очевидным, что ведется подготовка... к каким-то агрессивным операциям в недалеком будущем, хотя нет еще точных указаний на масштабы этих операций и на то, будут ли они направлены [270] против Бирманской дороги, Таиланда, Малаккского полуострова, Голландской Индии или Филиппин. Наиболее вероятной представляется операция против Таиланда. Я считаю возможным, что эта новая японская агрессия вызовет вооруженный конфликт между Соединенными Штатами и Японией...»
Я не знал, что жребий уже брошен Японией; мне также не было известно, как далеко простирается решимость президента.
Бывший военный моряк — президенту Рузвельту
«Мне кажется, что осталось неиспользованным еще одно важное средство, которое могло бы предотвратить войну между Японией и нашими двумя странами, а именно ясная декларация, — секретная или публичная, в зависимости от того, что будет признано более целесообразным, — о том, что всякий дальнейший акт агрессии со стороны Японии немедленно повлечет за собой самые серьезные последствия. Я понимаю, какие трудности конституционного порядка стоят перед Вами, но было бы трагедией, если бы Япония постепенно втянулась в войну в результате своих посягательств на территорию других стран, без того, чтобы ей ясно и честно указали на грозную опасность, какую повлекут за собой для нее новые акты агрессии. Прошу Вас подумать над тем, не следовало ли бы Вам в момент, который вы сочтете подходящим и который может наступить очень скоро, заявить о том, что «всякий дальнейший акт агрессии со стороны Японии вынудит Вас поставить перед конгрессом самые серьезные вопросы» или что-нибудь в этом роде. Мы, конечно, выступили бы с аналогичной декларацией или присоединились к Вашей. Во всяком случае, мы принимаем меры к тому, чтобы синхронизировать свои действия с Вашими. Простите меня, мой дорогой друг, за то, что я позволяю себе навязывать Вам такой курс, но я убежден, что он мог бы в корне изменить положение и предотвратить прискорбное расширение войны».
Но к этому времени и он, и Тодзио зашли уже слишком далеко. То же надо сказать и об общем ходе событий.
Днем 30 ноября, в начале первого (по американскому времени), Хэлл посетил президента, у которого на столе лежала моя телеграмма, датированная тем же числом и посланная ночью{41}. Они не считали, [271] что мое предложение сделать совместное предупреждение Японии сможет принести какую-либо пользу.
Нам и не приходится удивляться этому, так как перед ними уже лежала перехваченная телеграмма из Токио в Берлин, также датированная 30 ноября, в которой японскому послу в Берлине предлагалось сделать Гитлеру и Риббентропу следующее сообщение:
«Сообщите им в строго секретном порядке, что существует чрезвычайно большая угроза внезапного возникновения войны между англосаксонскими странами и Японией в результате какого-либо военного столкновения, и добавьте, что момент возникновения этой войны может настать скорее, чем кто-либо это представляет».
Я получил эту расшифрованную телеграмму 2 декабря. Она не требовала каких-либо специальных мероприятий со стороны Англии. Мы просто должны были выжидать. Фактически японская эскадра авианосцев со всей морской авиацией, которой предстояло совершить нападение на Пёрл-Харбор, вышла в море еще 25-го. Конечно, она могла еще получить из Токио приказ воздержаться от операций.
Во время состоявшегося в Токио 1 декабря совещания с участием императора было принято решение начать войну с Соединенными Штатами. Согласно показаниям Тодзио на суде, император не произнес ни единого слова. В течение следующей недели на Тихом океане воцарилось зловещее молчание. Возможности к урегулированию вопроса дипломатическим путем были исчерпаны. Ни один акт военной агрессии еще не совершился. Я больше всего опасался, что японцы нападут на нас или на голландцев и что трудности конституционного порядка помешают Соединенным Штатам объявить войну. После длительного заседания кабинета, состоявшегося 2 декабря, я послал министру иностранных дел памятную записку, суммировавшую выводы, к которым мы пришли.
Премьер-министр — министру иностранных дел
2 декабря 1941 года
«Наша неизменная политика состоит в том, чтобы не предпринимать каких-либо радикальных мер раньше, чем это сделают Соединенные Штаты. За исключением случая, если японцы попытаются захватить перешеек Кра, у нас еще будет время прямо поставить перед Соединенными Штатами вопрос о новом акте японской агрессии. Если они выступят, мы немедленно выступим в поддержку. Если они не выступят, мы должны будем заново пересмотреть свою позицию...Японцы могут в любой момент напасть на голландские владения. Это было бы прямым выпадом против Соединенных Штатов, которые только что вели с Японией переговоры. Мы должны заявить голландцам, [272] что мы не предпримем ничего такого, что могло бы помешать Соединенным Штатам должным образом оценить такой агрессивный
акт японцев, как событие, непосредственно касающееся их самих и Японии. Если Соединенные Штаты объявят войну Японии, то мы в тот же час последуем их примеру. Если же после достаточного промежутка времени будет установлено, что Соединенные Штаты неспособны принять какие-либо решительные меры даже при нашей непосредственной поддержке, то мы тем не менее, хотя бы и в одиночку, поддержим голландцев.
Всякое нападение на английские владения, само собой разумеется, повлечет за собой войну с Великобританией».
Английская секретная служба и воздушная разведка, которые бдительно следили за ходом событий, вскоре заметили передвижения войск и активность, указывавшие на то, что «Япония готовится к нападению на Сиам и что это нападение будет включать отправку морем экспедиционных войск для захвата стратегических пунктов на перешейке Кра». Мы сообщили об этом в Вашингтон. Мы обменялись с главнокомандующим нашими вооруженными силами на Дальнем Востоке, а также с австралийским и американским правительствами целой серией длинных телеграмм по вопросу о том, должны ли мы принять предупредительные меры для защиты перешейка Кра. Было принято правильное решение, учитывавшее соображения как военного, так и политического порядка о том, что нам не следует осложнять развитие событий, нанося первыми удар на второстепенном театре военных действий. 6 декабря как в Лондоне, так и в Вашингтоне были получены известия о том, что из Индокитая через Сиамский залив направляется японская эскадра в составе примерно 35 транспортных судов, 8 крейсеров и 20 эсминцев. Другие японские эскадры также находились в море для выполнения других задач.
В 1946 году комиссия конгресса, занимавшаяся подробным расследованием этого вопроса, опубликовала результаты своей работы. В ее отчете были детально описаны все события, предшествовавшие войне между Соединенными Штатами и Японией, и объяснялось, почему через соответствующие военные ведомства флотам и гарнизонам, находившимся в угрожаемых пунктах, не был отдан приказ «быть наготове». В сорока томах, опубликованных комиссией, сообщались для сведения всего мира все подробности, включая текст расшифрованных японских секретных телеграмм и их действительное содержание. Мощь Соединенных Штатов была достаточной для того, чтобы они могли выдержать это тяжелое испытание, которого требовал дух американской конституции. [273]
Я не собираюсь выносить на этих страницах суждение по поводу этого чрезвычайно важного эпизода в истории Америки. Мы все знаем, что крупные государственные деятели Америки, окружавшие президента и пользовавшиеся его доверием, не менее остро, чем я, сознавали грозную опасность того, что Япония нападет на английские или голландские владения на Дальнем Востоке и будет тщательно обходить Соединенные Штаты и что вследствие этого конгресс не даст санкции на объявление войны Америкой.
Американские руководители понимали, что это могло бы повести к огромным японским завоеваниям и что в случае сочетания этих завоеваний с победой Германии над Россией и последующим вторжением в Великобританию Америка останется одна перед лицом объединенных подавляющих сил торжествующих агрессоров. Потерпели бы крах не только стоявшие на карте великие моральные принципы, но создалась бы угроза для самого существования Соединенных Штатов и их народа, еще не вполне осознавшего грозящую ему опасность. Президент и его верные друзья давно уже понимали, какому серьезному риску подвергают себя Соединенные Штаты, придерживаясь нейтралитета в войне против Гитлера и всех тех сил, которые он собой олицетворял, и тяготились оковами, налагаемыми на них конгрессом. Палата представителей лишь за несколько месяцев до этого приняла большинством всего в один голос необходимый стране закон о возобновлении обязательной воинской повинности, хотя без этого американская армия оказалась бы в самый разгар мировых потрясений почти распущенной. Рузвельт, Хэлл, Стимсон, Нокс, генерал Маршалл, адмирал Старк и как связующее звено между ними Гарри Гопкинс — все они придерживались единых взглядов. Будущие поколения американцев и свободных людей во всем мире будут благодарить Бога за их дальновидность.
Нападение Японии на Соединенные Штаты значительно облегчило бы стоявшие перед ними проблемы и выполнение ими своего долга. Можем ли мы удивляться тому, что они рассматривали фактическую форму такого нападения или даже его масштабы как нечто, имеющее несравненно меньшее значение, нежели то обстоятельство, что весь американский народ, как никогда, сплотился бы для защиты своей безопасности и правого дела? Им, как и мне, казалось, что для Японии нападение на Соединенные Штаты и война с ними были бы равносильны самоубийству. К тому же им были известны все непосредственные планы противника еще до того, как мы в Англии могли узнать о них.
Казалось невозможным, чтобы Япония решилась на войну с Англией и Соединенными Штатами, а впоследствии, вероятно, и с Россией, так как эта война могла сулить ей только гибель. Разумному человеку невозможно было себе представить, чтобы Япония пошла на объявление войны. Я был уверен, что подобный безрассудный шаг с ее стороны погубил бы жизнь целого поколения японского народа, и мое мнение полностью подтвердилось. Но правительства и народы не всегда принимают разумные решения. Иногда они принимают безумные решения, или же одна группа людей захватывает [274] в свои руки власть и вынуждает всех остальных подчиниться своей воле и помогать ей в ее безрассудных действиях. Я без всяких колебаний неоднократно выражал свою уверенность в том, что Япония не пойдет на такой безумный шаг. Но как бы искренне мы ни пытались поставить себя в положение другого, мы не можем постигнуть процессы, совершающиеся в человеческом уме и воображении, к которым разум не дает ключа.
Однако безумие — это такое заболевание, которое в войне дает преимущество внезапности.
Операция «Крусейдер»
На суше, на море и в воздухе.
Размах военных усилий, связанных с борьбой в Пустыне, не следует недооценивать. Хотя в боях принимало участие всего 90 или 100 тысяч бойцов с каждой стороны, требовались вдвое или даже втрое большие массы людей и материалов для того, чтобы поддерживать их в этом состязании. Ожесточенные бои за Сиди-Резег, с которых началось наступление генерала Окинлека, были ознаменованы многими яркими моментами. Личное вмешательство двух главнокомандующих было столь же властным и решающим, а ставки с обеих сторон столь же высокими, как и в былые времена.
Задачей генерала Окинлека было, во-первых, отвоевать Киренаику, уничтожив в ходе этой операции танки противника, и, вот вторых, если все пойдет хорошо, захватить Триполитанию. В этих целях в распоряжение генерала Кэннингхэма, который должен был командовать 8-й армией (недавно получившей такое наименование), были предоставлены 13-й и 30-й корпуса, включавшие вместе с гарнизоном Тобрука около шести дивизий и три бригады в резерве.
Всего английская армия имела 724 танка, в том числе 367 быстроходных, и, кроме того, еще 200 танков в резерве. Английские военно-воздушные силы должны были активизировать свои действия за месяц до этого, с тем чтобы нарушить коммуникации противника и добиться к началу сражения господства в воздухе. Военно-воздушные силы в Западной пустыне состояли из 16 эскадрилий истребителей, 12 эскадрилий средних бомбардировщиков, 5 эскадрилий тяжелых бомбардировщиков и 3 отдельных эскадрилий войсковой авиации. Из 1311 современных боевых самолетов 1072 были в исправном состоянии, помимо 10 эскадрилий, действовавших с Мальты.
В 70 милях в тылу линии фронта Роммеля находился гарнизон Тобрука, состоявший из 5 бригадных групп и бронетанковой бригады. Эта крепость была предметом его постоянных забот, служа стратегическим препятствием какому бы то ни было наступлению на Египет. Занятие Тобрука являлось постоянной целью германского верховного командования, и все было готово к тому, чтобы начать штурм Тобрука 23 ноября. Армия Роммеля включала грозный Африканский корпус, состоявший из 15-й и 21-й танковых дивизий и 90-й легкой дивизии, и 7 итальянских дивизий, из которых одна была бронетанковая. Мы считали, что противник располагает 388 танками, но, как мы сейчас знаем из документов противника, фактически он имел 558 танков. Две трети тяжелых и средних танков были немецкие. Они были вооружены более тяжелыми орудиями, чем двухфунтовые пушки, установленные на наших танках. Кроме того, противник обладал явным превосходством в противотанковом оружии. Военно-воздушные силы держав оси состояли из 190 немецких самолетов, из которых к моменту наступления только 120 были в пригодном состоянии, и более 300 итальянских самолетов, из которых исправных было, наверное, 200.
8-я армия должна была атаковать силами своих двух корпусов и продвинуться на северо-запад, к Тобруку, гарнизон которого должен был предпринять в это же время энергичную вылазку навстречу им. С этой целью 13-й корпус должен был осадить пограничные оборонительные укрепления противника от Халфайи до Сиди-Омара, обойти их с фланга и окружить, отрезав, таким образом, все удерживавшие их войска, а затем двинуться к Тобруку. Одновременно 30-й корпус, в который входили почти все наши танки, должен был предпринять широкое фланкирующее движение в Пустыне, чтобы попытаться обнаружить основную массу танков Роммеля и вступить с ними в бой или, по меньшей мере, сковать их и тем самым прикрыть 13-й корпус.
Несмотря на колоссальный масштаб приготовлений, удалось достигнуть полной тактической внезапности. В этот момент армия держав оси размещалась на новых позициях для атаки на Тобрук, назначенной на 23 ноября. Когда началась атака, сам Роммель находился в Риме. Чтобы нанести в решающий момент удар по мозговому и нервному центру вражеской армии, 50 бойцов из отряда «коммандос» под командованием полковника Лейкока были доставлены подводной лодкой к одному из пунктов на побережье, находившемуся в 200 милях за линией фронта противника. 30 человек, которых удалось высадить в бурном море, были разделены на две группы. Одной из них было поручено перерезать телефонные и телеграфные провода, а другой, действовавшей под командованием подполковника Кейса, сына адмирала Кейса, атаковать помещение штаба Роммеля. В полночь 17 ноября эта группа ворвалась в одно из помещений штаба и застрелила нескольких немцев. В рукопашной схватке, завязавшейся в темной комнате, Кейс был убит. Данью подвигам Кейса было посмертное награждение его «Крестом Виктории». Рано утром 18 ноября, под сильным дождем, 8-я армия рванулась вперед, и согласно своему плану 13-й корпус обошел позиции противника на границе, в то время как 30-й корпус, не встретив на первых порах сопротивления, двинулся на север, к Сиди-Резегу. Этот кряж достигает примерно 100 футов высоты. Его северный склон представляет собой почти отвесный утес, господствующий над дорогой на Капуццо — главной линией коммуникаций Роммеля с запада на восток. Поблизости от него находится очень большой аэродром. В южном направлении с этой, хотя и незначительной, возвышенности открывается хороший вид на холмистую пустыню. Обе стороны считали ее ключом ко всему району боев, и занятие ее было важным шагом к освобождению Тобрука.
Первые три дня все шло хорошо. 19 ноября основная, как мы полагали, масса германских танков двинулась на юг из береговой зоны, где она находилась до тех пор, и на следующий день встретилась в 15 милях к западу от Сиди-Омара с нашими 4-й и 22-й бронетанковыми бригадами. Английская 7-я бронетанковая дивизия развернулась на широком фронте в поисках врага. Одна из ее бригад (7-я) и поддерживающая группа заняли Сиди-Резег. Африканский корпус успешно атаковал эти и другие части. В течение 21 и 22 ноября шли ожесточенные бои, главным образом вокруг аэродрома и на нем самом. Обе стороны стянули в этот район фактически все танки, которые вели яростный бой под огнем артиллерийских батарей. Благодаря лучшему вооружению немецких танков и их численному превосходству в пункте столкновения противник получил преимущество. Несмотря на героическое и блестящее командование бригадного генерала Кэмпбелла, немцы взяли верх, и мы понесли большие потери в танках, чем они. Ночью 22 ноября немцы вновь заняли Сиди-Резег. Командующий 30-м корпусом генерал Норри, потеряв две трети своих танков, отдал приказ об общем отступлении на 20 миль, чтобы переформировать свои части в районе к северу от проселочной дороги на Эль-Абд. Это было тяжелое поражение.
21 ноября, когда танки противника были заняты в бою, генерал Кэннингхэм приказал 13-му корпусу начать наступление. Индийская 4-я дивизия уже обошла Сиди-Омар. Слева от нее новозеландская дивизия под командованием генерала Фрейберга двигалась на север и подошла к окраинам Бардии, перерезав, таким образом, коммуникации всех пограничных гарнизонов. Она захватила штаб Африканского корпуса и 23 ноября едва не отбила Сиди-Резег, откуда ее товарищи из 7-й бронетанковой дивизии были только что выбиты. 24 ноября Фрейберг сосредоточил основную часть новозеландской дивизии в пяти милях к востоку от аэродрома. Таким образом, в этот день наши бронетанковые силы, отброшенные от Сиди-Резега, подвергались переформированию. Отряды, предпринявшие вылазку из Тобрука, завязали бой с немецкой пехотой, но не сумели прорваться. Новозеландская дивизия после своего триумфального марша стояла под Сиди-Резегом. Пограничные гарнизоны противника были отрезаны, а его танки, выиграв сражение против 30-го корпуса, находились севернее Эль-Губи. Противники нанесли друг другу очень сильные удары и понесли тяжелые потери, но исход сражения был неясен.
В этот момент произошел драматический эпизод. Роммель решил захватить тактическую инициативу и пробиться со своими танками а восток, к границе, надеясь вызвать этим такое смятение и панику, чтобы побудить наше командование отказаться от дальнейшей борьбы отступить.
Он сосредоточил большую часть Африканского корпуса, все еще представлявшего самую грозную силу на поле боя, и двинулся по Эльбдской дороге или тропе к Шеферзену, едва не захватив штаб 30-го корпуса и два больших склада, без которых мы не могли бы продолжать борьбу. Подойдя к границе, он разделил свои войска на колонны, часть которых повернула на север и на юг, а остальные вклинились на 20 миль на территорию Египта. Он произвел опустошения в наших тыловых районах и захватил много пленных. Однако появление его колонн не испугало индийскую 4-ю дивизию. Их преследовали отряды, поспешно выделенные из 7-й бронетанковой бригады, поддерживающей группы и гвардейской бригады. А самое главное, наша авиация, добившаяся к этому времени значительного превосходства в воздухе над сражающимися армиями, не давала противнику на всем пути ни минуты покоя. Колонны Роммеля, фактически не поддерживаемые германской авиацией, попали в столь же тяжелое положение, в каком находились наши войска, когда господство в воздухе над полем боя принадлежало немцам. 26 ноября все танки противника повернули на север и укрылись в Бардии и ее окрестностях. На следующий день они поспешили на запад, обратно к Сиди-Резегу, куда их срочно отозвали.
Тяжелые удары, полученные нами, и беспорядок, казалось, вызванный в тылу нашего фронта рейдом Роммеля, побудили генерала Кэннингхэма заявить главнокомандующему, что продолжение нашего наступления могло бы привести к уничтожению наших танковых сил и тем самым поставить под угрозу безопасность Египта. Это было бы равносильно признанию поражения и означало бы провал всей операции. В этот решающий момент Окинлек вмешался лично. По просьбе Кэннингхэма он вместе с маршалом авиации Теддером вылетел 23 ноября в штаб в Пустыне и, вполне отдавая себе отчет во всех опасностях, приказал генералу Кэннингхэму «продолжать развивать наступление на противника». Так, своим личным вмешательством Окинлек спас положение и показал себя выдающимся боевым командиром.
В этот момент также было важно лишить Роммеля подвоза горючего, и поэтому я телеграфировал генералу Окинлеку и главнокомандующему военно-морскими силами, требуя нанести удар по вражеским коммуникациям
Премьер-министр — генералу Окинлеку23 ноября 1941 года
«Когда видишь, как в Бенгази отправляется бесценный груз горючего и противник сосредоточивает в Бенине свою авиацию, кажется, что нужно решиться на любой риск, чтобы вывести эти пункты из строя хотя бы на три-четыре дня. Страх противника перед этой операцией, очевидно, вполне обоснован. За такое предприятие можно взяться, лишь пока противник поглощен битвой. Шансы на успех уменьшатся, как только он получит подкрепления за счет войск, отступающих из зоны боев или уклоняющихся от нее. Сейчас в Бенгази и к западу от Эль-Агейлы можно добиться очень многого недорогой ценой, но цена эта колоссально возрастет, как только закончится главное сражение».
Премьер-министр — адмиралу Кэннингхэму, главнокомандующему Средиземноморским флотом
23 ноября 1941 года
«Я просил начальника военно-морского штаба сообщить Вам сегодня по радио о том, как важно перехватывать надводные суда, везущие в Бенгази подкрепления, снабжение, а главное — горючее. По имеющимся у нас сведениям, довольно большое количество судов приближается сейчас к Бенгази или отправляется туда. Противник просил о воздушном прикрытии, но такое прикрытие не может быть обеспечено ему, поскольку его африканская авиация занята в боях. Все эти сведения переданы Вам. Буду рад узнать через военно-морское министерство, какие меры Вы намерены принять. Если эти суда будут перехвачены, это может спасти тысячи жизней, не говоря уже о том, что это поможет одержать победу, имеющую важнейшее значение».
Адмирал Кэннингхэм сделал все, что мог, но самый эффективный удар был нанесен с Мальты. Ночью 24 ноября крейсера и эсминцы соединения «К» перехватили два танкера, на которые противник очень рассчитывал.
Пока генерал Роммель проводил свой смелый, но дорого обошедшийся ему рейд по коммуникациям и тылам английской 8-й армии, Фрейберг со своими новозеландцами, поддерживаемыми 1-й армейской бронетанковой бригадой, оказывал сильный нажим на Сиди-Резег. После двухдневных тяжелых боев они вновь заняли этот пункт. Одновременно гарнизон Тобрука снова предпринял вылазку и захватил Эд-Дуду. Ночью 26 ноября была установлена связь между гарнизоном Тобрука и войсками, шедшими ему на выручку. Некоторые части новозеландской дивизии и штаб 13-го корпуса вступили в осажденный Тобрук. Это заставило Роммеля вернуться из Бардии. Он пробился к Сиди-Резегу, атакованный на фланге приведенной в порядок 7-й бронетанковой дивизией, имевшей теперь в своем распоряжении 120 танков. Роммель отбил Сиди-Резег и отбросил новозеландскую 6-ю бригаду, нанеся ей огромные потери. Эта и 4-я бригада, за исключением двух батальонов, соединившихся с гарнизоном Тобрука, были отведены на юго-восток, к границе, где героическая дивизия, потерявшая более 3 тысяч человек, была переформирована. Гарнизон Тобрука, вновь окруженный, удержал благодаря своей стойкости все захваченные позиции.
Генерал Ритчи реорганизовал свою армию, включив гарнизон Тобрука в 13-й корпус, а новозеландскую дивизию отвел в резерв. Теперь объектом нашего наступления стал Эль-Адем, расположенный в долине, в 15 милях к западу от Сиди-Резега, и лежащий на главных коммуникациях противника с востока на запад. Были использованы оба наши корпуса. 13-й корпус двигался от Эд-Дуды, а 30-й подходил с юга. Во время этих приготовлений Роммель предпринял последнюю попытку выручить свои пограничные гарнизоны. Она была отбита. После этого началось общее отступление войск держав оси на линию Эль-Газалы.
1 декабря Окинлек лично отправился на командный пункт и пробыл с генералом Ритчи десять дней. Он не взял командования в свои руки, но внимательно наблюдал за своим подчиненным. Такой порядок не казался мне наилучшим ни для одного из них. Однако 8-я армия была сейчас хозяином положения, и 10 декабря главнокомандующий мог доложить мне:
«Противник, по-видимому, осуществляет полное отступление на запад. Эль-Адем взят. Южноафриканские и индийские войска соединились там с англичанами из Тобрука, и я считаю позволительным утверждать теперь, что осада Тобрука снята. Мы энергично преследуем противника в полном взаимодействии с королевским военно-воздушным флотом».
Мы знаем теперь из немецких документов, что потери противника в результате операции «Крусейдер», включая гарнизоны, отрезанные в Бардии, Эс-Саллуме и Халфайе и позже взятые в плен, составили около 13 тысяч немцев и 20 тысяч итальянцев, то есть всего 33 тысячи человек. Противник потерял также 300 танков, За этот же период (с 18 ноября до середины января) потери английских и имперских войск составили 2908 офицеров и солдат убитыми, 7339 ранеными и 7547 пропавшими без вести — всего 17 704 человека, а также 278 танков. Девять десятых этих потерь были понесены в первый месяц наступления.
Действия германских подводных лодок в Средиземном море сильно давали себя знать. «Арк Ройал» погиб. Две недели спустя «Бархэм» был поражен тремя торпедами и затонул в три минуты, причем погибло более 500 человек. Впереди нас ждали новые потери, Ночью 18 декабря итальянская подводная лодка подошла к Александрии и выпустила три торпеды, каждой из которых управляли по два человека. Проникнув в гавань, когда боны были открыты для прохода судов, они установили бомбы замедленного действия, которые взорвались рано утром 19 декабря под линкорами «Куин Элизабет» и «Вэлиант». Оба корабля были сильно повреждены и на несколько месяцев превратились в бесполезное бремя. Таким образом, за несколько недель весь наш линейный флот в восточной части Средиземного моря был фактически выведен из строя как боевая сила. Мне предстоит еще поведать о гибели на другом театре войны кораблей «Принсов Уэлс» и «Рипалс». В течение некоторого времени нам удавалось скрывать потери, причиненные линейному флоту. Уже значительно позже я заявил на закрытом заседании палаты общин: «За несколько недель у нас погибло или было выведено из строя на долгое время семь больших кораблей, или более трети наших линкоров и линейных крейсеров».
Соединение «К» также понесло урон. В тот самый день, когда в Александрии произошла катастрофа, на Мальте были получены известия о том, что в Триполи направляется большой конвой противника. Крейсера «Нептун», «Орор» и «Пинелопи» с четырьмя эсминцами тотчас же вышли в море, чтобы перехватить этот конвой. Приближаясь к Триполи, наши корабли натолкнулись на новое минное поле. «Нептун» был тяжело поврежден, а два других крейсера получили повреждения, но смогли уйти. Эсминец «Кэндахар» вошел в минное поле, чтобы спасти экипаж «Нептуна», но также подорвался на мине и стал беспомощным. «Нептун», дрейфуя в минном поле, наткнулся еще на две мины и затонул. Из его экипажа в 700 с лишним человек спасся лишь один, да и тот попал в плен. Так было уничтожено ядро соединения «К». Крейсер «Галатеа» также был потоплен германской подводной лодкой. От английского флота в восточной части Средиземного моря уцелело лишь несколько эсминцев и три крейсера из эскадры адмирала Вайана.
До конца ноября благодаря своим объединенным усилиям на суше, на море и в воздухе мы господствовали на Средиземном море. Но теперь наши морские силы понесли страшные потери. 5 декабря Гитлер, осознав наконец смертельную опасность, грозившую Роммелю, приказал перебросить из России на Сицилию и в Северную Африку целый авиационный корпус. По указанию генерала Кессельринга было предпринято новое воздушное наступление на Мальту. Налеты на этот остров вновь достигли страшной силы, и Мальта могла лишь бороться за свое существование. К концу года господство над морскими путями в Триполи принадлежало германской авиации, что позволило немцам переформировать разбитые армии Роммеля. Редко когда взаимосвязь военных операций на море, на суше и в воздухе проявлялась в столь яркой форме, как во время событий этих нескольких месяцев.
Но теперь все это потускнело в свете новых мировых событий.
Япония
Наступил момент, когда Японии предстояло сделать самый страшный и решительный шаг за всю ее многолетнюю и полную романтики историю.
Летом 1940 года принц Коноэ оказал нажим на правительство Виши, чтобы получить разрешение на создание авиационных баз в Северном Индокитае, а в сентябре он подписал Тройственный пакт с Германией и Италией. Этот документ обязывал Японию вступить в европейскую войну на стороне держав оси, в случае, если Америка вступит в войну на стороне Англии.
К концу ноября 1940 года результаты битвы за Англию и то обстоятельство, что Гитлер явно побоялся выполнить свое хвастливое обещание о вторжении в Англию, были признаны в Японии фактами первостепенной важности. Успешный воздушный налет английской авиации на итальянский флот в Таранто, в результате которого на многие месяцы были выведены из строя современные первоклассные линкоры, произвел глубокое впечатление на японский флот, оценивший всю мощь нового воздушного оружия и возможности, которые давало его применение, в особенности когда оно сочеталось с элементом внезапности. Япония убедилась, что с Англией еще далеко не покончено. Она, безусловно, продолжала держаться и даже становилась сильнее. В стране получило широкое распространение мнение, что заключение Тройственного пакта было ошибкой. Японцы всегда опасались возможности объединенных действий Британской империи и Соединенных Штатов, обладавших сильнейшими в мире флотами и ресурсами, которые при надлежащей разработке были неистощимы и недосягаемо велики. Эта опасность, казалось, надвигалась. Весной 1941 года премьер-министр Коноэ получил согласие кабинета начать с Соединенными Штатами переговоры об урегулировании имевшихся между обеими странами нерешенных вопросов. Следует отметить, что в этом случае генерал Тодзио в качестве военного министра поддерживал политику Коноэ против министра иностранных дел Мацуоки. Возражения последнего насчет того, что такие переговоры с Америкой будут противоречить японскому союзу с Германией, не были приняты во внимание.
Эмбарго, объявленное Соединенными Штатами, Англией и Голландией, отрезало Японию от всех источников нефти, от которых зависели не только военно-морские силы, но и вся военная мощь Японии. Японскому флоту сразу же пришлось обратиться к своим нефтяным запасам, и к моменту возникновения войны на Тихом океане он фактически уже израсходовал четырехмесячный запас нефти из общего количества своих запасов, рассчитанных на полтора года. Было совершенно очевидно, что Япония попала в тиски и что единственный выход для нее — вступить в соглашение с Соединенными Штатами или начать войну. Требования Америки предусматривали отказ Японии не только от ее новой агрессии в Индокитае, но также и от войны в Китае, которая велась уже очень давно и очень дорого обходилась Японии. Это было справедливое, но суровое требование. При этих обстоятельствах флот решил поддержать армию в ее политике войны, если нельзя будет добиться приемлемого дипломатического соглашения. Тот факт, что флот к этому времени усовершенствовал свою авиацию, сделав ее мощным наступательным оружием, укрепил его в этом решении.
Ожесточенные споры в правящих кругах Японии продолжались в течение всего лета и всей осени. Как нам теперь известно, основной вопрос о вступлении в войну с Соединенными Штатами обсуждался 31 июля, на следующий день после введения эмбарго.
Всем японским руководителям было совершенно ясно, что у них мало времени для того, чтобы сделать выбор. Германия могла выиграть войну в Европе, прежде чем Япония успеет осуществить какой-либо из своих честолюбивых планов. Переговоры между японским и американским правительствами продолжались. Японские консервативные политические деятели и императорский двор надеялись добиться условий, которые позволили бы им держать в узде военную партию в своей стране. Государственный департамент в Вашингтоне, как и я, полагал, что Япония, вероятно, отступит перед мощью Соединенных Штатов, которая в конечном счете значительно превосходила ее собственную.
Читатель уже убедился в том, что с первого же дня войны нас постоянно тяготила тревога в отношении Японии. Аппетиты Японии и ее возможности к их удовлетворению были совершенно очевидны. Мы удивлялись тому, что она не выступила в момент падения Франции. Впоследствии мы почувствовали некоторое облегчение, но все это время мы напрягали свои силы до предела, чтобы уберечь Британские острова от уничтожения и продолжать войну в Западной пустыне. Я должен признаться, что в моем сознании окутанная зловещим туманом японская угроза была как бы отодвинута на задний план другими нашими задачами. Я полагал, что если Япония нападет на нас, Соединенные Штаты также вступят в войну. Если бы они этого не сделали, у нас не было бы возможности защищать Голландскую Индию или даже нашу собственную империю на Востоке. Если же, с другой стороны, японская агрессия повела бы к вовлечению Америки в войну, то я готов был смириться с ней. Дальше этого я не загадывал. Очередность наших задач в 1941 году была такова: во-первых, защита метрополии, включая угрозу вторжения и действия подводного флота противника; во-вторых, борьба на Среднем Востоке и в районе Средиземного моря; в-третьих, после июня, поставки Советской России; и наконец, сопротивление нападению Японии. Всегда, однако, подразумевалось, что, если Япония вторгнется в Австралию или Новую Зеландию, нам придется пожертвовать Средним Востоком для защиты своих братьев по крови. Такую возможность мы все считали чрезвычайно отдаленной и маловероятной, так как у Японии был большой выбор более легких и привлекательных для нее объектов, таких, как Малайя, Сиам и в первую очередь Голландская Индия. Я уверен, что, сколько бы мы ни послали оружия в Малайю, даже если бы мы решились ради этого пожертвовать Средневосточным театром войны или прекратить поставки в Советский Союз, мы не могли изменить ее судьбу. С другой стороны, вступление Соединенных Штатов в войну перевесило бы все неблагоприятные моменты.
Не следует полагать, что эти широкие решения принимались бессознательно или без глубокого и постоянного обсуждения их военным кабинетом и его военными экспертами.
По мере того как шло время и я осознал, какой грозный эффект оказало введенное президентом Рузвельтом 26 июля эмбарго, к которому присоединились мы и голландцы, я стал все больше стремиться к тому, чтобы противопоставить Японии в Тихом и Индийском океанах возможно более мощные английские и американские военно-морские силы. Военно-морские силы — это было все, что мы могли выделить в тот момент. Мы тщательно проанализировали, чем мы располагаем.
25 августа я послал начальнику военно-морского штаба памятную записку по поводу создания дальневосточного флота и изложил свое мнение относительно его корабельного состава. Я был убежден, что в недалеком будущем можно будет дислоцировать в Индийском океане эскадру, которая послужит сдерживающим фактором для японцев, и что эта эскадра должна состоять из небольшого числа первоклассных кораблей.
В качестве передового отряда нашего дальневосточного флота было решено послать два линкора — «Принс ов Уэлс» и «Рипалс» с четырьмя эсминцами и, как важнейший элемент такого флота, современный бронированный авианосец «Индомитебл». К сожалению, «Индомитебл» был временно выведен из строя в результате аварии, Несмотря на это, было решено отправить оба быстроходных линкора, что, как мы надеялись, стабилизирует политическую обстановку в Японии. Эти линкоры должны были установить контакт с Тихоокеанским флотом Соединенных Штатов. Наши военно-морские планы предусматривали создание под прикрытием главных сил американского флота в далеких водах Тихого океана английского дальневосточного флота, базирующегося на Сингапур. К весне 1942 года этот флот должен был включать 7 линкоров различных боевых качеств, 1 первоклассный авианосец, 10 крейсеров и 24 эсминца. Командование этим флотом было поручено адмиралу сэру Тому Филлипсу, который до этого с честью выполнял обязанности заместителя начальника военно-морского штаба. 24 октября адмирал Филлипс поднял свой флаг в Гриноке.
В октябре принц Коноэ сложил с себя бремя управления страной. Он просил о личной встрече с президентом Рузвельтом в Гонолулу, куда он собирался захватить с собой представителей командования японской армии и флота. Он надеялся таким образом связать их соглашениями, которые могли бы быть достигнуты во время этой встречи. Но президент отклонил его предложение, и армия стала все более и более критически относиться к этому мудрому государственному деятелю. Его сменил генерал Тодзио, который одновременно занял посты премьер-министра, военного министра и министра внутренних дел. Генерал Тодзио, которого победители в соответствии с существующей практикой повесили после войны, заявил на суде, что он сам занял пост министра внутренних дел потому, что «столкнулся с грозными тенденциями, предвещавшими внутренние беспорядки, если бы было решено сохранять мир, а не начать войну». По приказу императора он возобновил дипломатические переговоры с Соединенными Штатами, но в то же время вступил в секретное соглашение с членами своего кабинета о том, что Япония начнет войну, если представ ления кабинета будут отвергнуты.
В начале ноября я получил от генерала Чан Кайши взволнованное предупреждение о дальнейших операциях японцев в Китае. Он считал, что японцы решили предпринять наступление из Индо-Китая, чтобы захватить Куньмин и перерезать Бирманскую дорогу. Он просил, чтобы мы оказали ему помощь, направив свою авиацию из Малайи. В заключение он писал:
«Вам на первый взгляд может показаться, что это втянет вас в войну с Японией в то время, когда вы с таким мужеством сражаетесь в Европе и на Среднем Востоке. Я смотрю на вещи иначе. Я не верю, что Япония считает себя достаточно сильной для того, чтобы выступить, пока Китай продолжает сопротивляться, но, когда она избавится от этого противодействия, она нападет на вас там и тогда, где и когда ее это будет устраивать... Китай в настоящий момент переживает наиболее критическую фазу своей войны — фазу сопротивления. Его способность оборонять сухопутные подступы к Сингапуру и Бирме в настоящее время зависит в основном от готовности Англии и Америки сотрудничать с ним в обороне Юньнани. Если японцам удастся прорвать наш фронт здесь, мы будем отрезаны от вас, и всей системе координации наших военно-воздушных и военно-морских сил с силами Америки и Голландской Индии будет серьезно угрожать новая опасность с новой стороны. Я хотел бы со всей силой подчеркнуть свое убеждение в том, что мудрость и предусмотрительность требуют оказания Китаю упомянутой мною помощи. Ничто иное не сможет обеспечить в той же мере поражение Японии и успех стран, сопротивляющихся в настоящее время агрессии. Я с нетерпением ожидаю Вашего ответа».
Я не мог сделать ничего иного, как переправить это послание президенту Рузвельту.
Бывший военный моряк — президенту Рузвельту5 ноября 1941 года
«1. Я получил от Чан Кайши адресованное нам обоим обращение с просьбой о предоставлении ему помощи авиацией. Вам известно, какими военно-воздушными силами мы располагаем в Сингапуре. Тем не менее я был бы готов послать летчиков и даже некоторое количество самолетов, если бы они могли прибыть вовремя.
2. Нам необходимо в настоящий момент принять общие меры устрашающего характера. Японцы еще не приняли окончательного решения, и император, по-видимому, оказывает сдерживающее влияние. Когда мы беседовали об этом в Пласеншии, Вы говорили о необходимости выиграть время, и эта политика до сих пор блестяще себя оправдывала. Но проводимое нами совместно эмбарго постепенно вынуждает японцев сделать выбор между войной и миром.
3. В настоящее время похоже на то, что они собираются вступить в Юньнань, перерезав Бирманскую дорогу, что будет иметь катастрофические последствия для Чан Кайши. Прекращение сопротивления с его стороны не только само по себе явилось бы трагедией для всего мира, но и оставило бы в распоряжении японцев крупные силы, с которыми они могли бы предпринять наступление на север или на юг.
4. Китайцы обратились к нам и, вероятно, к Вам также с просьбой предостеречь японцев от наступления на Юньнань. Я надеюсь, что Вы сочтете возможным напомнить японцам о том, что такое наступление против Китая из района, в котором мы никогда не признавали за ними права содержать свои войска, было бы открытым выражением пренебрежения к ясно определенной позиции правительства Соединенных Штатов. Мы, конечно, были бы готовы сделать аналогичное заявление.
5. Никакие самостоятельные действия с нашей стороны не удержат Японию от выступления, так как наши силы слишком связаны в других местах. Но, конечно, мы будем на Вашей стороне и сделаем все возможное, чтобы оказать Вам поддержку, какой бы курс Вы ни избрали. Я лично считаю, что Япония скорее втянется в войну постепенно, чем решится начать ее сразу. Пожалуйста, сообщите мне, что Вы думаете по этому поводу».
9 ноября президент ответил, что, хотя было бы большой ошибкой недооценивать всю серьезность создавшейся угрозы, он сомневается в том, что подготовка японцев к сухопутной кампании против Куньмина свидетельствует о том, что они собираются выступить в ближайшем будущем. Он обещал сделать все возможное путем оказания Китаю помощи по ленд-лизу и путем создания там авиационного отряда из американских добровольцев. Он считал, что при нынешнем настроении Японии всякие «новые официальные устные предупреждения или протесты» могли с таким же успехом вызвать обратный эффект. «Мы будем неослабно и с большим вниманием изучать всю эту проблему и прилагать все усилия для ее разрешения».
Я сделал все, что мог, чтобы успокоить генералиссимуса, передав ему суть этого осторожного ответа.
У нас не было иного пути, как продолжать осуществление своих военно-морских планов на Дальнем Востоке, предоставив
Соединенным Штатам пытаться с помощью дипломатических средств как можно дольше удерживать Японию от выступления на Тихом океане.
20 ноября Япония направила в Вашингтон свой «окончательный ответ». Хотя из ее предложений было совершенно ясно, что она фактически пыталась заполучить плоды победы, не ведя войны, правительство Соединенных Штатов сочло себя обязанным сделать еще одно последнее дипломатическое предложение.
25 ноября президент сообщил мне по телеграфу о ходе переговоров. Японское правительство предложило эвакуировать Южный Индокитай впредь до окончательного урегулирования китайского вопроса или общего восстановления мира в районе Тихого океана, когда Япония согласится полностью отвести войска из Индокитая. Соединенные Штаты должны были взамен снабжать Японию нефтью, воздерживаться от вмешательства в действия Японии по восстановлению мира в Китае, помочь Японии получать продукцию Голландской Индии и создать нормальную основу для торговых отношений между Японией и Соединенными Штатами. Обе стороны должны были договориться о том, чтобы не производить «вооруженного продвижения» в Северо-Восточной Азии и в южной части Тихого океана.
Американское правительство в свою очередь собиралось сделать контрпредложение. Принимая в основном условия японской ноты, оно выдвигало специальные условия, которые Япония должна была соблюсти при отводе своих войск из Южного Индокитая. О положении в Китае в американском контрпредложении не упоминалось. Соединенные Штаты были готовы пойти на ограниченное экономическое соглашение, изменив свой первоначальный приказ о замораживании японских фондов. Так, например, нефть могла поставляться ежемесячно, но только для гражданских нужд. Это американское предложение должно было иметь силу в течение трех месяцев, при условии, что на протяжении этого периода будет обсуждаться вопрос об общем урегулировании на Тихом океане.
Когда я прочел проект ответа, который назывался (и теперь еще называется) «модус вивенди», я счел его неудовлетворительным. Такое же впечатление он произвел на голландское и австралийское правительства и в особенности на Чан Кайши, который послал в Вашингтон отчаянный протест. Однако я ясно понимал, что мы должны соблюдать определенные границы, комментируя политику Соединенных Штатов в таком вопросе, в котором они одни были способны предпринять решительные действия. Я понимал опасность, связанную с представлением, что «англичане стараются втянуть нас в войну». Поэтому я предоставил решать вопрос тому, от кого это зависело, а именно президенту. Я послал ему телеграмму, упомянув в ней только о той стороне вопроса, которая касалась Китая.
Бывший военный моряк — президенту Рузвельту26 ноября 1941 года
«Получил сегодня вечером Ваше послание относительно Японии, а также полный отчет лорда Галифакса о ходе переговоров и Вашем контрпредложении Японии... Конечно, этот вопрос должны разрешить только Вы, и мы, безусловно, не хотим развязывания еще одной войны. Нас беспокоит только один вопрос. Как насчет Чан Кайши? Не слишком ли скудную диету он получает? Нас тревожит судьба Китая. Если он падет, то опасность, угрожающая всем нам, чрезвычайно усилится. Мы уверены, что Вашими действиями будет руководить то уважение, с каким Соединенные Штаты относятся к борьбе китайцев. Мы считаем, что японцы чрезвычайно в себе не уверены».
В тот же день Хэлл принял японских посланцев в государственном департаменте. Он даже не упомянул им о «модус вивенди», по поводу которого президент телеграфировал мне 23 ноября. Напротив, он сразу же вручил им «ноту из десяти пунктов». Два пункта этой ноты гласили:
«Правительство Японии отведет из Китая и Индокитая все военные, военно-морские, военно-воздушные и полицейские силы.
Правительство Соединенных Штатов и правительство Японии не будут оказывать поддержку — военную, политическую или экономическую — какому бы то ни было правительству или режиму в Китае, за исключением Национального правительства Китайской Республики, столица которого временно находится в Чунцине».
Посланцы были «ошеломлены» и удалились чрезвычайно огорченные. Возможно, что их огорчение было искренним. Их избрали для этой миссии главным образом из-за их репутации миролюбивых и умеренных людей, которым удастся убаюкать Соединенные Штаты, внушив им чувство безопасности, пока не будут приняты все необходимые решения и закончена вся подготовка. Они плохо были осведомлены об истинных намерениях своего правительства. Они не подозревали, что Хэлл был лучше информирован в этом отношении, чем они сами. С конца 1940 года американцы проникли в тайну важнейших шифров Японии и расшифровывали большое количество их военных и дипломатических телеграмм. В кругах американской разведки они обозначались словом «Магия». Расшифрованные телеграммы «Магия» передавались нам, но они попадали в наши руки с неизбежной задержкой, иногда в два-три дня. Поэтому в каждый данный момент мы не знали всего того, что было известно президенту или Хэллу. Я не жалуюсь на это.
В тот же день президент послал верховному комиссару Филиппин письмо следующего содержания:
«Становится очевидным, что ведется подготовка... к каким-то агрессивным операциям в недалеком будущем, хотя нет еще точных указаний на масштабы этих операций и на то, будут ли они направлены против Бирманской дороги, Таиланда, Малаккского полуострова, Голландской Индии или Филиппин. Наиболее вероятной представляется операция против Таиланда. Я считаю возможным, что эта новая японская агрессия вызовет вооруженный конфликт между Соединенными Штатами и Японией...»
Я не знал, что жребий уже брошен Японией; мне также не было известно, как далеко простирается решимость президента.
Бывший военный моряк — президенту Рузвельту30 ноября 1941 года
«Мне кажется, что осталось неиспользованным еще одно важное средство, которое могло бы предотвратить войну между Японией и нашими двумя странами, а именно ясная декларация, — секретная или публичная, в зависимости от того, что будет признано более целесообразным, — о том, что всякий дальнейший акт агрессии со стороны Японии немедленно повлечет за собой самые серьезные последствия. Я понимаю, какие трудности конституционного порядка стоят перед Вами, но было бы трагедией, если бы Япония постепенно втянулась в войну в результате своих посягательств на территорию других стран, без того, чтобы ей ясно и честно указали на грозную опасность, какую повлекут за собой для нее новые акты агрессии. Прошу Вас подумать над тем, не следовало ли бы Вам в момент, который вы сочтете подходящим и который может наступить очень скоро, заявить о том, что «всякий дальнейший акт агрессии со стороны Японии вынудит Вас поставить перед конгрессом самые серьезные вопросы» или что-нибудь в этом роде. Мы, конечно, выступили бы с аналогичной декларацией или присоединились к Вашей. Во всяком случае, мы принимаем меры к тому, чтобы синхронизировать свои действия с Вашими. Простите меня, мой дорогой друг, за то, что я позволяю себе навязывать Вам такой курс, но я убежден, что он мог бы в корне изменить положение и предотвратить прискорбное расширение войны».
Но к этому времени и он, и Тодзио зашли уже слишком далеко. То же надо сказать и об общем ходе событий.
Днем 30 ноября, в начале первого (по американскому времени), Хэлл посетил президента, у которого на столе лежала моя телеграмма, датированная тем же числом и посланная ночью. Они не считали, что мое предложение сделать совместное предупреждение Японии сможет принести какую-либо пользу. Нам и не приходится удивляться этому, так как перед ними уже лежала перехваченная телеграмма из Токио в Берлин, также датированная 30 ноября, в которой японскому послу в Берлине предлагалось сделать Гитлеру и Риббентропу следующее сообщение:
«Сообщите им в строго секретном порядке, что существует чрезвычайно большая угроза внезапного возникновения войны между англосаксонскими странами и Японией в результате какого-либо военного столкновения, и добавьте, что момент возникновения этой войны может настать скорее, чем кто-либо это представляет».
Я получил эту расшифрованную телеграмму 2 декабря. Она не требовала каких-либо специальных мероприятий со стороны Англии. Мы просто должны были выжидать. Фактически японская эскадра авианосцев со всей морской авиацией, которой предстояло совершить нападение на Пёрл-Харбор, вышла в море еще 25-го. Конечно, она могла еще получить из Токио приказ воздержаться от операций.
Во время состоявшегося в Токио 1 декабря совещания с участием императора было принято решение начать войну с Соединенными Штатами. Согласно показаниям Тодзио на суде, император не произнес ни единого слова. В течение следующей недели на Тихом океане воцарилось зловещее молчание. Возможности к урегулированию вопроса дипломатическим путем были исчерпаны. Ни один акт военной агрессии еще не совершился. Я больше всего опасался, что японцы нападут на нас или на голландцев и что трудности конституционного порядка помешают Соединенным Штатам объявить войну. После длительного заседания кабинета, состоявшегося 2 декабря, я послал министру иностранных дел памятную записку, суммировавшую выводы, к которым мы пришли.
Премьер-министр — министру иностранных дел2 декабря 1941 года
«Наша неизменная политика состоит в том, чтобы не предпринимать каких-либо радикальных мер раньше, чем это сделают Соединенные Штаты. За исключением случая, если японцы попытаются захватить перешеек Кра, у нас еще будет время прямо поставить перед Соединенными Штатами вопрос о новом акте японской агрессии. Если они выступят, мы немедленно выступим в поддержку. Если они не выступят, мы должны будем заново пересмотреть свою позицию...
Японцы могут в любой момент напасть на голландские владения. Это было бы прямым выпадом против Соединенных Штатов, которые только что вели с Японией переговоры. Мы должны заявить голландцам, что мы не предпримем ничего такого, что могло бы помешать Соединенным Штатам должным образом оценить такой агрессивный акт японцев, как событие, непосредственно касающееся их самих и Японии. Если Соединенные Штаты объявят войну Японии, то мы в тот же час последуем их примеру. Если же после достаточного промежутка времени будет установлено, что Соединенные Штаты неспособны принять какие-либо решительные меры даже при нашей непосредственной поддержке, то мы тем не менее, хотя бы и в одиночку, поддержим голландцев.
Всякое нападение на английские владения, само собой разумеется, повлечет за собой войну с Великобританией».
Английская секретная служба и воздушная разведка, которые бдительно следили за ходом событий, вскоре заметили передвижения войск и активность, указывавшие на то, что «Япония готовится к нападению на Сиам и что это нападение будет включать отправку морем экспедиционных войск для захвата стратегических пунктов на перешейке Кра». Мы сообщили об этом в Вашингтон. Мы обменялись с главнокомандующим нашими вооруженными силами на Дальнем Востоке, а также с австралийским и американским правительствами целой серией длинных телеграмм по вопросу о том, должны ли мы принять предупредительные меры для защиты перешейка Кра. Было принято правильное решение, учитывавшее соображения как военного, так и политического порядка о том, что нам не следует осложнять развитие событий, нанося первыми удар на второстепенном театре военных действий. 6 декабря как в Лондоне, так и в Вашингтоне были получены известия о том, что из Индокитая через Сиамский залив направляется японская эскадра в составе примерно 35 транспортных судов, 8 крейсеров и 20 эсминцев. Другие японские эскадры также находились в море для выполнения других задач.
В 1946 году комиссия конгресса, занимавшаяся подробным расследованием этого вопроса, опубликовала результаты своей работы. В ее отчете были детально описаны все события, предшествовавшие войне между Соединенными Штатами и Японией, и объяснялось, почему через соответствующие военные ведомства флотам и гарнизонам, находившимся в угрожаемых пунктах, не был отдан приказ «быть наготове». В сорока томах, опубликованных комиссией, сообщались для сведения всего мира все подробности, включая текст расшифрованных японских секретных телеграмм и их действительное содержание. Мощь Соединенных Штатов была достаточной для того, чтобы они могли выдержать это тяжелое испытание, которого требовал дух американской конституции.
Я не собираюсь выносить на этих страницах суждение по поводу этого чрезвычайно важного эпизода в истории Америки. Мы все знаем, что крупные государственные деятели Америки, окружавшие президента и пользовавшиеся его доверием, не менее остро, чем я, сознавали грозную опасность того, что Япония нападет на английские или голландские владения на Дальнем Востоке и будет тщательно обходить Соединенные Штаты и что вследствие этого конгресс не даст санкции на объявление войны Америкой. Американские руководители понимали, что это могло бы повести к огромным японским завоеваниям и что в случае сочетания этих завоеваний с победой Германии над Россией и последующим вторжением в Великобританию Америка останется одна перед лицом объединенных подавляющих сил торжествующих агрессоров. Потерпели бы крах не только стоявшие на карте великие моральные принципы, но создалась бы угроза для самого существования Соединенных Штатов и их народа, еще не вполне осознавшего грозящую ему опасность. Президент и его верные друзья давно уже понимали, какому серьезному риску подвергают себя Соединенные Штаты, придерживаясь нейтралитета в войне против Гитлера и всех тех сил, которые он собой олицетворял, и тяготились оковами, налагаемыми на них конгрессом. Палата представителей лишь за несколько месяцев до этого приняла большинством всего в один голос необходимый стране закон о возобновлении обязательной воинской повинности, хотя без этого американская армия оказалась бы в самый разгар мировых потрясений почти распущенной. Рузвельт, Хэлл, Стимсон, Нокс, генерал Маршалл, адмирал Старк и как связующее звено между ними Гарри Гопкинс — все они придерживались единых взглядов. Будущие поколения американцев и свободных людей во всем мире будут благодарить Бога за их дальновидность.
Нападение Японии на Соединенные Штаты значительно облегчило бы стоявшие перед ними проблемы и выполнение ими своего долга. Можем ли мы удивляться тому, что они рассматривали фактическую форму такого нападения или даже его масштабы как нечто, имеющее несравненно меньшее значение, нежели то обстоятельство, что весь американский народ, как никогда, сплотился бы для защиты своей безопасности и правого дела? Им, как и мне, казалось, что для Японии нападение на Соединенные Штаты и война с ними были бы равносильны самоубийству. К тому же им были известны все непосредственные планы противника еще до того, как мы в Англии могли узнать о них.
Казалось невозможным, чтобы Япония решилась на войну с Англией и Соединенными Штатами, а впоследствии, вероятно, и с Россией, так как эта война могла сулить ей только гибель. Разумному человеку невозможно было себе представить, чтобы Япония пошла на объявление войны. Я был уверен, что подобный безрассудный шаг с ее стороны погубил бы жизнь целого поколения японского народа, и мое мнение полностью подтвердилось. Но правительства и народы не всегда принимают разумные решения. Иногда они принимают безумные решения, или же одна группа людей захватывает в свои руки власть и вынуждает всех остальных подчиниться своей воле и помогать ей в ее безрассудных действиях. Я без всяких колебаний неоднократно выражал свою уверенность в том, что Япония не пойдет на такой безумный шаг. Но как бы искренне мы ни пытались поставить себя в положение другого, мы не можем постигнуть процессы, совершающиеся в человеческом уме и воображении, к которым разум не дает ключа.
Однако безумие — это такое заболевание, которое в войне дает преимущество внезапности.
Пёрл-Харбор!
В воскресенье вечером 7 декабря 1941 года мы были одни за столом в Чекерсе с Уайнантом и Авереллом Гарриманом. Вскоре после начала передачи последних известий, в 9 часов вечера, я включил свой небольшой радиоприемник. Был передан ряд сообщений о сражениях на русском фронте и на английском фронте в Ливии, а в конце передачи было сказано несколько фраз о нападении японцев на американские суда на Гавайях, а также о японских атаках на английские суда в районе Голландской Индии. Затем последовало сообщение о том, что после последних известий такой-то выступит с комментариями, а затем начнется программа «Мозгового треста» или что-то в этом роде. Я лично не вынес из этой передачи какого-либо ясного впечатления, но Аверелл заявил, что было сказано что-то о нападении японцев на американцев, и, несмотря на нашу усталость и желание отдохнуть, мы не расходились.
В этот момент мой дворецкий Сойерс, который уже слышал о том, что произошло, вошел в комнату и сказал:
«Это правда. Мы сами слышали это сообщение. Японцы напали на американцев».
Воцарилось молчание. 11 ноября на завтраке в Мэншен-Хаус я заявил, что если японцы нападут на Соединенные Штаты, то объявление войны со стороны Англии последует «в тот же час». Я встал из-за стола и прошел через вестибюль в секретариат, где работа никогда не останавливалась. Я попросил вызвать к телефону президента.
Посол последовал за мной и, вообразив, что я собираюсь принять какое-то бесповоротное решение, спросил:
«Не думаете ли вы, что следовало бы сначала получить подтверждение?»
Через две-три минуты я услышал голос президента.
«Господин президент, — спросил я, — что это такое сообщают о Японии?»
«Это правда, — ответил он. — Они атаковали нас в Пёрл-Харборе. Мы все теперь связаны одной веревочкой».
Я передал трубку Уайнанту, и они обменялись несколькими фразами, причем посол сначала говорил:
«Хорошо, хорошо», а затем более встревоженным тоном: «Вот как!»
Я снова взял трубку и сказал: «Это, безусловно, упрощает положение. Да пребудет с вами Бог», — или что-то в этом роде.
Затем мы снова отправились в холл и попытались вдуматься в это событие огромного мирового значения, которое имело настолько [275] сенсационный характер, что потрясло даже тех, кто находился в центре мировой политической жизни. Оба моих американских друга приняли этот удар с достойной восхищения стойкостью. Мы не имели ни малейшего представления о том, сколь серьезный ущерб был нанесен флоту Соединенных Штатов. Они не стали жаловаться или скорбеть по поводу того, что их страна вступила в войну. Они не тратили слов на упреки или на выражения горести. Собственно говоря, можно было даже подумать, что они испытывали облегчение, избавившись от давно мучившей их заботы.
Заседание парламента должно было состояться только во вторник, и члены парламента были разбросаны по всей Англии, переживавшей тогда сильные затруднения с транспортом. Я поручил секретариату позвонить спикеру палаты общин, парламентским партийным организаторам и другим лицам, которых это касалось, с тем чтобы совещание обеих палат было созвано на следующий день. Я позвонил в министерство иностранных дел и распорядился подготовить к заседанию парламента декларацию об объявлении войны Японии, что было связано с некоторыми формальностями, с тем чтобы она могла вступить в силу без малейших промедлений. Я также приказал позвонить всем членам военного кабинета и информировать их, так же как и начальников штабов, военного и военно-морского министров и министра авиации, которые, как я справедливо полагал, уже получили соответствующие сообщения.
Ни один американец не подумает обо мне плохо, если я открыто признаюсь, что для меня было величайшей радостью иметь Соединенные Штаты на нашей стороне. Я не мог предсказать ход событий. Я не претендую на то, что я точно оценил военную мощь Японии, но в тот момент я знал, что Соединенные Штаты участвуют в войне и что они будут бороться насмерть, вкладывая в эту борьбу все свои силы. Итак, в конце концов мы победили! Да, после Дюнкерка, после нападения Франции, после ужасного эпизода в Оране, после угрозы вторжения, перед лицом которой, если не считать военно-воздушных и военно-морских сил, мы были почти безоружны, после смертельной схватки с подводным флотом врага — первой битвы за Атлантику, выигранной с таким огромным трудом, после 17 месяцев борьбы в одиночку и 19 месяцев, в течение которых я нес ответственность за страну в такой исключительно напряженной обстановке, — мы выиграли войну. Англия будет жить; Великобритания будет жить; Содружество наций и империя будут жить. Никто не мог сказать, сколько продлится война и как она закончится, да я и не заботился об этом в тот момент. Как уже не раз за длинную историю нашего острова, мы выйдем из войны хотя и истерзанными и покалеченными, но уцелевшими и с победой. Мы не будем [276] стерты с лица земли. Наша история не придет к концу.
Возможно, что даже нам лично удастся избежать смерти. Судьба Гитлера была решена. Судьба Муссолини была решена. Что же касается японцев, то они будут стерты в порошок. Все остальное зависело исключительно от правильного использования наших подавляющих сил. Силы Британской империи, Советского Союза, а теперь и Соединенных Штатов, неразрывно связанных между собой, на мой взгляд, превосходили силы их противников вдвое или даже втрое. Без сомнения, для одержания победы понадобится много времени. Я ожидал, что нам придется понести на Дальнем Востоке ужасающие потери, но все это будет только преходящим этапом. Объединившись, мы могли победить кого угодно во всем мире. Нам предстояли еще многие катастрофы, неизмеримые потери и несчастья, но в том, как закончится война, сомневаться уже не приходилось.
Едва проснувшись, я решил немедленно отправиться повидаться с президентом Рузвельтом.
Бывший военный моряк — президенту Рузвельту
9 декабря 1941 года
«1. Благодарю за Вашу телеграмму от 8 декабря. Теперь, когда мы, как Вы говорите, «связаны одной веревочкой», не сочтете ли Вы целесообразным снова встретиться для совещания? Мы могли бы рассмотреть все военные планы в свете новой ситуации и реальных фактов, а также решить проблемы производства и распределения материалов. Я считаю, что все эти вопросы, из коих некоторые внушают мне беспокойство, могут быть наилучшим образом разрешены лишь высшими государственными руководителями. Для меня было бы также очень большим удовольствием снова встретиться с Вами, и чем скорее, тем лучше.2. Я мог бы при желании выехать отсюда через день-два и прибыть на военном корабле в Балтимор или Аннаполис. Путешествие займет около восьми дней, и я мог бы устроить дело таким образом, чтобы пробыть неделю, так что мы могли бы разрешить все важные вопросы. Я захватил бы с собой Паунда, Портала, Дилла и Бивербрука, а также необходимый штат.
3. Сообщите мне, пожалуйста, как можно скорее, что Вы думаете по этому поводу».
На следующий день я получил известие от президента. Он сообщал, что в восторге от моего предстоящего визита в Белый дом. Он считал, что сам он не может выехать из страны. Происходит мобилизация, и положение на Тихом океане неопределенно. Он выражал уверенность в том, что мы сможем разрешить все трудности, связанные [277] с вопросами производства и снабжения. Он подчеркивал, что такое путешествие будет связано с личным риском для меня и что этот вопрос необходимо тщательно продумать.
Военный кабинет санкционировал немедленное объявление войны Японии, для чего уже были проделаны все необходимые предварительные формальности. Так как Иден уже выехал в Москву и я взял на себя руководство министерством иностранных дел, я послал японскому послу следующее письмо:
Министерство иностранных дел 8 декабря
«Сэр!Вечером 7 декабря правительству его величества в Соединенном Королевстве стало известно, что японские войска без предварительного предупреждения в форме объявления войны или ультиматума, грозившего объявлением войны, произвели попытку высадиться на побережье Малайи и подвергли бомбардировке Сингапур и Гонконг.
Ввиду этих вопиющих актов неспровоцированной агрессии, совершенных в явное нарушение международного права и, в частности, статьи 1 Третьей Гаагской конвенции, относящейся к началу военных действий, участницами которой являются как Япония, так и Соединенное Королевство, послу его величества в Токио поручено информировать японское императорское правительство от имени правительства его величества в Соединенном Королевстве, что между двумя нашими странами существует состояние войны.
С глубоким уважением, сэр,
имею честь быть Вашим покорным слугой
Уинстон С. Черчилль».
Некоторым не понравился этот церемонный стиль. Но в конце концов, когда вам предстоит убить человека, быть вежливым ничего не стоит.
Обе палаты единогласно голосовали за решение об объявлении войны.
Мысль о внезапном нападении на Пёрл-Харбор зародилась в мозгу главнокомандующего японским флотом адмирала Ямамото. Подготовка к этому предательскому удару, который должен был быть нанесен до объявления войны, проводилась в условиях полной секретности, и к 22 ноября, на редко посещаемой якорной стоянке у Курильских островов, к северу от собственно Японии, были сосредоточены ударные силы в составе шести авианосцев с поддерживающими их линкорами и крейсерами. Дата нападения уже была назначена на воскресенье, 7 декабря, и 26 ноября (время Восточного полушария) эскадра под командованием адмирала Нагумо вышла в море. Держась далеко к северу от Гавайских островов, среди туманов и штормов этих северных широт, Нагумо приблизился к цели незамеченным. Атака была совершена в роковой день перед восходом солнца с позиции, находившейся на расстоянии примерно 275 миль к северу от Пёрл-Харбора. В ней принимало участие 360 самолетов, среди которых были бомбардировщики всех типов, сопровождавшиеся истребителями. Первая бомба упала в 7. часов 5.5 минут утра. В гавани в это время находилось 94 корабля американского военно-морского флота. Основными мишенями из них явились восемь линкоров Тихоокеанского флота. К счастью, авианосцы, эскортируемые крупными силами крейсеров, находились в другом месте выполняя задание.
История этого нападения не раз уже была красочно описана. Здесь достаточно будет упомянуть лишь о наиболее ярких фактах и отметить эффективность беспощадных действий японских летчиков. К 8 часам 25 минутам утра первые волны самолетов-торпедоносцев и пикирующих бомбардировщиков нанесли намеченный удар. К 10 часам утра бой уже закончился, и противник удалился, оставив за собой разбитый флот, окутанный завесой огня и дыма, и возбудив у Соединенных Штатов жажду мести. Линкор «Аризона» был взорван, «Оклахома» опрокинулся, «Уэст Вирджиния» и «Калифорния» затонули у своих причалов, а все остальные линкоры, кроме находившегося в сухом доке линкора «Пенсильвания», были сильно повреждены. Погибло свыше двух тысяч американцев и около двух тысяч было ранено. Господство на Тихом океане перешло в руки японцев, и стратегическое соотношение сил в мире на время коренным образом изменилось.
В течение некоторого времени нам не сообщали никаких подробностей о том, что произошло в Пёрл-Харборе, но теперь все это описано исчерпывающим образом.
До начала 1941 года японский план войны на море против Соединенных Штатов предусматривал, что их основные военно-морские силы дадут бой в водах близ Филиппин, когда американцы, как этого можно было ожидать, будут пробивать себе путь через Тихий океан, дабы прийти на помощь гарнизону этого аванпоста. [278]
Наших американских союзников постигли еще и другие неудачи.
На Филиппинах, где командовал войсками генерал Макартур, сообщение, предупреждавшее о серьезном ухудшении дипломатических отношений, было получено 20 ноября. Адмирал Харт, командовавший скромным азиатским флотом Соединенных Штатов, уже консультировался с находившимися поблизости представителями командования английского и голландского военно-морских флотов и в соответствии со своими военными планами начал разворачивать свои силы в южном направлении. Он намеревался собрать [279] ударные силы в голландских водах совместно с будущими союзниками.
Он имел в своем распоряжении только один тяжелый и два легких крейсера помимо нескольких старых эсминцев и вспомогательных судов различных типов. Его сила заключалась почти целиком в его подводном флоте: он имел 28 подводных лодок. В 3 часа утра 8 декабря адмирал Харт перехватил сообщение, содержавшее ошеломляющее известие о нападении на Пёрл-Харбор. Не дожидаясь подтверждения из Вашингтона, он тотчас же предупредил всех, кого это касалось, о том, что военные действия начались. На заре японские пикирующие бомбардировщики совершили налет, и в течение последующих дней воздушные налеты продолжались во все увеличивающихся масштабах.
10 декабря морская база в Кавите была полностью сожжена, и в тот же день японцы произвели первую высадку на севере Лусона. Катастрофы быстро следовали одна за другой. Большая часть американских самолетов была уничтожена в боях или на земле, и к 20 декабря остатки американской авиации были переведены в порт Дарвин в Австралии. Корабли адмирала Харта начали разворачиваться к югу за несколько дней до того, и для борьбы с противником за морские просторы оставались только подводные лодки. 21 декабря в заливе Лингаен высадились основные японские силы вторжения, которые создали угрозу самой Маниле, а вслед за тем ход событий принял примерно такой же характер, как и в Малайе. Однако здесь оборона была более длительной.
Таким образом, долго вынашивавшиеся планы Японии увенчались молниеносным триумфом. Но это был еще не конец.
Японский посол в Берлине сообщал в своем донесении о посещении им Риббентропа:
«На следующий день после атаки на Пёрл-Харбор, в час дня, я посетил министра иностранных дел Риббентропа и сообщил ему о нашем желании, чтобы Германия и Италия немедленно официально объявили войну Америке. Риббентроп ответил, что Гитлер находится в данный момент на совещании в ставке главнокомандующего (в Восточной Пруссии), на котором обсуждается вопрос о том, как выполнить формальности, связанные с объявлением войны, чтобы произвести хорошее впечатление на германский народ; он также сказал, что он немедленно сообщит ему о вашем желании и сделает все возможное, чтобы оно было должным образом осуществлено».
Гитлер и его штаб были изумлены.
На процессе Йодль сообщил:
«Гитлер явился в середине ночи в мой картографический кабинет, чтобы сообщить это известие фельдмаршалу Кейтелю и мне. Он был чрезвычайно поражен».
Однако утром 8 декабря он отдал германским военно-морским силам приказ атаковать американские суда, где бы они их ни встретили. Это было за три дня до официального объявления Германией войны Соединенным Штатам. [280] 9 декабря, в 10 часов вечера, я созвал в военном зале кабинета совещание для рассмотрения положения на море. На это совещание были приглашены главным образом руководители военно-морского министерства. Нас было не более 12 человек. Мы пытались определить, каковы будут последствия этого коренного изменения в нашем положении в войне с Японией. Мы утратили господствующее положение на всех океанах, кроме Атлантического. Австралия, Новая Зеландия и все важнейшие острова в этом районе находились под угрозой нападения. Только одно решающее оружие было у нас в руках: «Принс ов Уэлс» и «Рипалс» прибыли в Сингапур. Они были посланы в эти воды, дабы создать ту неопределенную угрозу, которую могут представлять для всех военно-морских планов противника первоклассные линейные корабли, местонахождение которых неизвестно. Вопрос заключался в том, как нам теперь их использовать. Было совершенно очевидно, что они должны выйти в море и затеряться среди бесчисленных островов. В этом все были единодушны.
Я сам считал, что эти линкоры должны направиться через Тихий океан, чтобы присоединиться к остаткам американского флота. В тот момент это было бы гордым жестом, который сплотил бы страны английского языка. Мы уже от всего сердца дали согласие на то, чтобы министерство военно-морского флота Соединенных Штатов отозвало свои линейные корабли из Атлантического океана. Таким образом, через несколько месяцев у западного побережья Америки мог бы быть создан флот, способный в случае необходимости дать решающий морской бой. Самый факт существования такого флота явился бы наилучшей возможной защитой для наших братьев в Австралазии. Этот план показался всем нам очень привлекательным. Но так как было уже поздно, мы решили отправиться спать и принять решение о том, что делать с линкорами «Принс ов Уэлс» и «Рипалс» на следующее утро.
Через несколько часов они уже лежали на дне моря.
Теперь я должен рассказать о трагедии этих кораблей, в которой такую роковую роль сыграл случай.
«Принс ов Уэлс» и «Рипалс» прибыли в Сингапур 2 декабря. 5 декабря адмирал Том Филлипс прилетел в Манилу, чтобы обсудить с генералом Макартуром и адмиралом Хартом возможность совместных действий. Адмирал Харт согласился, чтобы четыре американских эсминца вошли в состав флота, находившегося под командованием Филлипса. Оба адмирала считали, что ни Сингапур, ни Манила не могли в данный момент служить подходящей базой для флота союзников. На следующий день было получено известие о том, что в Сиамский залив вошли крупные экспедиционные силы японцев. Было ясно, что надо ждать решающих событий. Филлипс вернулся [281] в Сингапур утром 7 декабря. Вскоре после полуночи 8 декабря стало известно, что в Кота-Бару высаживаются японские войска, а позднее поступили сообщения о других десантах, высадившихся близ Сингоры и Патани. Началось вторжение крупных сил противника в Малайю.
Адмирал Фшушпс счел своим долгом ударить по врагу в тот момент, когда его войска высаживались на берег. 8 декабря, в 5 часов 35 минут вечера, адмирал вышел в море с эскадрой в составе линкоров «Принс ов Уэлс» и «Рипалс» и эсминцев «Электра», «Экспресс», «Вэмпайр» и «Тенедос», но тут им было получено известие о высадке противника.
Это сообщение также содержало предупреждение о том, что в Южном Индокитае базируются крупные силы японской бомбардировочной авиации. Ввиду того что частые шквалы с дождем и низкая облачность препятствовали воздушным операциям, Филлипс решил идти дальше. Вечером 9 декабря погода прояснилась, и вскоре у него появились основания опасаться, что за ним следует по пятам авиация противника. Надежда на внезапность исчезла, и на следующее утро близ Сингоры надо было ожидать сильных воздушных налетов. Учитывая это обстоятельство, адмирал Филлипс вынужден был отказаться от своего смелого плана и с наступлением темноты повернул обратно. Он, безусловно, сделал все, что было в его силах, и все еще могло закончиться хорошо.
Однако около полуночи, к несчастью, было сообщено о другой десантной операции противника, в Куантане, более чем в 150 милях к югу от Кота-Бару. Адмирал Филлипс счел маловероятным, чтобы противник ожидал его флот на рассвете 10 декабря так далеко к югу, ибо в последний раз он видел его движущимся на север. Он подумал, что в конце концов ему, может быть, все же удастся застигнуть противника врасплох. Он решился пойти на риск и повернул свои корабли в направлении Куантана.
В японских документах не говорится, что английская эскадра была замечена 9 декабря с воздуха, но в 2 часа дня, когда эскадра шла курсом на север, ее заметила японская подводная лодка, Японская 22-я воздушная эскадрилья, базировавшаяся поблизости от Сайгона, заправлялась в эти минуты бомбами для налета на Сингапур. Бомбы немедленно были заменены торпедами, и было решено совершить ночной налет на английские корабли. Однако самолеты не нашли их и в полночь вернулись на свою базу. 10 декабря перед рассветом другая японская подводная лодка сообщила, что английские корабли идут курсом на юг, и в 6 часов утра девять японских самолетов отправились в разведку, а через час за ними последовало мощное ударное соединение в составе 84 бомбардировщиков и самолетов-торпедоносцев. Они летели волнами, примерно по девять самолетов в каждой.
Сообщение о десанте в Куантане оказалось ложным, но так как из Сингапура не было послано опровержения, адмирал оставался на месте, пока вскоре после рассвета эсминец «Экспресс» не вошел в гавань, где он не нашел и следа противника. Прежде чем двинуться снова в южном направлении, эскадра потратила некоторое время 282
на поиски замеченного ею ранее буксира и нескольких других небольших судов. Но теперь наступил критический момент, и судьба сыграла с английской эскадрой злую шутку. Японские самолеты долетели до Сингапура, ничего не обнаружив. Они возвращались обратно по северному курсу, который случайно вывел их прямо на цель.
В 10 часов 20 минут утра с линкора «Принс ов Уэлс» заметили следивший за эскадрой самолет, а в начале двенадцатого появилась первая волна бомбардировщиков. Вражеские самолеты налетали последовательными волнами. Во время налета первой волны в «Рипалс» попала бомба. Она вызвала пожар, но с ним быстро удалось справиться, и скорость корабля не уменьшилась. Во время второго налета в «Принс ов Уэлс», по-видимому, попали сразу две торпеды, на близком расстоянии одна от другой. Корабль был сильно поврежден и дал течь. Оба левых винта были выведены из строя, и полное управление кораблем уже не удалось восстановить. Во время этого налета в «Рипалс» попаданий не было. Через несколько минут «Рипалс» атаковала новая волна самолетов, но ему снова удалось избежать повреждений. К этому моменту корабли несколько отдалились друг от друга, и капитан Теннант, передав в Сингапур срочный сигнал «Налет вражеских бомбардировщиков», повернул «Рипалс» в сторону корабля адмирала.
Новый налет, последовавший в 12 часов 22 минуты дня, оказался роковым для обоих линкоров. Успешно избежав попадания нескольких пущенных в него торпед, «Рипалс» был в конце концов поврежден в средней части. Вскоре после этого, во время нового налета, попавшая в корабль торпеда повредила его рулевое управление, а затем в него попали три торпеды подряд. Капитан Теннант понял, что его корабль обречен. Он немедленно отдал команду «Все наверх», и не приходится сомневаться, что это своевременное распоряжение спасло много жизней. В 12 часов 33 минуты дня «Рипалс» опрокинулся и затонул. Примерно в 1.2 часов 23 минуты дня в «Принс ов Уэлс» попало еще две торпеды, а немного спустя еще одна. Его скорость снизилась до восьми узлов в час, и он вскоре тоже стал тонуть. После новой бомбардировки, во время которой в него попала еще одна торпеда, он перевернулся и в 1 час 20 минут дня затонул. Эсминцы спасли две тысячи офицеров и матросов из общего числа около трех тысяч. Главнокомандующий адмирал Том Филлипс и командир флагманского корабля Джон Лич утонули.
10 декабря я раздвигал полог у своей кровати, когда зазвонил телефон, находившийся у моего изголовья. Звонил начальник военно-морского штаба. Его голос показался мне странным. Он кашлянул и поперхнулся, и сначала я не мог разобрать, что он говорит.
«Премьер-министр, я должен сообщить вам, что «Принс ов Уэлс» и «Рипалс» потоплены японцами, по-видимому, в результате воздушного налета. Том Филлипс утонул».
«Вы уверены в этом?»
«Не может быть никаких сомнений».
Я положил трубку. Я благодарил судьбу за то, что в этот момент я был один. За всю войну я не получал более тяжелого удара. Читатель поймет, как много усилий, надежд и планов пошло ко дну вместе с этими двумя кораблями. Ворочаясь [283] в постели с боку на бок, не находя себе покоя, я полностью осознал весь ужас этого известия. В Индийском и Тихом океанах не было английских или американских линкоров, за исключением американских кораблей, уцелевших после нападения на Пёрл-Харбор, которые спешно возвращались в Калифорнию. Япония господствовала над всеми этими огромными водными просторами, а мы были слабы и беззащитны повсюду.
В это время тайно велась подготовка к моему выезду 14 декабря в Соединенные Штаты. Последующие 96 часов были чрезвычайно напряженными. 11 декабря мне пришлось сделать подробное заявление в палате о создавшейся ситуации. Члены парламента проявили большую тревогу и некоторое недовольство по поводу затянувшейся битвы в Ливии, исход которой, видимо, был еще неопределенным. Я не пытался скрыть того, что японцы подвергнут нас суровым испытаниям. С другой стороны, победы русских ясно показали, что восточная кампания Гитлера была роковой ошибкой, а вскоре должна была вступить в свои права зима. С подводными лодками противника мы в тот момент боролись успешно, и наши потери значительно снизились. Наконец, на нашей стороне сражались теперь четыре пятых населения всего мира. Конечная победа была бесспорной. В таком духе и было составлено мое выступление. Я придерживался сухой формы изложения фактов, избегая каких-либо обещаний скорых успехов.
Палата выслушала меня в полном молчании и, казалось, не хотела сразу высказать свое суждение. Я ничего большего не ожидал и не добивался.
В ночь на 8 декабря, в тот самый момент, когда к нам стали поступать известия о нападении на Пёрл-Харбор, Иден выехал из Скапа-Флоу в Москву. Было время вернуть его, но я считал, что в связи с этим новым ударом его миссия приобретала еще более важное значение. Отношения между Россией и Японией и неизбежный пересмотр вопроса обо всех американских поставках военных материалов как в Россию, так и в Англию выдвигали большие и вместе с тем деликатные проблемы. Кабинет твердо стоял на этой позиции. Иден продолжал свой путь, а я держал его в курсе всего, что происходило. У меня было что сообщить ему.
Премьер-министр — Идену
10 декабря 1941 года
«1. С тех пор как Вы уехали, произошли большие события. Во-первых, Соединенные Штаты постигло ужасное бедствие на Гавайях, и в настоящее время они располагают на Тихом океане [284] только двумя боеспособными линкорами против десяти японских. Они переводят сюда все свои линкоры из Атлантики. Во-вторых, согласно американским источникам, японцы, получив господство на море, подвергнут нас сильным атакам в Малайе и на всей территории Дальнего Востока. В-третьих, я уверен, что Италия и Германия объявят войну Соединенным Штатам. В-четвертых, надо отметить великолепные успехи русских под Ленинградом, на всем московском фронте, под Курском и на юге; германские войска в основном перешли к обороне или же отступают в ужасных условиях зимы и все усиливающихся контратак русских. В-пятых, Окинлек сообщает, что в Ливии положение изменилось в нашу пользу, но на этом нашем втором фронте нас ожидают еще тяжелые и длительные бои. В-шестых, необходимо срочно послать в Малайю воздушные подкрепления со Среднего Востока.2. Ввиду вышеизложенного Вы в настоящий момент не должны предлагать десять эскадрилий. С американскими поставками еще ничего не ясно, и я не могу сказать что-либо определенное по этому поводу, пока не съезжу туда сам».
Путешествие в разгар Мировой войны
В этот момент, когда столько вопросов еще оставалось неразрешенными, мое присутствие в Лондоне было необходимо по ряду причин. Но я никогда не сомневался в том, что достижение полного взаимопонимания между Англией и Соединенными Штатами имеет больше значения, чем что бы то ни было, и что я должен немедленно отправиться в Вашингтон с самой сильной группой опытных экспертов, которая могла быть выделена для этой цели в данный момент. Было решено, что путешествие по воздуху в это время года в таком небезопасном направлении было бы для нас чересчур рискованным. Поэтому мы выехали 12 декабря на реку Клайд. Линкора «Принс ов Уэлс» уже не существовало. «Кинг Джордж V» сторожил «Тирпица». Мы могли поехать на вновь построенном линкоре «Дьюк ов Йорк», который, кстати, мог развить за время этого путешествия свою полную мощность. Основными участниками нашей группы были: член военного кабинета лорд Бивербрук, начальник военно-морского штаба адмирал Паунд, начальник штаба военно-воздушных сил маршал авиации Портал и фельдмаршал Дилл, которого к этому времени сменил на посту начальника имперского генерального штаба генерал Брук. Я хотел, чтобы Брук остался в Лондоне и вошел в курс тех сложнейших проблем, с которыми ему предстояло столкнуться. Вместо него я пригласил поехать со мной в Вашингтон Дилла, который все еще был в центре всей нашей деятельности и пользовался всеобщим доверием и уважением. Здесь для него открывалась новая сфера деятельности.
Мы надеялись совершить это путешествие за семь дней, при средней скорости 20 узлов, учитывая, что нам придется делать много [285] зигзагов и крюков, чтобы избежать встречи с подводными лодками противника.
Все наши проблемы неотступно следовали за нами, и мыслями я был с министром иностранных дел, который также находился в это время в море, двигаясь в противоположном направлении. Самым срочным вопросом нашей политики был вопрос о том, должны ли мы просить Советское правительство объявить войну Японии. Я уже послал Идену телеграмму следующего содержания:
Премьер-министр — министру иностранных дел
12 декабря 1941 года
«1. Перед своим отъездом Вы интересовались мнением начальников штабов относительно того, было ли бы для нас выгодно, если бы Россия объявила войну Японии. Тщательно продумав этот вопрос, начальники штабов пришли к следующему заключению: объявление Россией войны Японии было бы для нас очень выгодным при условии — но только при том условии, — если русские уверены в том, что это не отразится на положении на их Западном фронте теперь или будущей весной».
Затем подробно излагались все их доводы «за» и «против». В целом они подчеркивали, что основное значение имеет необходимость избежать поражения России на Западе.
Во время нашего путешествия я получил от Идена, который вскоре прибыл в Москву, ряд сообщений, излагавших мнения Советского правительства по другим вопросам, с которыми он столкнулся по прибытии.
Суть этих сообщений изложена им самим в подробном донесении, датированном 5 января 1942 года, которое он написал по возвращении.
5 января 1942 года
«Во время моей первой беседы со Сталиным и Молотовым, состоявшейся 16 декабря, Сталин довольно подробно изложил свои взгляды на то, какими должны быть послевоенные территориальные границы в Европе, и в особенности свою точку зрения относительно обращения с Германией. Он предложил восстановление Австрии в качестве самостоятельного государства, отделение Рейнской области от Пруссии в качестве самостоятельного государства или протектората и, возможно, создание самостоятельного баварского государства. Он также предложил, чтобы Восточная Пруссия отошла к Польше, а Судетская область была возвращена Чехословакии. Он указал, что Югославию следует восстановить как самостоятельное государство [286] и даже передать ей некоторые дополнительные территории за счет Италии; что Албания должна быть восстановлена в качестве независимого государства и что Турция должна получить Додеканезы с возможным пересмотром в пользу Греции вопроса о судьбе островов в Эгейском море, имеющих важное значение для Греции. Турция могла бы также получить некоторые районы в Болгарии, а возможно, и в Северной Сирии.Вообще говоря, оккупированные страны, включая Чехословакию и Грецию, должны быть восстановлены в своих довоенных границах. Сталин выразил готовность поддержать любые специальные соглашения об обеспечении баз и т. д. для Соединенного Королевства в западноевропейских странах, а именно: во Франции, в Бельгии, Нидерландах, Норвегии и Дании. Что касается особых интересов Советского Союза, то Сталин желает, чтобы было восстановлено положение, существовавшее в 1941 году, до нападения Германии, в отношении Прибалтийских государств, Финляндии и Бессарабии. Линия Керзона должна быть положена в основу будущей советско-польской границы, а Румыния должна предоставить Советскому Союзу необходимые условия для создания там баз и т. п., взамен чего она получит компенсацию за счет территории, оккупированной в настоящее время Венгрией.
В ходе этой первой беседы Сталин в общем согласился с тем принципом, что Германия должна будет возместить ущерб, причиненный ею оккупированным странам, товарами, в частности станками и т. п., и исключил репарации в денежной форме как нежелательные. Он проявил интерес к созданию военного союза между «демократическими странами» после окончания войны и заявил, что Советский Союз не возражает против того, чтобы некоторые страны Европы объединились в федерации, если они этого пожелают.
Во время второй беседы, состоявшейся 17 декабря, Сталин настаивал на том, чтобы правительство его величества немедленно признало будущие границы СССР и, в частности, включение в состав СССР Прибалтийских государств и восстановление финляндско-советской границы 1941 года. Он заявил, что ставит заключение какого бы то ни было англо-советского соглашения в зависимость от достижения соглашения по этому вопросу. Я, со своей стороны, пояснил Сталину, что ввиду принятых нами ранее обязательств по отношению к правительству Соединенных Штатов правительство его величества не может в настоящее время как-либо связывать себя в вопросе о послевоенных границах в Европе. Однако я обещал по возвращении проконсультироваться по этому вопросу с правительством его величества в Соединенном Королевстве, с правительством Соединенных Штатов и с правительствами его величества в доминионах. Этот вопрос, которому Сталин придавал основное значение, обсуждался также во время нашей третьей встречи, 18 декабря».
Среди притязаний, выдвигавшихся русскими, на первом месте стояло требование о том, чтобы Прибалтийские государства, которые Россия подчинила себе в начале войны, окончательно вошли в состав [287] Советского Союза{42}. Были выдвинуты также и многие другие условия, касавшиеся расширения русской империи, наряду с горячими призывами о предоставлении неограниченной помощи поставками и о военных действиях, осуществить которые в тот момент было невозможно.
Идену я ответил следующим письмом:
Премьер-министр — министру иностранных дел, Москва
20 декабря 1941 года
«1. Вы, конечно, не будете резки в беседе со Сталиным. Мы связаны по отношению к Соединенным Штатам обязательством не заключать какие-либо тайные и особые пакты. Обратиться к президенту Рузвельту с подобными предложениями значило бы встретить категорический отказ. Это могло бы повести к длительным недоразумениям между нами.2. Проблема стратегической безопасности России со стороны ее западной границы явится одним из предметов обсуждения на мирной конференции. События показали, что положение Ленинграда является особенно опасным. Первейшей нашей целью будет предотвратить возможность развязки Германией новой войны. Одним из важнейших вопросов, которые придется решить, будет отделение Пруссии от Южной Германии и фактическое определение Пруссии как таковой. Но все это, по-видимому, дело отдаленного будущего, которое теперь представляется еще неясным. В настоящее время перед нами стоит задача путем жестокой и длительной борьбы выиграть войну. Открыто подняв сейчас такие вопросы, мы лишь сплотили бы всех немцев вокруг Гитлера.
3. По-моему, в настоящее время было бы нецелесообразно даже поставить их перед президентом Рузвельтом в неофициальном порядке. Я избрал бы именно такую линию, избегая, таким образом, внезапного или окончательного прекращения переговоров. Вы не должны быть разочарованы, если Вам не удастся привезти с собой совместную публичную декларацию, основанную на тех принципах, которые сформулированы в Вашем донесении кабинету. Я уверен, что Ваша поездка принесла большую пользу и что занятая Вами позиция встретит всеобщее одобрение.
Мне кажется, что мы уже очень давно находимся в пути». [288]
В своем сообщении Иден рассказывает, как закончились его беседы со Сталиным в Москве:
«Мы расстались в очень дружественной атмосфере. После моих объяснений Сталин, по-видимому, полностью понял, что в настоящее время мы не имеем возможности создать второй фронт в Европе. Он проявил значительный интерес к ходу нашего наступления в Ливии и нашел чрезвычайно желательным, чтобы Италия была выведена из строя, исходя из того, что выпадение самого слабого звена оси поведет к ее полному краху.
Он не считал, что у него уже достаточно сил для того, чтобы продолжать войну с Германией и в то же время начать военные действия против Японии. Он высказал надежду довести весной мощь своей дальневосточной армии до той численности, какую она имела, прежде чем ему пришлось обратиться к ней за подкреплениями для Западного фронта. Он не взял на себя обязательства объявить весной войну Японии, а обещал только пересмотреть тогда этот вопрос, хотя он предпочел бы, чтобы военные действия начали японцы, — что он, по-видимому, считает вероятным».
Однако самой острой внешнеполитической проблемой, занимавшей наши мысли, была в тот момент проблема Франции. Какое впечатление произведет на вишистскую Францию американская декларация о том, что Соединенные Штаты и Германия находятся в состоянии войны? Мы в Англии поддерживали отношения с де Голлем. Правительство Соединенных Штатов, особенно государственный департамент, поддерживало тесный и полезный контакт с Виши. Петэн, зажатый немцами в тиски, был болен. Говорили, что ему предстоит операция по поводу опухоли предстательной железы. Вейган был отозван из Северной Африки в Виши и снят со своего поста. Адмирал Дарлан был, казалось, на вершине власти. Кроме того, успех Окинлека в Ливии и в близлежащих к ней районах выдвигал на первый план все вопросы, касавшиеся Французской Северной Африки. Будет ли Гитлер, войска которого были отброшены в Ливии и остановлены в России, настаивать на отправке германских войск в Тунис, Алжир, Марокко и Дакар — на этот раз уже не через Испанию, а морем и по воздуху? Явится ли это или какое-либо иное мероприятие в этом роде его ответом на вступление Америки в войну?
Имелись указания на то, что адмирал Дарлан, возможно, сменит Петэна на его посту или вытеснит его, и наше министерство иностранных дел получило косвенные запросы о том, как мы и наш великий союзник отнесемся к нему в этом случае. Эти озадачивающие перспективы касались всего нашего положения на море — флота, находившегося в Тулоне, двух незаконченных постройкой линкоров в Касабланке и Дакаре, блокады и многих других вопросов. [289]
Тем временем бои продолжались на всех театрах военных действий, как старых, так и новых. У меня не было иллюзий относительно судьбы, ожидавшей Гонконг под напором подавляющих японских сил. Но чем сильнее будет сопротивление англичан, тем лучше будет для всех. Японцы совершили нападение на Гонконг почти в тот же момент, что и на Пёрл-Харбор. Гарнизон под командованием генерал-майора Молтби оказался перед задачей, которая с самого начала была для него непосильной. Японцы использовали в наступлении три дивизии, мы же могли им противопоставить всего шесть батальонов, в том числе два канадских. Помимо этого, мы имели там горсточку подвижной артиллерии, двухтысячный добровольческий корпус обороны, состоявший из гражданских лиц, а также береговую и зенитную артиллерию для обороны порта. На протяжении всей осады японцы обладали неоспоримым господством в воздухе. Немалую помощь врагу оказывала активная «пятая колонна» из числа жителей-туземцев.
Подготовка противника к форсированию полосы воды шириной в одну милю, отделяющей остров от материка, заняла несколько дней, в течение которых японцы систематически бомбили наши позиции и обстреливали их из орудий и минометов. Ночью 18 декабря они совершили первую высадку; доставленные вслед за тем подкрепления стали энергично продвигаться в глубь острова. Подвергаясь все усиливавшимся атакам, защитники острова вынуждены были шаг за шагом отходить. Тяжелые потери сильно сократили их численность.
Гарнизон держался неделю. Каждый, кто мог держать оружие, в том числе ряд офицеров и бойцов королевского военно-морского флота и королевских военно-воздушных сил, принял участие в этом отчаянном сопротивлении. Под стать их стойкости была сила духа, проявленная гражданским населением. В день рождества стало ясно, что» они не могут больше сопротивляться, и капитуляция стала неизбежной. Под руководством своего решительного губернатора сэра Марка Янга колония хорошо проявила себя в борьбе с врагом. Она действительно по праву завоевала себе «неувядаемую славу».
Целая серия несчастий надвигалась на нас и в Малайе. Высадка японских войск на полуострове 8 декабря сопровождалась разрушительными налетами, которые причинили серьезный ущерб нашим и без того слабым воздушным силам и в скором времени вывели из строя северные аэродромы. В Кота-Бару, где береговые укрепления оборонялись пехотной бригадой, растянутой вдоль 30-мильного фронта, японцам удалось высадить большую часть дивизии. Правда, при этом они понесли тяжелые потери в результате действий наших войск на берегу и налетов нашей авиации. После трехдневных упорных боев противник прочно укрепился на суше, захватив близлежащие [290] аэродромы, и бригада, понесшая тяжелые потери, получила приказ отойти к югу.
Дальше к северу японцы в тот же день, 8 декабря, высадились, не встретив никакого сопротивления, в Патани и Сингоре. В результате смелых операций голландские подводные лодки потопили несколько японских судов. Серьезных боев не было до 12 декабря, когда одна из лучших дивизий противника совершила успешную атаку на индийскую 11-ю дивизию к северу от Алор-Стар, нанеся ей большие потери.
Тактическая оборона Малаккского полуострова потребовала серьезных стратегических решений. У меня были твердые убеждения по этому вопросу, которые, к моему сожалению, я не в силах был претворить в жизнь, поскольку находился в это время в пути посреди океана.
Премьер-министр — генералу Исмею для комитета начальников штабов
15 декабря 1941 года
«Берегитесь, как бы войска, необходимые для конечной обороны острова и крепости Сингапур, не оказались истощены или отрезаны на Малаккском полуострове. Ничто не может сравниться с крепостью по значению. Уверены ли вы, что у нас хватит войск для длительной обороны? Продумайте с Окинлеком и австралийским правительством вопрос о переводе австралийской 1-й дивизии из Палестины в Сингапур. Сообщите о принятых мерах».
17 декабря противник вторгся в Пенанг, где, несмотря на произведенные разрушения, большое количество мелких судов было захвачено невредимыми. Это позволило ему впоследствии предпринять ряд фланговых атак, осуществлявшихся небольшими десантными частями. К концу месяца наши войска, несколько раз участвовавшие в тяжелых боях, вели бои в районе Ипо, на расстоянии целых 150 миль от их первоначальных позиций. К этому времени японцы уже высадили на территории полуострова по меньшей мере три дивизии полного состава, включая части императорской гвардии. Противник также значительно увеличил свое превосходство в воздухе. Качество его самолетов, которые он быстро разместил на захваченных им аэродромах, превзошло все ожидания. Нашим войскам пришлось перейти к обороне, и они несли тяжелые потери. 16 декабря японцы вторглись также в северную часть Борнео, которую им удалось вскоре оккупировать. Однако мы успели до этого разрушить находившиеся там огромные и чрезвычайно ценные нефтяные промыслы. В течение всего этого времени голландские подводные лодки наносили тяжелый ущерб флоту противника. [291]
Пока мы находились в плавании, сражение в Пустыне, которым руководил генерал Окинлек, развертывалось успешно. Армия держав оси, искусно избегая маневров, имевших целью ее окружение, сумела отойти к тыловой линии, проходившей на юг от Газалы. 13 декабря 8-я армия начала наступление на эту позицию. В эту армию теперь входили: 7-я бронетанковая дивизия с 4-й бронетанковой бригадой и группой поддержки, англо-индийская 4-я дивизия, гвардейская бригада (моторизованная), новозеландская 5-я бригада, польская бригадная группа и 32-я армейская танковая бригада. Все эти части перешли под командование штаба 13-го корпуса. 30-му корпусу пришлось вести бои с отрезанными и брошенными на произвол судьбы в Эс-Саллуме, Халфайе и Бардии гарнизонами противника, которые оказывали упорное сопротивление. В Газале противник сражался хорошо, но наши бронетанковые части обошли его с фланга в Пустыне, и Роммель начал отводить свои войска через Дерну к Аджедабии и Эль-Агейле. Их неотступно преследовали все наши части, которые мы в состоянии были обеспечить снабжением во время этих больших переходов.
В первую неделю декабря заметно увеличились силы вражеской авиации. Германский 1-й воздушный корпус был снят с русского фронта и переброшен в район Средиземного моря. Из германских документов видно, что число самолетов возросло с 400 (из них 206 боеспособных), имевшихся на 15 ноября, до 637 (из них 339 боеспособных) месяц спустя. Большая часть самолетов была направлена на Сицилию для защиты морского пути в Северную Африку, но над Пустыней стали появляться во все увеличивающемся количестве пикирующие бомбардировщики в сопровождении чрезвычайно эффективных истребителей «Мессершмитт-109». Английский воздушный флот потерял то превосходство в воздухе, которого он добился в течение первой недели боев.
Пока «Дьюк ов Йорк» продвигался в западном направлении, все члены нашей группы непрестанно работали и все наши мысли были сосредоточены на новых огромных проблемах, которые нам предстояло разрешить. Мы с нетерпением, но также и с некоторым беспокойством ждали момента, когда мы впервые встретимся с президентом и его военными советниками в качестве союзников. Еще до отъезда мы знали, что преступное нападение японцев на Пёрл-Харбор потрясло американский народ до глубины души. Получаемые нами официальные сообщения и сводки материалов печати создавали у нас впечатление, что весь гнев народа обрушится на Японию. Мы опасались, что это может помешать американцам увидеть в истинном свете всю картину войны в целом. Мы сознавали ту серьезную опасность, что Соединенные Штаты могут заняться исключительно войной против Японии на Тихом океане, предоставив нам [292] сражаться с Германией и Италией в Европе, Африке и на Среднем Востоке.
В одной из предыдущих глав я говорил о стойкости и все возраставшей до этого момента мощи Англии. Первая битва за Атлантику против подводных лодок врага закончилась явно в нашу пользу. Мы не сомневались в том, что сможем сохранить открытыми наши океанские пути. Мы были уверены, что сможем разбить Гитлера, если он попытается вторгнуться на Британские острова. Нас воодушевила сила сопротивления русских. Мы питали слишком большие надежды на успех нашей кампании в Ливии. Но все наши планы на будущее зависели от огромного количества американских поставок всяких видов материалов, которые в это время широким потоком направлялись к нам через Атлантический океан. Мы в особенности рассчитывали на самолеты и танки, а также на осуществлявшееся в Америке громадное строительство торговых судов.
До сих пор, пока Америка была невоюющей страной, президент имел возможность и был готов предоставлять нам большое количество оружия и снаряжения, в которых американская армия не нуждалась в то время, так как она не принимала участия в боях. Следовало ожидать, что эти поставки будут теперь ограничены, так как Соединенные Штаты находились в состоянии войны с Германией, Италией, а главным образом с Японией.
Видимо, их собственные нужды будут стоять на первом плане. После нападения Германии на Россию мы приняли правильное решение пожертвовать значительной частью оружия и материалов, которые наконец-то начали поступать с наших собственных заводов, чтобы оказать помощь Красной Армии. Соединенные Штаты направляли в Россию еще более значительные поставки, которые в противном случае мы получали бы сами. Мы полностью одобряли все это ввиду того великолепного сопротивления, которое Россия оказывала нацистским захватчикам.
Тем не менее нам было тяжело откладывать оснащение наших собственных вооруженных сил, а особенно задерживать посылку жизненно необходимого вооружения для наших войск, которые вели ожесточенные бои в Ливии. Мы должны были предполагать, что основным принципом нашего союзника станет принцип «Америка прежде всего». Мы опасались, что пройдет много времени, прежде чем американские войска начнут участвовать в крупных операциях, и что в течение этого подготовительного периода мы по необходимости окажемся в очень затруднительном положении. Это должно было произойти в то время, когда нам самим пришлось столкнуться с новым грозным противником в Малайе, Индийском океане, Бирме и Индии. По-видимому, вопрос о дележе материалов окажется весьма деликатным, потребует глубокого изучения и будет чреват трудностями. Нас уже известили, что действие всех графиков поставок по закону о ленд-лизе приостановлено впредь до пересмотра этого вопроса. К счастью, объем продукции английских военных и авиационных заводов и темпы их работы начали значительно увеличиваться и вскоре должны были достигнуть чрезвычайно больших масштабов. [293]
Но все эти соображения бледнели перед главной стратегической проблемой. Удастся ли нам убедить президента и американское военное командование, что поражение Японии не будет еще означать поражения Гитлера, тогда как поражение Гитлера поведет к тому, что уничтожение Японии станет лишь вопросом времени и определенных усилий? Мы провели немало долгих часов, всесторонне обдумывая этот серьезный вопрос.
Предложенный план и ход войны
Восьмидневное путешествие с вынужденным сокращением объема текущей работы, отсутствием необходимости посещать заседания кабинета и принимать людей позволило мне продумать весь ход войны, каким я его видел и представлял в свете внезапного огромного расширения сферы войны. Я подготовил три документа относительно того курса, по которому, на мой взгляд, следовало направить ход войны в будущем. Я работал над каждым из этих документов четыре-пять часов в течение двух или трех дней. Работа была нетрудной, так как вся картина была у меня в голове, но дело двигалось очень медленно. По существу, за это время все эти документы можно было дважды или трижды написать от руки. По мере того как заканчивалась работа по составлению и проверке каждого из этих документов, я направлял его своим коллегам-специалистам как выражение моих личных взглядов. В это же самое время они готовили собственные записки для объединенного англо-американского штаба. Я рад был убедиться в том, что, хотя мои записки касались более общих вопросов, а их — носили более технический характер, мы, как обычно, полностью сходились в определении принципов и в оценках. »
В первом документе суммировались те причины, по которым нашей основной целью в кампании 1942 года на Европейском театре войны должна была стать оккупация английскими и американскими войсками всего побережья Африки и Леванта — от Дакара до турецкой границы. Второй касался тех мероприятий, которые были необходимы для восстановления нашего господства на Тихом океане, причем как срок достижений этой цели указывался май 1942 года. В нем особенно подчеркивалась необходимость увеличить количество имевшихся в нашем распоряжении авианосцев путем импровизированного превращения в авианосцы большого количества судов других типов. В третьем документе нашей конечной целью объявлялось освобождение Европы путем высадки крупных соединений англо-американских войск в наиболее подходящем для этого районе оккупированной немцами территории, причем осуществление этой величайшей операции намечалось на 1943 год.
Я передал все эти три документа президенту перед рождественскими праздниками. Я пояснил при этом, что в них излагаются [294] мои личные взгляды и что они не исключают каких бы то ни было официальных переговоров между штабами обеих стран. Я изложил их в форме меморандума для комитета начальников штабов. Кроме того, я сообщил ему, что они не были написаны специально для него, но что я считаю чрезвычайно важным ознакомить его с моими соображениями и с теми мероприятиями, которые я нахожу желательными и которые я буду стараться, поскольку это касается Великобритании, провести в жизнь. Он прочел их немедленно по получении и на следующий день спросил, может ли он оставить себе копии этих документов. Я охотно дал на это свое согласие.
Я чувствовал, что президент придерживается примерно того же мнения, что и я, по вопросу об операциях во Французской Северной Африке.
Часть I. АТЛАНТИЧЕСКИЙ ФРОНТ16 декабря 1941 года
«1. В настоящий момент фактом первостепенной важности в ходе войны являются провал планов Гитлера и его потери в России. Мы еще не можем сказать, насколько велика эта катастрофа для германской армии и нацистского режима. Этот режим держался до сих пор благодаря своим успехам, достававшимся ему без труда, дешевой ценой. Теперь же вместо предполагавшейся легкой и быстрой победы ему предстоит в течение всей зимы выдерживать кровопролитные бои, которые потребуют огромного количества вооружения и горючего.
Ни Великобритании, ни Соединенным Штатам не придется играть какую-либо роль в этом деле, за исключением того, что мы должны обеспечить точную и своевременную отправку обещанных нами материалов. Только таким путем мы сможем сохранить наше влияние на Сталина и включить мощные усилия русских в общий ход войны.
2. ...Мы можем ожидать, что полное уничтожение войск противника в Ливии станет очевидным фактом еще до конца этого года. Это не только нанесет тяжелый удар немцам и итальянцам, но и освободит наши войска в долине Нила от серьезной опасности вторжения противника с запада, которая угрожала им в течение долгого времени.
3. Поражение и потери немцев в России и их изгнание из Ливии могут, конечно, побудить их приложить весной все силы к тому, чтобы прорвать замыкающееся вокруг них кольцо, бросив свои войска в юго-восточном направлении через Кавказ, или Анатолию, или через оба эти района одновременно. Однако не следует думать, что они обязательно будут располагать военными силами, необходимыми для такого удара. Русские войска, оправившись за зиму, будут оказывать на них сильный нажим на протяжении всей линии фронта от Ленинграда до Крыма. Хотя было бы неблагоразумно считать, [295] что угроза удара германских войск в юго-западном направлении по фронту Иран, Ирак, Сирия уже устранена, она, безусловно, представляется в настоящее время гораздо менее вероятной, чем до сих пор.
4. Поэтому нам следует приложить все усилия к тому, чтобы завоевать на свою сторону Французскую Северную Африку, и именно сейчас наступил момент использовать все возможное влияние и нажим на правительство Виши и французские власти в Северной Африке. Отпор, который немцы получили в России, успехи английских войск в Ливии, моральный и военный крах Италии, а главное, декларации об объявлении войны, которыми обменялись Германия и Соединенные Штаты, должны сильно повлиять на общественное мнение Франции и Французской империи. Именно теперь настало время предложить Виши и Французской Северной Африке выбор между благословением и проклятием. Благословение состояло бы в том, что Соединенные Штаты и Великобритания обещали бы восстановить Францию в качестве великой державы с сохранением прежних размеров ее территории. Этому обещанию сопутствовало бы предложение об оказании ей активной помощи силами английских и американских экспедиционных войск с атлантического побережья Марокко и в удобных для высадки десантов пунктах Алжира и Туниса, а также силами войск генерала Окинлека, продвигающихся с востока.
5. Если мы сможем добиться хотя бы молчаливого согласия правительства Виши на то, чтобы Французская Северная Африка перешла на нашу сторону, мы должны быть готовы послать туда как можно скорее значительные силы. Помимо тех войск, которые генерал Окинлек сможет перебросить с Востока, если он добьется успеха в Триполитании, мы держим наготове в Англии (для операции «Джимнаст») около 55 тысяч солдат, из которых сформированы две дивизии и одна бронетанковая часть, а также необходимые для этой операции суда. Желательно, чтобы в то же время Соединенные Штаты обещали доставить через Касабланку и другие африканские порты на Атлантическом побережье не менее 150 тысяч солдат в течение ближайших шести месяцев.
6. Ставится также вопрос о том, чтобы Соединенные Штаты направили в Северную Ирландию войска, равные по численности трем дивизиям и одной бронетанковой дивизии. Пребывание американских войск на территории Британских островов явилось бы мощным дополнительным средством удержать Германию от попытки вторжения. Это позволило бы нам отправить для участия в кампании во Французской Северной Африке еще две дивизии и одну полностью укомплектованную бронетанковую дивизию.
7. Здесь следует упомянуть о нашем сильном желании, чтобы американская бомбардировочная авиация приняла участие в налетах на Германию с баз на Британских островах. Мы возлагаем большие надежды на то, что нам удастся подорвать производственную мощь Германии и моральное состояние ее населения путем все более ожесточенных и точных бомбардировок ее городов и портов, что наряду [296] с поражениями, которые германские войска терпят в России, может оказать огромное влияние на боеспособность германского народа и иметь важные последствия внутриполитического характера для германского правительства.
8. В 1942 году необходимо осуществить кампанию с целью овладеть всем североафриканским побережьем, включая атлантические порты Марокко, или захватить его. Дакар и другие порты Французской Западной Африки должны быть захвачены до конца года. Следует немедленно приступить к разработке планов. При наличии достаточного времени и подготовки, а также при надлежащей организации осуществление этих последних операций не представит непреодолимой трудности.
9. Наши отношения с генералом де Голлем и представителями движения Свободной Франции необходимо будет пересмотреть. Если правительство Виши займет в отношении Французской Северной Африки желательную для нас позицию, то Соединенные Штаты и Великобритания должны постараться добиться примирения между свободными французами (сторонниками де Голля) и теми французами, которые снова возьмутся за оружие против Германии. Если же, с другой стороны, Виши будет и в дальнейшем сотрудничать с Германией и нам придется силой пробивать себе путь во Французскую Северную и Западную Африку, необходимо будет оказать помощь движению сторонников де Голля и полностью использовать его.
10. Мы не можем сказать, что произойдет в Испании. Надо считать вероятным, что испанцы не предоставят немцам права прохода через территорию Испании для нападения на Гибралтар и вторжения в Северную Африку.
11. Итак, война на Западе в 1942 году будет включать в качестве основных наступательных операций оккупацию Великобританией и Соединенными Штатами всех французских владений в Северной и Западной Африке и установление их контроля над этими территориями, а также установление контроля Великобритании над всем североафриканским побережьем от Туниса до Египта, что обеспечит, если это позволит положение на море, свободный проход через Средиземное море к Леванту и Суэцкому каналу».
Часть II. ТИХООКЕАНСКИЙ ФЛОТ
20 декабря 1941 года
«1. Японцы обладают господством на море, что дает им возможность доставлять войска почти в любой желательный для них пункт, завладевать им и превращать его в заправочную базу для своих кораблей и самолетов. Союзники в течение некоторого времени не будут в состоянии вступать в крупные морские бои. Их способность доставлять морем войска обусловлена большим протяжением этих водных пространств, которое уменьшает шансы на перехват этих войск [297] в пути. Даже не обладая превосходящей военно-морской мощью, мы можем осуществлять внезапные десантные операции в различных пунктах.
2. В этот промежуточный период наш долг — оказывать упорное сопротивление в каждом подвергшемся нападению пункте и доставлять туда снабжение и подкрепления, пользуясь каждым возможным случаем и идя на неизбежный риск. Чрезвычайно важно не давать противнику одерживать легкие победы; необходимо заставить его снабжать все завоеванные им территории и продолжать доставлять запасы на большое расстояние, истощая тем самым свои ресурсы.
3. Ресурсы Японии истощаются. Силы страны уже давно перенапряжены в результате расточительной войны в Китае. Наша политика должна заключаться в том, чтобы заставить их содержать максимальное количество войск на захваченных ими территориях и вынудить эти войска проявлять максимальную активность. Поэтому будет правильно и необходимо бороться с ними в любом пункте, где мы будем иметь для этого соответствующие возможности, чтобы вынуждать их истощать свои ресурсы и растягивать свои коммуникации.
4. Но мы должны непрестанно стремиться как можно скорее восстановить свое господство на море. Поэтому мы должны поставить перед собой в качестве нашей основной стратегической цели — создание на Тихом океане боевого флота, обладающего безусловным превосходством над флотом противника, и в качестве срока достижения этой цели мы должны наметить май.
5. Не только тогда, но и до этого необходимо максимально широко практиковать военные операции авианосцев. Мы сами создаем эскадру в составе трех авианосцев с соответствующим сопровождением для действий в водах между Южной Африкой, Индией и Австралией. Соединенные Штаты уже имеют семь авианосцев обычного типа; правда, у Японии их десять, но американские авианосцы крупнее. К этому флоту военных авианосцев обычного типа мы должны добавить очень большое количество импровизированных авианосцев, как больших, так и малых. Только таким путем мы сможем быстро увеличить нашу морскую мощь. Даже если на эти авианосцы сможет базироваться только дюжина самолетов, то и в этом случае они смогут сыграть свою роль в сочетании с другими авианосцами. Нам следовало бы создать систему плавучих авиабаз, достаточную для того, чтобы мы могли получить и сохранять в течение значительных периодов времени местное превосходство в воздухе над авиацией, базирующейся на береговые базы, а также достаточное для того, чтобы прикрывать высадку войск для наступления на вновь захваченные противником территории».
Нет необходимости приводить здесь последующие параграфы, в которых говорилось о приобретении воздушных баз, о вмешательстве России, о конвоировании наших судов в Тихом океане и о том, как должен использоваться Сингапур. Документ заканчивался следующим [298] параграфом:
«12. Нам не следует опасаться того, что эта война на Тихом океане, после того как пройдет потрясение от первого удара, будет поглощать непомерно большую часть американских сил. Количество войск, которые мы просили бы Соединенные Штаты использовать в Европе в 1942 году, будет не настолько велико, чтобы операции, проводимые ими на Тихом океане, помешали выделить их, поскольку эти операции в силу необходимости должны носить ограниченный характер».
В печати появилось столько выдумок о моем глубоком отвращении к операциям крупного масштаба на континенте, что я считаю необходимым осветить здесь истинное положение вещей. Я всегда считал, что решительное наступление на оккупированные немцами страны в максимально широких масштабах является единственным способом выиграть войну и что такое наступление следует наметить на лето 1943 года. Читатель увидит, что масштаб предусматривавшихся мной операций был еще до конца 1941 года определен таким образом, что в начальной стадии боев должны были участвовать 40 бронетанковых дивизий и миллион солдат других родов войск. Видя, какое количество книг написано на основе ложного представления о моей позиции по этому вопросу, я считаю своим долгом привлечь внимание читателя к подлинным и достойным доверия документам, составленным в то время. Соответствующие примеры будут приводиться и в дальнейших частях моего повествования.
Часть III. КАМПАНИЯ 1943 ГОДА18 декабря 1941 года
«1. Если операции, намеченные в частях I и II, будут успешно осуществлены в 1942 году, то обстановка в начале 1943 года может сложиться следующим образом:
а) Соединенные Штаты и Великобритания снова достигнут эффективного превосходства своих военно-морских сил на Тихом океане, и всем захваченным японцами районам будет угрожать опасность в связи с возможными нападениями на их коммуникации и отправкой английских и американских экспедиций для отвоевания потерянных территорий,б) Британские острова останутся невредимыми и будут лучше подготовлены к отражению вторжения, чем когда-либо прежде,
в) Все побережье Западной и Северной Африки от Дакара до Суэцкого канала и весь Левант до турецкой границы будут в руках Англии и Америки.
Хотя Турция и не обязательно вступит в войну, она определенно будет включена в англо-американо-русский фронт. Позиции русских сильно укрепятся, и обещанные поставки английских и американских материалов частично компенсируют уменьшение производственной мощности русских военных заводов. Не исключена возможность, [299] что нами уже будет получена точка опоры в Сицилии и Италии, что может вызвать весьма благоприятную реакцию в самой Италии.
2. Но все это еще не будет означать, что война уже закончена. Войну нельзя закончить тем, что мы прогоним Японию обратно к ее собственным границам и нанесем поражение ее войскам, находящимся на территории других стран. Война может закончиться лишь в результате разгрома германских войск в Европе или внутреннего краха в Германии, вызванного неблагоприятным для немцев ходом войны, экономическими лишениями и наступательными операциями союзной бомбардировочной авиации.
3. Поэтому мы должны готовиться к освобождению захваченных немцами стран Западной и Южной Европы путем высадки в удобных для этого пунктах — последовательно или одновременно — английских и американских войск, способных помочь порабощенным народам организовать восстание. Собственными силами они никогда не смогут поднять восстание, так как против них будут приняты беспощадные контрмеры, но если достаточные по численности и соответствующим образом вооруженные войска высадятся в нескольких странах, а именно: в Норвегии, Дании, Голландии, Бельгии, на французском побережье Ла-Манша и на французском Атлантическом побережье, а также в Италии и, возможно, на Балканах, то германские гарнизоны не смогут справиться с мощью освободительных сил и гневом восставших народов.
4. Здесь нам придется столкнуться с обычным противоречием между планами на ближайший и более отдаленный период. Война — это постоянная борьба, которая должна вестись изо дня в день. Принимать необходимые меры на будущее трудно, и они могут быть лишь ограниченными. Опыт показывает, что прогнозы обычно не сбываются, а приготовления запаздывают. Тем не менее необходимо иметь общий план и перспективу, для того чтобы довести войну до победного конца без особых затяжек.
5. Поэтому мы должны разрешить в настоящее время не только вопрос о том, как прогнать японцев обратно на их собственную территорию и восстановить свое неоспоримое господство на Тихом океане, но и об освобождении порабощенной Европы путем высадки на ее побережье в течение лета 1943 года американских и английских войск. Необходимо подготовить планы осуществления десантных операций во всех перечисленные выше странах.
6. В принципе в десантных операциях должны участвовать бронетанковые и механизированные войска, которые могут высаживаться не в портах, а на побережье с десантных барж или с океанских судов, специально приспособленных для этой цели. При этом условии потенциальный фронт наступления будет настолько широким, что германские войска, несущие гарнизонную службу в этих странах, не смогут быть достаточно сильны во всех пунктах.
7. Не следует думать, что потребуются войска очень большой численности. Если вторжение бронетанковых частей будет успешным, то восстание местного населения, для которого необходимо будет [300] доставить оружие, обеспечит необходимые силы для наступления с целью освобождения данной страны. 40 бронетанковых дивизий, по 15 тысяч солдат в каждой, или равное им количество войск, разбитых на танковые бригады, — почти половину их постарается выделить Великобритания, — составят в общей сложности 600 тысяч человек. Помимо этих бронетанковых сил понадобится не более одного миллиона солдат других видов оружия, чтобы вырвать у Гитлера захваченные им огромные территории. Однако после того как эти кампании будут развернуты, для них потребуется доставлять снабжение в огромных количествах. К концу 1942 года наше промышленное производство и обучение кадров должны быть развиты в необходимой степени.
8. Помимо господства на море, без которого ничего нельзя будет добиться, существенное значение для всех этих операций имеет господство в воздухе, а для высадки войск потребуется значительное развитие авиации, базирующейся на авианосцы. Принимая во внимание, что мощь английской авиации первой линии уже несколько превосходит мощь германской авиации, что русская авиация уже добилась господства в воздухе на большом протяжении русского фронта и ее мощь достигает, можно полагать, трех пятых мощи германской авиации первой линии, а также и то, что к этому следует добавить ресурсы и производственные возможности Соединенных Штатов, нет никаких причин к тому, чтобы мы не достигли решающего превосходства в воздухе еще до наступления лета 1943 года, осуществляя тем временем непрерывные интенсивные налеты
на Германию.
9. Если мы теперь поставим себе эти задачи, стараясь, чтобы они не слишком шли вразрез с удовлетворением наших текущих нужд, то мы можем надеяться, даже если в Германии до этого не произойдет крах, выиграть войну в конце 1943 года или в 1944 году».
Я ознакомил с этим документом начальников штабов во время нашего путешествия, в тот же день, когда он был составлен.
Мои коллеги-специалисты полностью согласились с этими взглядами, а также в общих чертах и с теми, что были изложены мною в других документах. Фактически эти документы суммировали результаты нашего совместного изучения и обсуждения проблемы войны в той форме, какую она приняла к тому времени.
Рассматривая эти три документа, которыми, в свете позднейших событий, я в общем доволен, нетрудно заметить, что они весьма точно соответствуют тому, что фактически было предпринято Англией и Соединенными Штатами во время кампаний 1942/43 года. Я в свое время добился согласия президента на посылку экспедиционных [301] войск в Северо-Западную Африку (операция «Торч»). Это была наша первая крупная совместная десантная операция. Я горячо желал, чтобы форсирование Ла-Манша и освобождение Франции (операция, которая вначале получила название «Раунд-ап», а впоследствии была переименована в «Оверлорд») были осуществлены летом 1943 года.
Однако, хотя составлять планы на будущее чрезвычайно важно и иногда будущее можно до известной степени предвидеть, никто не может помешать тому, что намечаемые сроки таких великих событий иногда нарушаются в результате действий и контрударов противника. Все цели, сформулированные в приведенных записках, были достигнуты английскими и американскими вооруженными силами в том порядке, в каком они перечислены. Мои надежды на то, что генерал Окинлек очистит в феврале 1942 года Ливию, не оправдались.{43} Он понес ряд тяжелых поражений, которые будут описаны ниже.
Гитлер, по-видимому воодушевленный этим успехом, решил предпринять крупные операции в борьбе за Тунис и вскоре перебросил туда через Италию и Средиземное море свежие войска численностью около 200 тысяч человек. Ввиду этого английские и американские войска оказались втянутыми в более крупную и длительную кампанию в Северной Африке, чем я рассчитывал. В результате этого в осуществлении нашего расписания произошла четырехмесячная задержка. Англо-американские союзники не обеспечили себе контроль над «всеми владениями Франции в Северной и Западной Африке, а также контроль Великобритании над всем североафриканским побережьем от Туниса до Египта» к концу 1942 года. Мы достигли этого только в мае 1943 года. Поэтому наш основной план форсирования Ла-Манша с целью освобождения Франции, на осуществление которого я искренне надеялся и для чего положил немало трудов, не удалось претворить в жизнь в это лето, и мы вынуждены были отложить его на целый год, до лета 1944 года.
Мои позднейшие размышления по этому поводу и полные сведения, которыми мы располагаем в настоящее время, убедили меня в том, что эта затяжка в выполнении наших планов обернулась в нашу пользу. Отсрочка посылки экспедиционных войск на год спасла нас от предприятия, которое в тот момент в лучшем случае было бы чрезвычайно рискованным, а весьма возможно, привело бы к катастрофе мирового значения. Теперь я уверен, что даже если бы операция «Торч» закончилась в 1942 году так, как я надеялся, или если бы мы даже не пытались ее осуществить, попытка форсировать Ла-Манш в 1943 году повлекла бы за собой серьезнейшее поражение с огромными потерями, что имело бы не поддающиеся определению последствия для исхода войны. Я стал сознавать это все яснее в течение 1943 года и поэтому примирился с неизбежностью отсрочки операции «Оверлорд», несмотря на то, что полностью понимал раздражение и гнев нашего советского союзника. [302]
Вашингтон и Оттава
Предполагалось, что мы проедем на пароходе вверх по реке Потомак, а затем отправимся на автомобиле в Белый дом, но, проведя в море около десяти дней, мы все стремились как можно скорее закончить наше путешествие. Поэтому мы вылетели из Хэмптон-Роде и вечером 22 декабря приземлились на Вашингтонском аэродроме. Президент ожидал нас в своем автомобиле. Я с удовольствием пожал его сильную руку. Вскоре мы прибыли в Белый дом, который во всех отношениях стал для нас настоящим домом на следующие три недели. Главным, конечно, было мое общение с президентом. Мы ежедневно проводили несколько часов вместе и всегда вместе завтракали, причем третьим за столом неизменно бывал Гарри Гопкинс. Мы говорили только о делах и в основном достигли договоренности по многим вопросам, как важным, так и второстепенным.
Сохранился протокол нашего первого совещания, состоявшегося вечером 22 декабря. Я сразу же изложил президенту и другим лицам, которых он пригласил для участия в нашем совещании, план англо-американской интервенции во Французской Северной Африке. Между нами существовало полное согласие на этот счет. Из сообщения, посланного мною в Лондон, видно, что мы вплотную занялись делами в первый же вечер по прибытии.
Премьер-министр — военному кабинету и комитету начальников штабов
23 декабря 1941 года
«1. Вчера вечером (22 декабря) мы с президентом обсуждали положение в Северной Африке. В нашем совещании приняли, также участие Хэлл, Уэллес, Гопкинс, лорд Бивербрук и лорд Галифакс.
2. Мы все пришли к мнению, что если Гитлер будет остановлен в России, то он должен будет попытаться предпринять какое-то новое наступление, и наиболее вероятным направлением такого наступления будут Испания и Португалия как вехи на пути к Северной Африке. Наши успехи в Ливии и перспектива соединения наших сил с силами Французской Северной Африки послужат дополнительной причиной, которая заставит Гитлера стремиться как можно скорее захватить Марокко, если ему это удастся. В то же время полученные нами сообщения не свидетельствуют о наличии непосредственной
угрозы, быть может потому, что у Гитлера в данный момент достаточно забот и без этого.
3. Мы пришли к общему мнению о том, что чрезвычайно важно опередить немцев в Северо-Западной Африке и на островах в Атлантическом океане». [303]
Первым важным планом, который был мне представлен президентом через день-два после этого, было составление проекта торжественной декларации, которую должны были подписать все государства, находившиеся в состоянии войны с Германией и Италией или с Японией. Применив те же методы, что и при выработке Атлантической хартии, мы с президентом подготовили самостоятельные проекты декларации, а затем объединили их. По своим принципам, по духу и даже по стилю подготовленные нами документы полностью соответствовали друг другу.
В Вашингтоне велась напряженная работа. В эти дни, заполненные встречами и переговорами, мне стало известно, что президент, его штат и эксперты готовятся сделать мне важное предложение.
Гарри Гопкинс сказал мне: «Не спешите отклонить предложение, которое вам собирается сделать президент, не узнав раньше, кто тот человек, которого мы имеем в виду».
Из этого я понял, что приближается момент, когда будет поставлен вопрос о создании верховного союзного командования в Юго-Восточной Азии и об установлении границ подведомственной ему зоны.
На следующий день мне сообщили, что американцы предлагают назначить главнокомандующим Уэйвелла. Я был польщен тем, что выбор пал на английского офицера, но полагал, что военный театр, на котором ему предстоит действовать, будет скоро занят противником, а войска, которые могут быть предоставлены в его распоряжение, будут уничтожены японцами. Мне стало известно, что английские начальники штабов ответили то же самое, когда запросили их мнение по этому вопросу.
Премьер-министр — лорду-хранителю печати
29 декабря 1941 года
«1. Я договорился с президентом, что при условии согласия кабинета мы примем его предложения, которые самым энергичным образом поддерживает также генерал Маршалл, а именно:
а) Чтобы в юго-западной части Тихого океана было учреждено единое командование. Границы этого района еще не установлены окончательно, но я предполагаю, что он будет включать Малаккский полуостров вместе с Бирманским фронтом, простираться до Филиппинских островов и далее к югу, до необходимых баз снабжения, из которых главной является порт Дарвин, и до линии снабжения в Северной Австралии. [304]
б) Чтобы генерал Уэйвелл был назначен главнокомандующим или, если это будет найдено предпочтительным, верховным главнокомандующим всеми сухопутными, военно-морскими и военно-воздушными силами Соединенных Штатов, Англии, Британской империи и Голландии, которые могут быть направлены на этот театр соответствующими правительствами.
в) Штаб генерала Уэйвелла должен быть учрежден для начала в Сурабае. Заместителем главнокомандующего должен быть американский офицер. На этот пост будет, по-видимому, назначен генерал Бретт.
г) Американские, английские, австралийские и голландские военно-морские силы на этом театре должны находиться под командованием американского адмирала в соответствии с общим принципом, изложенным в параграфах «а» и «б»...
е) Генералу Уэйвеллу будут подведомственны: главнокомандующий войсками в Бирме, главнокомандующий войсками в Сингапуре и Малайе, главнокомандующий войсками в Голландской Индии, главнокомандующий войсками на Филиппинах и главнокомандующий обороной южных коммуникационных линий в южной части Тихого океана и Северной Австралии.
ж) Индия, куда следует назначить временно исполняющего обязанности главнокомандующего, и Австралия, которая будет иметь собственного главнокомандующего, будут находиться вне сферы генерала Уэйвелла, за исключением моментов, указанных выше; они будут представлять собой две важнейшие базы, через которые в зону боевых операций смогут направляться войска и материалы, с одной стороны, из Великобритании и Среднего Востока и, с другой стороны, — из Соединенных Штатов.
з) Американский военно-морской флот по-прежнему будет нести ответственность за весь район Тихого океана к востоку от Филиппинских островов и Австралазии, включая американские подступы к Австралазии».
В ночь на 29 декабря я выехал поездом в Оттаву, где остановился в доме генерал-губернатора лорда Этлона. 29 декабря я присутствовал на заседании канадского военного кабинета. Затем премьер-министр Макензи Кинг представил меня лидерам консервативной оппозиции и оставил беседовать с ними. Эти господа проявляли непревзойденную преданность и решимость, но в то же время их огорчало, что они лишены чести сами вести войну и вынуждены выслушивать, как их противники — либералы высказывают те самые убеждения, за которые они боролись всю свою жизнь.
30 декабря я выступил в канадском парламенте.
В конце своего выступления я отважился на попытку предсказать дальнейший ход войны:
«Мы можем наметить три основных периода, или фазы, в предстоящей нам борьбе. Первый — это период консолидации, объединения и окончательной подготовки. В течение этого периода, который, [305] безусловно, будет отмечен тяжелыми боями, мы все еще будем накапливать силы, сопротивляясь нападениям врага и постепенно обеспечивая себе необходимое подавляющее превосходство в воздухе и достаточный тоннаж, чтобы гарантировать нашим войскам любой необходимой численности возможность пересекать моря и океаны, которыми все мы, за исключением России, отделены от наших противников. Только тогда, когда огромная судостроительная программа, которая уже успешно осуществляется в Соединенных Штатах и которой вы оказываете существенную поддержку, достигнет полного размаха, мы получим возможность обрушить на врага все наши людские силы и достижения нашей науки.Продолжительность этого периода будет зависеть от энергичности тех усилий, которые будут вложены в производство на всех наших военных предприятиях и верфях.
Вторая фаза, которая начнется вслед за тем, может быть названа фазой освобождения. В течение этой фазы мы должны надеяться на освобождение территорий, которые мы уже потеряли или можем еще потерять; мы также должны будем рассчитывать на восстание порабощенных народов, которое произойдет в тот момент, когда пришедшие им на помощь освободительные армии и воздушные силы появятся в значительном количестве на их территории. Для этого абсолютно необходимо, чтобы ни одна страна или район, подвергшиеся нападению врага, ни одно правительство или государство, потерпевшее поражение, не ослабили своих моральных и физических усилий и подготовки ко дню освобождения. Захватчики, будь это немцы или японцы, должны рассматриваться везде как носители заразы, которых надо чураться и по мере возможности изолировать. Там, где активное сопротивление невозможно, необходимо оказывать пассивное сопротивление.
Необходимо дать почувствовать захватчикам и тиранам, что им придется жестоко поплатиться за свои мимолетные победы, что за ними следят и что они обречены на верную гибель. Особенно жестокая кара постигнет квислингов и предателей, которые сделались орудием врага. Они будут переданы на суд их соотечественников.
Мы должны предусмотреть также и третью фазу, а именно наступление на цитадели и метрополии стран — виновниц войны как в Европе, так и в Азии. Как вы заметили, я не пытался устанавливать какие-либо точные сроки для каждой фазы. Они будут зависеть от наших усилий, от наших достижений и от полного случайностей изменчивого хода войны».
Когда в канун Нового года я вернулся поездом в Вашингтон, меня попросили пройти в вагон, в котором находилось множество ведущих представителей печати Соединенных Штатов. Я не испытывал никаких иллюзий в тот момент, когда пожелал им счастливого Нового года.
«Я поднимаю тост за 1942 год, за год труда, за год борьбы и опасностей, который явится важным шагом по пути к победе. За то, чтобы все мы с честью и невредимыми прошли через испытания, которые он нам принесет!» [306]
Англо-американские соглашения
По моем возвращении в Белый дом все уже было готово для подписания пакта Объединенных Наций. Вашингтон, Лондон и Москва обменялись множеством телеграмм, но теперь все уже было урегулировано, Президент приложил самые энергичные усилия, чтобы убедить советского посла Литвинова, который в связи с поворотом событий снова оказался в милости, согласиться на включение в текст выражения «свобода религии». Он был специально для этой цели приглашен позавтракать с нами в комнате президента. После тяжелых испытаний, которые он перенес в своей стране, ему приходилось соблюдать осторожность.
Литвинов с явным страхом и трепетом сообщил о требовании «свободы религии» Сталину, который принял это как нечто само собой разумеющееся. Военный кабинет также добился включения своего пункта о «социальном обеспечении», с чем я, как автор первого закона о страховании по безработице, от всего сердца согласился. После целого потока телеграмм, наводнявшего весь мир в течение недели, все члены Великого Союза договорились между собой.
Выражение «Объединенные Нации» было предложено президентом вместо выражения «Союзные державы». Я считал, что новое название звучит гораздо лучше. Я показал моему другу строки из «Чайльд Гарольда» Байрона:
«Здесь, где сверкнул объединенных наций меч,Утром 1 января президента в его кресле ввезли ко мне в комнату. Я, просмотрев проект, согласился с ним. Сама по себе декларация не могла выиграть сражений, но она точно определяла, что мы собой представляем и за что боремся. В день Нового года президент Рузвельт, я, Литвинов и Сун Цзывень, представлявший Китай, подписали этот важный документ в кабинете президента. Затем государственному департаменту было поручено собрать подписи представителей остальных 22 стран. Я считаю необходимым привести здесь окончательный текст.
Общая Декларация Соединённых Штатов Америки, Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, Союза Советских Социалистических Республик, Китая, Австралии, Бельгии, Канады, Коста-Рики, Кубы, Чехословакии, Доминиканской Республики, Эль-Сальвадора, Греции, Гватемалы, Гаити, Гондураса, Индии, Люксембурга, Голландии, Новой Зеландии, Никарагуа, Норвегии, Панамы, Польши, Южной Африки и Югославии.
«Правительства, подписавшие сие, ранее присоединившись к общей программе целей и принципов, воплощенной в общей Декларации президента Соединенных Штатов Америки и премьер-министра Соединенного [307] Королевства Великобритании и Северной Ирландии от 14 августа 1941 года, известной под названием Атлантической хартии, будучи убеждены, что полная победа над их врагами необходима для защиты жизни, свободы, независимости, свободы религии и для сохранения человеческих прав и справедливости как в их собственных странах, так и в других странах и что они теперь заняты общей борьбой против диких и зверских сил, стремящихся покорить весь мир, заявляют:1) Каждое Правительство обязуется употребить все свои ресурсы, военные или экономические, против тех членов Тройственного пакта и присоединившихся к нему, с которыми это Правительство находится в войне.
2) Каждое Правительство обязуется сотрудничать с другими Правительствами, подписавшими сие, и не заключать сепаратного перемирия или мира с врагами.
К вышеизложенной Декларации могут присоединиться другие нации, которые оказывают или могут оказывать материальную помощь и содействие в борьбе за победу над гитлеризмом».
Среди других просьб, с которыми я обратился к президенту, на одном из первых мест стояла просьба об отправке в Северную Ирландию трех-четырех американских дивизий. Я считал, что прибытие в Ольстер 60 — 70 тысяч американских солдат послужит доказательством решимости Соединенных Штатов непосредственно вмешаться в войну в Европе. Кроме того, каждая американская дивизия, которая прибывала к нам через Атлантику, позволяла послать одну из наших закаленных английских дивизий из метрополии на Средний Восток или же в Северную Африку. Президенту это было совершенно ясно, и, несмотря на то что мы не сформулировали точно эту идею, я чувствовал, что наша мысль работает в одном направлении, хотя у нас еще не было необходимости обсуждать конкретные методы, которые следовало применить в данном случае.
Военный министр Стимсон и его же эксперты также смотрели на эту переброску войск в Ирландию как на мероприятие, отвечавшее их стремлению как можно скорее осуществить вторжение в Европу. Таким образом, все шло очень гладко. Мы стремились к тому, чтобы противнику стало известно об этом стратегическом передвижении войск, и опубликовали соответствующее сообщение, не называя, конечно, численности войск. Мы также надеялись, что это задержит германские войска на Западе и, таким образом, окажется небесполезным для русских в их борьбе.
Будущие историки, возможно, придут к выводу, что наиболее ценным и прочным результатом нашей первой конференции в Вашингтоне, получившей условное название «Аркадия», явилось создание [308] «объединенного англо-американского штаба», ставшего теперь знаменитым. Местопребыванием его был Вашингтон, но так как английские начальники штабов должны были находиться поблизости от своего правительства, их представляли в объединенном штабе высокопоставленные офицеры, постоянно находившиеся в Вашингтоне. Эти представители поддерживали ежедневную, если не ежечасную, связь с Лондоном и, таким образом, имели возможность излагать и пояснять мнения английских начальников штабов их коллегам в Соединенных Штатах по любому военному вопросу во всякое время дня или ночи. Частые совещания, которые происходили в различных частях мира — в Касабланке, Вашингтоне, Квебеке, Тегеране, Каире, на Мальте и в Крыму, давали возможность и самим начальникам встречаться, причем иногда эти встречи длились по две недели. Из 200 официальных совещаний, проведенных объединенным штабом за время войны, не менее 89 состоялись во время и этих конференций, и именно на этих ответственных совещаниях была принята большая часть важнейших решений.
Русские не были представлены в объединенном штабе. У них был один, отдаленный от нас и самостоятельный фронт, и поэтому не было нужды или возможности увязывать работу наших штабов с ними. Достаточно было того, чтобы нам были известны общие масштабы и последовательность их операций и чтобы они получали соответствующую информацию о наших действиях. В этих вопросах мы поддерживали с ними тесную связь, поскольку они это разрешали. В соответствующем месте я опишу свои личные поездки в Москву. В Тегеране, Ялте и Потсдаме начальники штабов всех трех стран встречались за круглым столом.
В Америке были приняты меры к огромному расширению производства. Во всем этом важную роль сыграл Бивербрук.
Премьер-министр — лорду-хранителю печати
4 января 1942 года
«Состоялся ряд совещаний по вопросам, связанным с поставками. Программа производства вооружений на 1942 и 1943 годы определена следующим образом:
Вооружение 1942 год 1943 год Боевые самолеты 45000 100000 Танки 45000 75000 Зенитные орудия 20000 35000 Противотанковые орудия 14900 Не определено Пулеметы 500000 Не определено Всем соответствующим ведомствам направлены директивы (президента) ». [309]
К концу 1943 года эти замечательные цифры были достигнуты, а в некоторых случаях и превзойдены. Так, например, тоннаж судов, построенных в Соединенных Штатах, выразился в следующих цифрах: 1942 год — 5 339 000 т, 1943 год — 12 384 000 т.
Мои американские друзья находили, что у меня усталый вид и что мне следовало бы отдохнуть. Поэтому Стеттиниус очень любезно предоставил в мое распоряжение свою небольшую виллу в укромном месте на морском побережье поблизости от Палм-Бич, куда я и вылетел 6 января.
Меня очень встревожили сообщения Идена по его возвращении из Москвы о территориальных притязаниях Советов, особенно в отношении Прибалтийских государств.
Премьер-министр — министру иностранных дел
8 января 1942 года
«1. Мы всегда признавали существовавшие в 1941 году границы России только де-факто. Они были приобретены в результате актов агрессии в позорном сговоре с Гитлером. Передача Прибалтийских стран Советской России против воли их народов противоречила бы всем тем принципам, во имя которых мы ведем эту войну, и опозорила бы нас. Это относится также к Бессарабии и Северной Буковине и в меньшей степени — к Финляндии, которую, насколько я понимаю, не предполагается полностью покорить и поглотить.
2. Исходя из стратегических соображений, Россия могла бы ставить вопрос о подступах к Ленинграду, которые финны использовали для нападения на нее. На Балтийском море имеются острова, которые могут быть необходимы России для обеспечения ее безопасности. На стратегическую безопасность можно сослаться при постановке вопроса о некоторых пунктах на границах Буковины или Бессарабии. В этих случаях населению должна быть предложена эвакуация и компенсация, если оно этого пожелает. Во всех остальных случаях вопросы передачи территории должны быть урегулированы после войны путем свободного и справедливого плебисцита, на совершенно иных началах, чем это предлагается ныне. Во всяком случае, не может быть и речи об установлении границ до мирной конференции. Мне известно, что президент Рузвельт так же твердо придерживается этой точки зрения, как и я, и он несколько раз высказывал мне свое удовлетворение по поводу твердой позиции, которую мы заняли по отношению к Москве. Я не мог бы поддерживать точку зрения кабинета, если бы он избрал иной курс.
3. Я считаю, что соблюдение принципов Атлантической хартии, под которой подписался и Сталин, является проверкой нашей искренности. [310] От этого также зависит наш Союз с Соединенными Штатами...
4. Что касается того впечатления, которое произведет на Россию наш отказ предрешать исход мирных переговоров на данной стадии войны или отойти от принципов Атлантической хартии, то следует заметить, что русские вступили в войну лишь после того, как они подверглись нападению Германии. До этого же они проявляли полное равнодушие к нашей судьбе и фактически еще усугубили бремя, лежавшее на нас в те дни, когда мы подвергались наибольшей опасности. Их армии сражались очень мужественно и в обороне своей родины проявили огромную мощь, какой в них никто не подозревал. Они борются за спасение своей жизни и ни разу не побеспокоились о нас. Мы же, напротив, помогаем им всем, чем можем, потому что мы восхищаемся тем, как они защищают свою родину, и потому что они воюют против Гитлера.
5. Никто не может предвидеть, каково будет соотношение сил и где окажутся армии-победительницы к концу войны. Однако представляется вероятным, что Соединенные Штаты и Британская империя далеко не будут истощены и будут представлять собой наиболее мощный по своей экономике и вооружению блок, какой когда-либо видел мир, и что Советский Союз будет нуждаться в нашей помощи для восстановления страны в гораздо большей степени, чем мы будем тогда нуждаться в его помощи.
6. Вы обещали, что мы рассмотрим эти требования России совместно с Соединенными Штатами и нашими доминионами. Это обещание мы должны сдержать. Но не должно быть никаких заблуждений относительно точки зрения любого английского правительства, которое буду возглавлять я, а именно: оно придерживается принципов свободы и демократии, изложенных в Атлантической хартии, и считает, что эти принципы должны особенно строго соблюдаться во всех случаях, когда ставится вопрос о какой бы то ни было передаче территории. Поэтому я полагаю, что нам следует отвечать, что все вопросы, касающиеся территориальных границ, должны быть разрешены на мирной конференции».
Возвращение к бурям
Находясь на отдыхе на Флориде, я подготовил четвертый меморандум в двух частях, адресованный комитету начальников штабов и комитету обороны военного кабинета. Он предназначался также и для американцев. Этот меморандум отличался от трех предыдущих в том отношении, что он был составлен после начала вашингтонских переговоров между мной и президентом с его экспертами и между членами объединенного штаба. Впоследствии, по возвращении в Лондон, я передал все эти документы членам военного кабинета для ознакомления. Между нашими странами была уже в значительной степени достигнута договоренность, и военный кабинет в основном одобрил [311] направление наших решений. Я привожу здесь лишь то, что касается наиболее общих вопросов{44}.
Премьер-министр — генералу Исмею для комитета начальников штабов и комитета обороны
10 января 1942 года
«Я воспользовался несколькими днями покоя и уединения, чтобы продумать основные проблемы войны, какими они мне представляются после моих переговоров здесь.
1. На Соединенные Штаты было совершено нападение, и они находятся в состоянии войны с тремя державами оси, причем они стремятся как можно скорее и как можно эффективнее использовать свои обученные войска на действующих фронтах. Ввиду напряженного положения с морским транспортом в течение 1942 года это невозможно будет осуществить в сколько-нибудь значительных масштабах. В настоящее время Соединенные Штаты увеличивают численность своей армии с 30 с лишним дивизий и 5 бронетанковых дивизий примерно до 60 дивизий и 10 бронетанковых дивизий. В настоящий момент около 3750 тысяч человек уже находится в армии и военно-воздушном флоте (численностью свыше 1 миллиона человек) или будет призвано в ближайшее время. Людские резервы фактически неограничены, но на данной стадии было бы неправильно с точки зрения военных усилий мобилизовать большее количество людей.
2. В течение 1942 года на действующие фронты едва ли можно было бы доставить более одной четверти или одной трети вышеуказанного количества американских войск. Однако в 1943 году большое увеличение тоннажа судов в результате выполнения прежней и недавно принятой программы судостроения должно позволить перебросить через океан гораздо более значительные силы. Лето 1943 года, возможно, будет отмечено крупными наступательными операциями, планы которых должны быть тщательно разработаны заранее.
3. Военно-воздушный флот Соединенных Штатов, достигший большой мощи уже в настоящее время и быстро увеличивающийся, может быть использован для крупных боевых операций в 1942 году. Уже в настоящее время ставится вопрос о том, чтобы сильные соединения бомбардировщиков, базирующиеся на Британские острова, осуществляли налеты на Германию и на порты, которые немцы предполагают использовать для вторжения.
4. Заявление, сделанное президентом в конгрессе об огромном увеличении производства вооружений и строительства судов, которое будет осуществлено в Соединенных Штатах в 1942 году и должно достигнуть полного размаха в 1943 году, более чем когда-либо делает необходимым для Гитлера добиваться решительного исхода [312] войны в 1942 году, прежде чем Соединенные Штаты успеют полностью развернуть свою мощь.
5. У Гитлера было достаточно времени, чтобы подготовить, возможно в очень большом количестве, транспортные средства для доставки танков, способные производить разгрузку в любом пункте на побережье. Он, без сомнения, разработал — ив таких масштабах, которые трудно определить, — тактику наступления путем высадки парашютных десантов, а еще больше — с помощью планеров. Было бы чрезвычайно неосмотрительно поставить под угрозу успех обороны Британских островов...
6. Поэтому отправка в Северную Ирландию четырех американских дивизий (из них одна бронетанковая) является чрезвычайно необходимым военным мероприятием, осуществлению которого ничто не должно помешать.
7. Упорное сопротивление противника в Киренаике, возможность отхода войск генерала Роммеля или отступление его с частью находящихся в его распоряжении войск; подкрепления, достигшие уже, вероятно, Триполи, и другие подкрепления, которых следует ожидать в период этой задержки операций, а главное, трудность снабжения наших продвигающихся вперед войск — все это задержит и может даже помешать полному завершению операции «Акробат» (очищение Триполи). Поэтому мы имеем возможность заняться более тщательным изучением операции «Сьюпер-Джимнаст» (оккупация Французской Северной Африки англо-американскими войсками) и с максимальной быстротой осуществлять операцию «Мэгнит» (переброска американских войск в Северную Ирландию).
8. ... Численность германской авиации первой линии уже теперь меньше английской. Значительная часть ее должна быть в настоящее время оставлена на русском фронте. Но основные силы английской авиации остаются прикованными к метрополии. Хотя в настоящее время им противостоят значительно менее крупные соединения германских бомбардировщиков и истребителей, их все еще нельзя снимать отсюда...
11. Мы должны поставить себе целью изматывать германские воздушные силы, непрерывно втягивая их в бои. Именно это практикуется на русском фронте. На английском фронте мы сможем делать это лишь в ограниченных масштабах, если только противник не возобновит свои бомбардировки или дневные налеты. Чрезвычайно важно заставить германскую авиацию вступать в бой при каждом возможном случае и в каждом пункте, подвергающемся нападению. Только путем постоянных воздушных боев, какого бы они ни стоили нам напряжения, мы сможем довести потери авиации противника до такого уровня, при котором его авиационные заводы и летные школы не в состоянии будут их компенсировать.
12. Мы должны признать чрезвычайно большое облегчение, которое принесло нам успешное сопротивление русских на Дону и в Крыму, обеспечившее сохранение русскими господства на Черном море. Три месяца назад мы должны были ожидать продвижения немцев через Кавказ к нефтеразработкам Каспия и Баку. Эта угроза почти [313] наверняка предотвращена, вероятно на период от четырех до пяти месяцев, пока не кончится зима, а продолжение успешного сопротивления русских на юге, конечно, обеспечило бы нам полную безопасность.
13. Однако эта угроза может снова возникнуть в конце весны. Нехватка нефти, уже принявшая серьезный характер в Германии и в завоеванных ею странах, делает для нее захват бакинских и иранских нефтяных месторождений жизненно важными задачами, уступающими по значению только необходимости успешного вторжения на Британские острова...
Война с Японией
17. Все согласны с тем, что поражение Германии, которое приведет к ее краху, оставит Японию одну перед лицом подавляющих сил ее противников, тогда как поражение Японии отнюдь не приведет к окончанию мировой войны. Более того, огромные пространства. Тихого океана и выгодные передовые ключевые позиции, которые Япония уже захватила или может захватить, сделают серьезную попытку вторжения на территорию японской метрополии очень за-тяжной операцией.
18. Поэтому, хотя и правильно придавать первостепенное значение войне против Германии, было бы неверным утверждать, что в войне против Японии нам следует «придерживаться оборонительной тактики». Наоборот, единственное, что позволит нам продержаться в течение промежуточного периода на Дальнем Востоке, до момента поражения Германии, это восстановление нашей инициативы, хотя бы и в небольшой степени.
19. На военном театре, охватывающем тысячи островов, из которых многие могут быть превращены в импровизированные авиационные и военно-морские базы, чисто пассивная оборона представляет неразрешимые трудности. Поскольку японцы временно обеспечили себе господство на море и превосходство в воздухе над районами значительного протяжения, они имеют полную возможность захватить почти любой пункт по своему выбору, за исключением, как мы надеемся, крепости Сингапур. Соединенные Штаты должны восстановить свое превосходство на море к лету 1942 года, чему Великобритания будет способствовать всеми силами.
20. После этого — или, во всяком случае, как только это окажется возможным — необходимо будет организовать рейды на острова или морские порты, захваченные японцами. Насколько мне известно, президент приказал создать на западном побережье Америки отряды, подобные отрядам «коммандос». Такие отряды в силу своих индивидуальных свойств сыграют во время десантных операций исключительно важную роль, захватывая ключевые пункты и позиции противника. Терроризирование обособленных гарнизонов противника явится, вероятно, чрезвычайно ценной предпосылкой к более крупным операциям по отвоеванию и созданию сильных баз в качестве точек опоры для наступления из Австралии в северном направлении» [314]
Этот документ я передал президенту.
Вернувшись в Белый дом, я нашел, что объединенный англоамериканский штаб значительно продвинулся в своей работе и что результаты этой работы в основном совпадали с моими взглядами. 12 января президент созвал совещание, на котором было достигнуто полное единодушие в отношении общих принципов и задач войны. Разногласия сводились к вопросам об очередности и относительном значении той или иной операции, причем решающую роль играл все тот же жесткий и деспотический фактор — наличный тоннаж.
«Президент, — говорится в английских протоколах, — придавал большое значение операции «Сьюпер-Джимнаст», то есть отправке англо-американских экспедиционных войск в Северную Африку. Был выработан примерный график доставки в Северную Африку 90 тысяч американских и 90 тысяч английских солдат, а также значительных сил авиации». Было решено послать в Северную Ирландию две дивизии американских войск, исходя из соображений, указывавшихся выше.
Настало время, когда я должен был покинуть Белый дом с его гостеприимной, бодрящей атмосферой и попрощаться с американским народом, яростно поднявшимся против тиранов и агрессоров. Меня ждали далеко не блестящие перспективы. Хотя я стремился вернуться в Лондон и был уверен в конечной победе, я постоянно чувствовал приближение периода грозных катастроф, которому суждено было продлиться много месяцев. Мои надежды на победу в Западной пустыне, которая привела бы к уничтожению армии Роммеля, исчезли. Роммелю удалось избежать разгрома. Успех, достигнутый Окинлеком в Сиди-Резеге и у Газалы, не имел решающего значения.
Престиж, который придали нам эти победы во время подготовки всех наших планов англо-американского десанта во Французской Северной Африке, был явно подорван, и стало очевидно, что эту операцию придется отложить на несколько месяцев.
14 января я простился с президентом. Его, по-видимому, беспокоили опасности, грозившие нам во время путешествия. О нашем пребывании в Вашингтоне было известно всему миру уже в течение многих дней, и по картам можно было убедиться, что на пути нашего обратного следования крейсировало свыше 20 подводных лодок противника. В условиях превосходной погоды мы вылетели из Норфолка на Бермудские острова, где среди коралловых рифов нас ожидал «Дьюк ов Йорк» с конвойными эсминцами. Я летел на огромной «летающей лодке», которая произвела на меня весьма хорошее впечатление. За время трехчасового полета я подружился со старшим пилотом Келли Роджерсом, который производил впечатление высококвалифицированного и очень опытного человека.
Я ненадолго взял [315] в руки рычаги управления, чтобы самому ощутить, как ведет себя в воздухе эта огромная машина весом не менее 30 тонн. «Летающая лодка» нравилась мне все больше и больше. Наконец я спросил у Роджерса: «А что, если попробовать долететь на ней от Бермудских островов до Англии? Может ли она набрать достаточный запас бензина?» Флегматичное выражение лица пилота не могло скрыть явного волнения. «Конечно, мы могли бы сделать это. На основании имеющихся метеосводок мы можем рассчитывать на попутный ветер скоростью 40 миль в час. Мы могли бы долететь за 20 часов». Я спросил, какое расстояние нам придется покрыть, и он ответил: «Около 3500 миль». Это заставило меня призадуматься.
Однако, когда мы приземлились, я поставил этот вопрос перед Порталом и Паундом. В Малайе происходили грозные события; мы все должны были быть в Лондоне как можно скорее. Начальник штаба военно-воздушных сил тотчас же заявил, что он считает этот риск абсолютно неоправданным и что он не может принять ответственность за него.
Начальник военно-морского штаба поддержал своего коллегу. Он заявил, что нас ожидает «Дьюк ов Йорк» со своими эсминцами, который обеспечит нам необходимый комфорт и безопасность.
Я спросил:
«А как же насчет подводных лодок, которые вы показывали мне на картах?»
Адмирал сделал презрительный жест, говоривший о его действительном мнении относительно подобной угрозы для быстроходного линкора, сопровождаемого надлежащим эскортом эсминцев.
Мне пришло в голову, что оба эти офицера считают, что я собираюсь лететь один и предоставить им вернуться на линкоре «Дьюк ов Йорк», поэтому я сказал:
«Нам всем, конечно, хватит места».
У них сразу же изменилось выражение лица. После значительной паузы Портал сказал, что над этим надо подумать и что он подробно обсудит этот вопрос с командиром «летающей лодки» и свяжется с метеорологической станцией, чтобы выяснить прогноз погоды. Больше мы об этом не говорили.
Через два часа они оба вернулись, и Портал сказал, что он считает перелет возможным. При удовлетворительных условиях самолет, безусловно, сможет справиться с этой задачей: прогноз погоды был исключительно благоприятным ввиду сильного попутного ветра. Он добавил, что, без сомнения, чрезвычайно важно как можно скорее попасть домой. Паунд заявил, что у него создалось очень высокое мнение о командире «летающей лодки», который, безусловно, обладает огромным опытом. Конечно, существует известный риск, но, с другой стороны, приходится считаться и с наличием германских подводных лодок.
Поэтому мы решили лететь, если не испортится погода. Старт был назначен на 2 часа следующего дня. Мы сочли необходимым сократить количество имеющегося у нас багажа до нескольких ящиков с важнейшими документами. Дилл должен был остаться в Вашингтоне в качестве моего личного представителя по военным вопросам при президенте. Наша группа должна была состоять только из меня самого, обоих начальников штабов, Макса Бивербрука, Чарльза Вильсона и Холлиса. Все остальные должны были отправиться на линкоре «Дьюк ов Йорк». [316]
В этот день я выступил с речью в бермудском собрании, которое представляет собой старейшее парламентарное учреждение в Западном полушарии.
Я просил членов собрания дать свое согласие и оказать всемерную помощь созданию на острове американских военно-морских и военно-воздушных баз, по поводу чего члены собрания проявили некоторое беспокойство. Я указал, что на карту поставлено существование всей Британской империи и что, каким бы долгим ни был путь к окончательной победе, успешное осуществление нашего союза с Соединенными Штатами делало ее неизбежной. Члены собрания не стали колебаться. Губернатор лорд Ноллис устроил в этот вечер банкет для этой знати и залетных гостей. Мы все были в прекрасном настроении. Банкет продолжался довольно долго, и, когда он закончился, мы, расставшись, отправились спать. Время было уже позднее.
Я проснулся слишком рано с сознанием, что я, безусловно, больше не усну. Должен признаться, что я чувствовал некоторый страх. Я думал об огромных океанских просторах и о том, что мы будем находиться за тысячу миль от суши, пока не приблизимся к Британским островам.
Я подумал также, что, возможно, поторопился: не будет ли, как говорится, слишком много яиц сложено в одну корзину? Я всегда с ужасом представлял себе перелет через Атлантику. Но жребий уже был брошен. И все же я должен признаться, что, если бы за утренним завтраком или даже перед вторым завтраком мне сообщили, что погода изменилась и мы должны плыть морем, я легко примирился бы с мыслью о путешествии на великолепном корабле, который проделал весь этот длинный путь, чтобы доставить нас домой.
Остров был залит чудесным солнечным светом, и благоприятные прогнозы подтверждались. В полдень баркас доставил нас на «летающую лодку». Нам пришлось ожидать в течение часа на набережной, так как шлюпка, которая была отправлена к месту стоянки линкора «Дьюк ов Йорк» за кое-каким багажом, задержалась дольше, чем ожидалось.
Оказалось, что «летающей лодке» очень трудно оторваться от воды. Мне даже подумалось, что нам вряд ли удастся подняться над низкими холмами, окаймляющими гавань. В действительности нам не угрожала никакая опасность — мы находились в надежных руках. «Летающая лодка» тяжело поднялась на четверть мили над рифом, и у нас еще оставалось в запасе несколько сот футов высоты. Комфортабельность этих больших «летающих лодок» бесспорна. У меня была хорошая широкая кровать в каюте для семейных на корме. Чтобы добраться до бара и столовой, где можно было получить какие угодно кушанья и напитки, надо было совершить довольно длинную прогулку — спуститься на 30 или 40 футов вниз через различные помещения. Самолет шел ровным ходом, с довольно приятным покачиванием, и мы неплохо провели остаток дня и весело пообедали. Эти лодки имеют два этажа, и в рубку приходится подниматься по настоящей лестнице. [317]
Стемнело, и все полученные нами сводки были благоприятны. Теперь мы летели в густом тумане на высоте 7 тысяч футов. Можно было видеть переднюю кромку крыльев и вспышки выхлопных газов, отбрасываемых за крыло. В то время для предотвращения обледенения на этих машинах устанавливалась большая резиновая труба, которая через определенные интервалы то расширялась, то сжималась. Роджерс объяснил мне принцип ее работы, и время от времени мы видели, как при расширении трубы расщеплялся лед. Я лег в постель и крепко проспал несколько часов.
Проснулся я как раз перед рассветом и прошел в рубку. Занималась заря. Под нами простиралась почти сплошная масса облаков. Просидев около часа на месте второго пилота, я ощутил вокруг себя атмосферу беспокойства. Мы должны были приближаться к Англии с юго-запада, и к этому времени острова Силли должны были остаться позади, но мы не увидели их через просветы в облаках. Так как мы свыше десяти часов летели в тумане и за все это время видели только одну звезду, то не исключена была возможность, что после такого длительного полета мы могли несколько отклониться от курса. Связь по радио была, конечно, ограничена обычными правилами военного времени. Из разговоров, которые я слышал, мне стало ясно, что мы не знаем, где находимся.
Портал, занявшийся изучением вопроса о нашем местонахождении, поговорил с командиром «летающей лодки», а затем сказал мне: «Мы сейчас повернем на север». Так и было сделано, и еще через полчаса, на протяжении которых мы то входили в облачность, то снова выходили из нее, мы увидели Англию и вскоре очутились над Плимутом, где, обходя сверкавшие аэростаты воздушного заграждения, благополучно приземлились.
Когда я выходил из самолета, Роджерс сказал:
«За всю свою жизнь я еще никогда не испытывал такого облегчения, как в тот момент, когда благополучно доставил вас в гавань».
В эту минуту я не понял многозначительности его замечания. Лишь впоследствии мне стало известно, что если бы мы шли прежним курсом еще пять-шесть минут до того, как повернули на север, то мы оказались бы над германскими батареями в Бресте. Ночью мы слишком отклонились к югу. Кроме того, в результате произведенного нами решительного изменения курса мы подошли к месту посадки не с юго-запада, а с юго-востока, то есть скорее со стороны противника, чем с той, откуда нас ожидали. В результате этого, как мне рассказывали через несколько недель, о нас сообщили как о вражеском самолете, приближающемся со стороны Бреста, и командование истребительной авиации отдало приказ шести «харрикейнам» сбить нас. Однако они не справились со своим заданием.
Я телеграфировал президенту Рузвельту:
«Мы прибыли сюда, совершив очень удачный перелет с Бермудских островов при попутном ветре со скоростью 30 миль».